Юз Алешковский

Онсапоенго

Когда с Крайнего Севера прилетел мой шестилетний двоюродный братишка, я очень обрадовался. Он привез мне для школьного музея огромные оленьи рога, собачью упряжку, вырезанную из клыка моржа, и шкурку с лапы белого медведя со всеми когтями. Я полюбил за это своего братишку. Его звали как-то непонятно, по-северному: Онсапоенго. После уроков и в воскресенье я показывал ему Москву и водил в короткометражку. Мой дядя, отец Онсапоенго, вместе с его мамой три дня ходили по музеям и театрам, потом купили билеты на самолет. Но когда они вечером упаковывали чемоданы, мой братишка наотрез отказался лететь вместе с ними в Ялту. Он твердо сказал:

— Я тут останусь. С Вовкой. Не хочу на юг. Я боюсь.

И мой отец и мать и дядя Миша и тетя Леля уговаривали Онсапоенго, потом ругали и искали ремень, но он, сев на пол, продолжал стоять на своем.

— Не поеду и все. Там жарко.

Я уныло думал: «Подарки, конечно, хорошие… но как я тут буду возиться с ним? Лучше бы уехал…»

Мой братишка всхлипывал, шмыгал носом, а все молчали и думали, потом вздохнули, и моя мама сказала:

— Летите, действительно, одни. Он у вас спокойный ребенок. Не то что наш. Они будут вместе гулять и делать уроки. Обузы в этом никакой нет. Поехали.

«Фью! — присвистнул я про себя. — Лучше бы не привозил подарков. Я бы сейчас отказался его нянчить… Хорошо хоть спокойный…»

А он вскочил с пола, поцеловал тетю Лелю и пообещал:

— Я всех буду слушаться. Все буду есть и читать «Мурзилку».

Когда все уехали, я постелил постель и мрачно сказал:

— Ложись. Со мной спать будешь. Валетом. Не вздумай храпеть и брыкаться. Получишь.

Онсапоенго как по команде разделся, юркнул в кровать и сразу уснул, а я долго не мог уснуть и все думал о подарках, которые расхотелось дарить школьному музею, потому что они самому мне нравились, и про то, что Онсапоенго будет для меня большой обузой.

Утром, когда я собирался в школу, искал тетрадки и на ходу зашнуровывал ботинок, мой братишка сказал:

— Я еще ни разу не был в школе. Какая она?

— Школа как школа. Большой дом, — важно объяснил я, уплетая холодные котлеты: мне было некогда.

— А дальше?

— Директор у нас. Завуч. Учителя.

— Ну?

— Ну, парты там есть. Сидим мы на них.

— А дальше?

— «Дальше», «дальше». На доску смотрим, уроки слушаем. Отметки получаем.

— Какие? — мой братишка слушал, открыв рот.

— Всякие… — сказал я, немного подумав.

— Интересно их получать?

— Не очень. Отстань.

— А ты в каком классе?

— В пятом «б». Не мешай есть! Опоздаю! — закричал я, не выдержав.

— Почему в «б»?

— Потому что оденься, — сказал я сквозь зубы, — молоко в холодильнике. Газ не зажигай. Отравишься. Под ванной — только попробуй налить ее! — игрушки. Жди меня. Понял?

— Ага… Твоя школа близко?

— Да! Да! Где же шапка?

Я посмотрел в окно. Наверно, уже зазвенел звонок: два старшеклассника со страшной скоростью, согнувшись, как на катке, мчались к дверям. Я без шапки, расталкивая стулья, тоже побежал в школу. Мой братишка все-таки опять успел спросить:

— «Завыч» это — имя, отчество?

Я уже на ходу от злобы и раздражения ответил ему тихим стоном.

На первом уроке у нас был диктант. На втором и на третьем я не думал о братишке. Но на арифметике, когда меня вызвали решать задачку про наполнение бассейнов водой, я стал вместо цифр задумчиво рисовать на доске закорючки и грызть кусочек мела. Я представил, как мой братишка открыл все краны в ванной и зажег газ…

Думать о задачке я не мог. Меня посадили на место.

На переменке только я хотел сбегать домой, чтобы успокоиться, как меня схватила за руку библиотекарша Лика и сказала:

— Я слежу уже за твоей пятой книгой. Ты загибаешь странички и ломаешь корешки!

Пока я доказывал Лике, что это «так и было», зазвенел звонок. Я бы, конечно, сбегал домой, но географию у нас временно преподавал новый завуч — Алексей Петрович. Опоздать на его урок я не решился бы ни за что на свете. Несмотря на молодость, как сказала Людка, он был самым строгим из всех учителей, никогда не улыбался и не любил «праздных» вопросов. Его еще не было, а мы уже сидели тихо-тихо и листали учебники.

Вдруг скрипнула дверь, все встали, придерживая крышки парт; дежурный Петька кашлянул, прочищая горло, и в класс вошел… Онсапоенго!

— Здравствуйте, ребята. Я хочу учиться, — сказал он, помахав мне рукой. — Мы прилете…

Я бросился к нему, зажал его рот ладонью и потащил к своей парте. В коридоре уже были слышны шаги Алексея Петровича.

Я взмолился перед ребятами:

— Я вас… Я всю жизнь не забуду. Только молчите!

Все произошло так быстро, что никто даже не успел засмеяться. Я запихнул моего братишку под парту и прошипел:

— Молчи… Сиди… я тебе… я тебя… в метро покатаю!

Наш завуч вошел в класс. Он сразу кого-то вызвал. Я сидел ни жив ни мертв и думал: «Может, все сойдет. Лимский же двух ужей держал за пазухой три урока… Лиля и Громова нашли на дороге щенка… Он тоже сидел под партой и ни разу не тявкнул».

Вдруг Онсапоенго закряхтел и зашевелился у моих ног. Я замер и закрыл глаза. В голове моей сразу стало пусто-пусто. Потом в ней гулко, как в физкультурном зале, загремел голос нашего завуча.

— Рыжиков! Открой глаза. Что творится под твоей партой? Кто там? Я спрашиваю, кто там?

— Я! Это я! — завопил мой братишка и стукнул меня по коленке. Я мешал ему выбраться. Он вылез на корточках в проход между партами. Наш завуч отшатнулся от него. Наверно, на корточках он был похож на зверя, потому что пришел в школу в пальто из оленьей шкуры с капюшоном и унтах. Он встал с пола и протянул нашему завучу руку. Наш завуч покраснел и отошел к доске. Тогда мой братишка стал тереть кулаками глаза.

— Без слез! Без слез! Без слез! — умоляющим голосом сказал наш завуч, чему я очень удивился. — Кто ты?

— Мы прилетели с Севера, — быстро залепетал мой братишка, — а вы — директор Завыч? Я ни разу не был в школе. Я хочу получить отметку. Можно?

Несколько человек хихикнули, но наш завуч только слегка наморщил лоб, и в классе стало тихо.

— Как тебя зовут? Только без слез!

— Онсапоенго, — гордо сказал мой братишка. Сначала наш завуч задумался, потом взял его за руку.

— Садись вот сюда. С Башмаковым. Разденься и сиди тихо.

— Мне не жарко, — обрадовался мой братишка.

Все зашептали: «Онсапоенго! Онсапоенго!» А я вытер вспотевшее лицо.

— Продолжим, — сказал наш завуч, — кто из вас может что-нибудь вспомнить о растительности и животном мире Крайнего Севера?

— Я! — закричал Онсапоенго.

— Нужно поднимать руку, — сказал наш завуч, снова покрасневший и ставший похожим на студента. — Что же ты знаешь?

— А вы мне дадите отметку?

— Там будет видно. Отвечай…

— Я катался на собаках и хотел поймать песца, а мой папа убил медведя… потом я люблю гладить оленей и кормить мохом… у них рога… я не боюсь пурги… еще я умею читать большие буквы и петь песню… — Онсапоенго и вправду запел, — «пусть всегда-а будет мама, пу-у-усть…» — но наш завуч перебил его:

— Все… все… пятерка… — и отвернулся к доске. Плечи у него тряслись.

Я шепнул Петьке:

— Плачет от песни…

— Смеется, — сказал Петька. — Я его сразу раскусил: притворяется злым, чтобы мы не разболтались. У меня отец такой же.

— А отметку? — заныл мой братишка.

Наш завуч поставил ему на листочке пятерку и сказал:

— Вот бы некоторым из вас такую жажду знаний, как у этого малыша. Садись на место. Переходим к новому материалу.

Когда кончился урок, он подошел к моей парте и прогремел:

— Но завтра! Пора понять, Рыжиков, школа — не детский сад! Прощай, Онсапоенго.