Малалай была простой сельской девушкой, которая, как многие афганские женщины, последовала за своими родственниками-мужчинами на войну, чтобы готовить им пищу, носить воду и ухаживать за ранеными. Свой выдающийся подвиг она совершила 27 июля 1880 года, когда британская армия атаковала наши войска в очередной попытке захватить Афганистан. И хотя по численности афганские войска превосходили англичан, те были лучше вооружены. Количество павших с афганской стороны было настолько большим, что стало очевидно — сражение проиграно. Малалай воодушевленными призывами заставила подняться отца и братьев и продолжить сражаться. А когда в бою пал знаменосец, Малалай бросилась вперед и подхватила флаг. В конечном счете ее подстрелили, и она умерла, но до этого момента своим мужеством она вдохновляла мужчин.

С того времени она являлась великой героиней для всех афганских школьников.

Я сохранила прекрасные воспоминания об этих школьных днях, когда сидела в просторном классе, залитом солнцем, струившимся внутрь сквозь высокие окна. Несмотря на то что у нас была женская школа, нам преподавали те же предметы, что и мальчикам. Благодаря замечательной программе самые влиятельные афганцы отправляли учиться своих дочерей именно в эту школу. Среди моих одноклассниц были внучки президента Дауда и дочери многочисленных принцев.

И хотя ежедневные школьные занятия отнимали у меня довольно много времени, я уже мечтала о том, как уеду из Афганистана в Индию и поступлю там в университет. Мои родители настаивали на том, чтобы я так же, как Надия, поступала на медицинский факультет. Однако я мечтала об отделении политологии, полагая, что из меня может получиться неплохой дипломат.

По целому ряду причин я пользовалась в школе огромной популярностью. Отчасти это было связано с тем, что я была смелой бунтаркой, а подростков всегда восхищают подобные качества в своих сверстниках. Будучи непререкаемым лидером в компании подруг, я постоянно чем-нибудь их развлекала.

В тот год моим любимым предметом был французский язык, возможно, потому, что мне легко давались языки. Вероятно, я унаследовала способность к языкам от отца, который говорил на фарси, пушту, французском, хинди, русском, английском и турецком. Мама говорила лишь на фарси и немного по-английски, не упуская возможности посмеяться над папиным пуштунским. Поэтому мы с Надией говорили на фарси с мамой, и на пушту с папой. Кроме того, мы немного владели английским, русским, хинди и французским. Больше всего мне нравился французский: мне казалось, что это самый красивый язык в мире.

Втайне я восхищалась нашей учительницей французского, в которой дух бунтарства сочетался со спокойной уверенностью. В начале учебного года она установила новое правило: все на ее занятиях должны были говорить только по-французски. Если она слышала, что кто-то из нас говорит на фарси или пушту, с нас брали штраф в пять афганей. На эти деньги нам предстояло отправиться в Пагман, красивый летний курорт, расположенный в тридцати километрах от Кабула, где мы собирались остановиться в гостинице и наслаждаться прекрасными пейзажами и вкусной пищей. Многие ученицы на протяжении учебного года по забывчивости переходили на родной язык. И к концу первого семестра уже накопилась достаточная сумма для поездки, назначенной на 27 апреля 1978 года.

За день до отъезда в классе царило невероятное возбуждение. Наша учительница французского намекнула, что на время поездки она отменит кое-какие школьные правила и позволит нам слушать музыку, танцевать и курить. Она даже пообещала купить нам сигареты. Многие ученицы старших классов курили, так как это считалось модным, но никому из них не хватало мужества признаться в этом родителям. Еще ни одному взрослому не удавалось стать нашим доверенным лицом. И теперь нас переполняли радостные ожидания.

Однако, едва выйдя из школы, мы поняли, что надвигается беда. Обычно у школы стояли машины, которые состоятельные родители отправляли за своими дочерьми. Но в тот день на школьной стоянке оказалась лишь одна военная машина. Кроме того, перед школой стояли два вооруженных солдата. В небе кружило несколько вертолетов.

Впрочем, в предвосхищении поездки мы не обратили внимания на эти тревожные знаки. Наша большая компания забралась в такси и попросила водителя отвезти нас в любимую мороженицу, расположенную в центре города.

В Кабуле в каждой мороженице работал человек, умевший жонглировать бокалами и тарелками как цирковой фокусник. Мы с удовольствием наблюдали за тем, как он посыпает наши тарелки снегом, привезенным с горных вершин, а затем сбрызгивает его сиропом. К десерту добавлялась сладкая пастила, нарезанная узкими полосками. Затем в шейкере сбивались сливки с розовой водой, и все это выливалось на тарелку.

Мы были счастливы в тот день, и, возможно, это был мой последний счастливый день в Афганистане. Мы болтали о предстоящей поездке, предвкушая, как будем купаться в холодной воде и устраивать пикники в роскошных садах. Я была вдвойне счастлива, так как мой отец позволил мне сесть за руль и отвезти моих подружек к школе на своей машине, где нам предстояло сесть в автобус. А машину папа собирался забрать позднее.

Несмотря на то что кое-кто из жительниц Кабула умел водить машину, никто из них не осмеливался сесть за руль без мужчины. Я была одной из немногих кабульских девушек, кому было позволено ездить на машине без сопровождения отца.

Когда вечером такси доставило меня к дому, я удивилась, увидев выбегающих из дверей маму, Надию и няню Муму. Няня Мума трусила с воздетыми вверх руками, словно собиралась отразить летящую пулю. Мама плакала.

— Ты жива! Ты жива! — бормотала Надия, приехавшая на каникулы из Индии, вытаскивая меня из машины.

— Что случилось? — испугалась я. — Что-то с папой?!

— Марш в дом! — взвизгнула мама.

— Слава Аллаху, ты жива! — воскликнула Мума, вытирая свои покрасневшие глаза.

К этому моменту я была уже настолько обескуражена происходящим, что меня начала бить дрожь. Теперь я уже не сомневалась, папа умер! Что еще могло довести моих близких до такого состояния? Не успели мы войти в дом, как раздался оглушающий взрыв, потрясший все здание до основания.

Мама вскрикнула. Надия и Мума бросились в разные стороны.

— Что случилось? — закричала я, чувствуя, что к глазам у меня подступают слезы.

Мама бормотала что-то бессвязное, поэтому я кинулась к телефону и набрала номер офиса моего отца. Номер был занят.

Только тут я различила звук автоматных очередей, после чего снова раздался взрыв, от которого содрогнулся дом.

Затем зазвонил телефон.

— Мариам, слава богу, ты дома, — раздался в трубке папин голос.

Когда по телефону до меня тоже донесся звук автоматных очередей, внутри у меня все сжалось от страха. Неужели папиной жизни что-то угрожало?

— Кто это стреляет? — спросила я.

— Немедленно возвращайся домой! — закричала мама, вырывая трубку из моих рук.

Но оттуда доносились лишь короткие гудки — связь была прервана.

Я стояла как вкопанная.

— Боже мой! Боже мой! Спаси его! Спаси! — с этими криками мама кинулась в спальню.

В течение нескольких часов наш благополучный мир перевернулся вверх тормашками. Я снова набрала номер отца и была изумлена, когда кто-то взял трубку, но в тот же момент на другой стороне линии раздался взрыв. Теперь я уже не сомневалась, что папа погиб.

Я кинулась к маме и принялась трясти ее, пытаясь остановить рыдания.

— Мама! Что происходит? Кто на нас напал?

— Мариам, это заговор. Это военный переворот, — между всхлипами выдавила она из себя.

— Где? Что?

— Известно лишь то, что кто-то напал на дворец.

Мы с мамой уставились друг на друга. Папа работал всего лишь в квартале от президентского дворца.

Никогда еще я не испытывала такого ужаса. Я думала лишь о своем отце, человеке, который еще в детстве окунулся в военную жизнь, но ни разу не участвовал в настоящих военных действиях.