Сашко волновался от горьких воспоминаний и не замечал, с каким вниманием слушает его новичок. Черные глаза паренька то загорались восхищением, в них то вспыхивал испуг, то глубокая печаль. Он старался не глядеть на Сашко, точно боялся выдать себя этим.

— Ладно. Мертвым — слава, а живым — думать за жизнь, — повторил Сашко свою любимую поговорку и поднялся. — Идем до ставка, я тебя стрелять научу.

Они выбрались из кустарника обсыпанные розовыми лепестками цветущей шипшины. Сашко нес в левой руке винтовку, а правой обнимал Шаблю за шею. Бойцы эскадрона удивились столь неожиданной перемене в поведении Сашко. Впрочем, кто из них не знал, какая добрая и мягкая душа у разведчика Сулима.

— Я из тебя человека сделаю, — говорил между тем Сашко, шагая по склону балки. — Разведка — тонкое дело. Армия без нее — что человек без глаз. Плохого разведчика убить — раз плюнуть. Но если глаза у него зорко смотрят и смекалка есть, такой разведчик — гроза для врагов.

Они шли по степи все дальше. Наконец показался берег степного ставка, обсаженного вербами. Сашко поднял валявшуюся железку, приставил ее к замшелому камню и, отойдя шагов на сто, залег с винтовкой. Он велел и Шабле лечь рядом и стал учить его меткой стрельбе. Шабля и здесь показал способности: с пятой пули он попадал в жестянку. Сашко то и дело бегал, чтобы снова поставить сбитую мишень.

С увеличенного расстояния Шабля тоже попадал в цель. Сулим от восторга одобрительно хлопал Шаблю по спине, и тот, обрадованный успехами, терпел, ежась под ударами Сашко.

— Молодец, Шабля, настоящий ты шахтер. Ну хватит, давай скупаемся.

От ставка веяло прохладой. Сашко снял кубанку, хлопнул ею о землю и стал раздеваться.

— Эх, водичка, степная криничка! Сто лет не мылся. Сымай, Шабля, свои шмутки, давай поплаваем.

— Не буду я, — глухо отозвался тот.

— Почему?

— Простудился вчера. Кашляю.

— Плюй на все. Разведчик должен быть закаленным. — Сашко сдернул через голову пропотевшую гимнастерку, бросил на землю.

— Раздевайся, чудак, в наступление пойдем, некогда будет и морду сполоснуть.

— Боюсь, плавать не умею, — сказал Шабля.

— Ну, как хочешь. А я скупаюсь.

На груди у Сашко — татуировка: пятиконечная звезда, а на левой руке — девичья головка и сердце, пронзенное стрелой. Сашко, перехватив смущенный взгляд Шабли, ткнул пальцем в женскую головку на руке и похвалился:

— Копия. Хороша?

Шабля не ответил. Сашко засмеялся и потащил товарища за ногу к воде. Тот стал отбиваться, и Сашко бросил его. Скрестив руки на груди, Сулим пошел к воде, осторожно ступая по комьям засохшей земли. У берега он поплескался, взвизгивая, и вдруг ринулся в глубину, вынырнул, отфыркиваясь и горланя от удовольствия, поплыл саженками на середину ставка.

Шабля взял винтовку и пошел к зарослям шипшины.

— Эй, ты куда? — крикнул Сашко, барахтаясь в воде. Шабля не оглянулся.

Выкупавшись, Сашко вылез на берег, потанцевал на правой ноге, выливая из уха воду, и стал одеваться.

Солнце отражалось в воде огромным малиновым диском, и все вокруг окрасилось в малиновый цвет. Тишина царила на берегу, лишь квакали в камышах лягушки да тьохкал, пробуя голос, первый соловей.

Сашко одевался не спеша, постирал портянки, расстелил их на траве и задумался. Вдруг он услышал вдали песню. Что-то до боли знакомое снова отозвалось в душе от этой тихой песни:

Да, это была та самая песня, которую знал Ваня Радченко. Но кто пел ее за грядой холмистого берега?

Замерев, Сашко слушал:

Торопясь, Сашко намотал кое-как портянку, напялил один сапог, а другой так и не налез. Припадая на правую ногу, Сашко заспешил туда, откуда доносилась песня.

На полянке между кустами шипшины лежал на траве Шабля. Задумчиво глядя в высокое, тускнеющее под вечерними лучами небо, он тихонько пел:

— Шабля!

Тот резко приподнялся, напуганный внезапным появлением товарища.

— Откуда ты знаешь эту песню?

— Знаю…

Сашко не мог выговорить слова, какая-то сила теснила ему грудь.

— Эта песня для меня дороже всех на свете. Ваня Радченко вот здесь, перед смертью, пел ее…

— Чего же ты хочешь, Сашко? — с грустью спросил Шабля.

— Научи меня петь. Хоть и буржуйская эта песня, я знаю, хлопцы говорили. Но она память о друге…

— Мне не до песен, Сашко, — серьезно сказал Шабля, и взгляд его жгучих глаз стал строгим. — Видишь, как коршуны терзают народ. Биться надо за рабочую правду, мстить белякам…

— Правду говоришь… — Сашко все больше проникался уважением к этому, как ему казалось, чудаковатому и хлипкому пришельцу с рудника «Мария», — правду говоришь, Шабля. А все-таки научи песне. Я ведь учил тебя стрелять…

Шабля стал рассказывать товарищу, как шкуровцы выволокли из школы отца и расстреляли у всех на глазах, как потом зарубили мать. Сашко притих, слушая такое, от чего даже он, видавший виды боец, содрогался. Отец Шабли, оказывается, был старым подпольщиком, сидел в царских застенках, был на каторге. Теперь у Сашко не оставалось и тени сомнения в том, что Шабля преданный революционному делу человек, может быть, даже более преданный, чем он, Сашко Сулим. Ведь вот пошел воевать Шабля, хотя даже стрелять не умел.

Негодуя на самого себя за подозрения и придирки к Шабле, Сашко искал возможности искупить перед ним вину. Он стал учить друга искусству разведки, рассказывал, как может он, пробравшись в тыл врага или притаившись где-нибудь, по отдельным звукам и по разговорам солдат собрать сведения о противнике, сможет определить, какая часть стоит в поселке, как вооружена, что собирается предпринять. Ухо разведчика должно быть чутким, а смекалка острой!

— Сашко, расскажи мне про своего товарища, — неожиданно попросил Шабля, — про Ваню Радченко.

Сашко рассказывал долго и горячо. Любое сердце могла тронуть такая преданность другу. Может быть, поэтому Шабля слушал рассказ бойца так внимательно.

С той норы они всюду были вдвоем. Дружба, начавшаяся со ссоры, крепко связала обоих. Но однажды они снова чуть не рассорились.

— Ты комсомолец, Сашко? — как-то спросил Шабля.

— Конечно.

— Честное слово?

— Ну вот еще, буду я врать.

— Покажи билет.

— Какой? Нема у меня никакого билета.

— Как нема? Ты в ячейке записывался?

— Нет.

— А говоришь — комсомолец, — разочарованно проговорил Шабля.

Сашко с недоумением глядел на Шаблю, потом сказал угрюмо:

— За такие слова я могу по морде съездить. Запомни это, если будешь дергать нервы. Я с малых лет комсомолец.

Поняв, что Сашко ничего не знает о комсомоле, Шабля стал ему рассказывать, и больше всего о Ленине. Слушая, Сашко думал — от этого чудака, Шабли, всего можно ожидать. Может, он лично знает Ленина и потому говорит таинственно… Сашко и Шабля решили, что создадут в эскадроне ячейку комсомола, и тогда у каждого будет настоящий билет — книжечка красного цвета.

Вечером комиссар Бережной и командир потребовали к себе Сашко Сулима.

— Готовься в разведку. Есть приказ забрать «Марию». Узнай, какие шкуровские части там, есть ли артиллерия. К рассвету быть на месте.

Когда взошла тусклая луна, Сашко решил закусить хорошенько перед серьезным делом. Он уселся на камне и уплетал из котелка разваристую «шрапнель». Шабля примостился рядом и ждал, когда освободится ложка.