— Люблю я его, понял?! — рыкнула она на Вовку.

— Дурочка, потом возненавидишь, — ответил он, присел под стену бани и, закрыв лицо руками, неожиданно заплакал. Сбежавшиеся на драку молчали, пряча взгляд. Никто не попытался объяснить Яринке, за что же она должна возненавидеть человека, который ради нее готов на все, который любит так трепетно и нежно, даже если не говорит об этом. Вот только судят не по словам, а по поступкам.

Причин поведения Вовки Яринка так и не узнала тогда. Ей не хотелось верить, что два друга влюбились в одну девушку, и из-за этого такое противостояние. Здесь чувствовалось что-то другое, но что — понять девочка не могла. Ощущение было такое, словно Вовка за нее переживает, как друг, как брат, возможно… как человек, который чувствует ответственность, потому что именно он их познакомил. Словно бросил беззащитную жертву в пасть голодным львам. Это сквозило в его словах, в его поступках. Он даже сделал ей предложение, пообещав быть примерным мужем и расписаться, как только она получит паспорт. За что и отхватил еще одну пощечину. Со временем страсти улеглись, и дружба вроде бы наладилась.

Лето подходило к зениту. Лешка сказал, что ни в какое училище Яринка поступать не будет, закончит десять классов и поступит в институт, учиться будет в Питере, там есть где жить и вообще, решение всех вопросов он берет на себя. Девочка не возражала. Она уже привыкла, что этот человек решил всерьез заняться ее жизнью. Она не знала, почему так доверяет, все еще злилась и не понимала, почему он не может принять их отношения, хотя и чувства очевидны, да и все окружающие давно смирились с тем, что в жизни Лешки появилась та, за которую он — в огонь и в воду.

— Какая она? — спросила как-то Яринка на дискотеке Оксану, новую знакомую.

— Кто она? — та искренне удилась этому вопросу.

— Та, из-за кого Лешка не может принять наши отношения, — естественно, что в голову девочки лезли всякие глупости, и она пыталась отыскать причину всего происходящего, таких вот неопределенных отношений, такого сочувственного отношения окружающих. Ведь не бывает дыма без огня.

— Не было никого, и вряд ли будет. И тебя не будет. Сама уйдешь, уж я знаю. Только не мне об этом говорить. Захочет, сам расскажет. Только будь готова ко всему и береги нервишки. Жалко тебя, врагу не пожелаешь так ошибиться. Любишь?

— Люблю.

— Возненавидишь. Не простишь. И его жалко, дурака. Ведь действительно влюбился, вот кретин.

— Что все это значит?! — все эти тайны порядком надоели девочке, она вцепилась в воротник подруги, стремясь вытрясти из нее правду.

— Не мне говорить, не спрашивай. Убей, но не скажу.

Они ходили вместе в баню. Яринка видела, как Лешка жадно пожирает ее тело глазами и не смеет прикоснуться. Он никогда не раздевался полностью, оставаясь в рубашке и плавках. Смеялся, говорил, что маленьким девочкам нечего смотреть на взрослых мальчиков, однако не отказывал себе в удовольствии рассматривать Яринку. Она злилась, она хотела большего. В ней слишком рано проснулась женщина, жаждущая полноты отношений. И безгранично верила ему. А потом наступил день, когда проснулась ненависть. Девочка даже не подозревала, что может ненавидеть настолько сильно и всепоглощающе. Она обрекла себя всю жизнь сгорать в этой ненависти. Бессильной ярости, когда ничего не силах сделать.

Они вышли из переулка, направляясь в магазин по поручению Фаины. Вышли и остановились. Две женщины шли им навстречу. Узнав одну из них издали, Лешка, улыбнувшись, хмыкнул: "Валька". Собственно, ничего странного, она и раньше приезжала. Он не сразу понял, почему застыла и побледнела Яринка, почему резко развернувшись, она сорвалась и побежала назад к дому, мимо него по берегу. Она бежала так, словно за ней гналась стая бешеных собак. Лешка догнал, вернул домой, о магазине не было и речи — девочку трясло.

А дома на кухне сидели Фаина, Валька и… мать Яринки, Мария. Последняя ехидно улыбалась. Как оказалось позже, она перехватила письмо девочки брату, так и узнала адрес Валентины, потому что Яринка поставила его обратным. И приехала.

— И зачем? — вместо приветствия спросила девочка, выпустив все колючки, которые смогла отыскать в себе.

— Приехала посмотреть, до чего ты докатилась. Не ошиблась, вижу, дошла до ручки, даже парня нормального найти себе не можешь, — Мария облила дочь ведром презрения.

— Живу, как могу, работаю, пойду учиться. И не тебе судить моего парня, — огрызнулась девочка, слишком поздно заметив, какая напряженная повисла тишина.

— Совсем ослепла, парня от девки отличить не можешь? — язвительный смех в ответ. Мария откровенно потешалась.

— Что?.. — Яринка застыла. Оглядела всех присутствующих. Фаина с Валькой прятали глаза, первая вытирала украдкой слезы. Приезд матери Яринки принес боль и вынужденную правду. То, что скрывали от девочки все, знали, но молчали, ожидая, что все само собой решится и не придется брать на себя ответственность за эту самую правду.

Девочка оглянулась на Лешку. Он не просто побледнел, он стал мертвецки-серым. Не дышал, только слезы катились по щекам. Его только что убили, разрушили даже призрачную мечту на то, что рыжая малолетняя ведьма побудет с ним еще хоть немного. Яринка обернулась к матери. Та торжествовала, начав нести что-то о том, чего достойна ее дочь, какой она мусор и какая дура, что парня от девицы отличить не смогла. Мысли Яринки сорвались в бешеную скачку, опережая одна другую. Перед ней сидела и злорадствовала женщина, которая ее ненавидит, торжествовала, плюясь ядом. За спиной стоял человек, который беззаветно любит, который ни на что не надеется. Обманул, хотел хоть немного побыть с ней. Украл для себя несколько недель призрачного счастья. Злорадство и обман. Там — боль и презрение, и унижение. Здесь… а что есть здесь? Девочка опустила голову. Ее голос прозвучал слишком глухо в нависшей тишине:

— Я ненавижу тебя. Ненавижу настолько, что если ты сейчас не сгинешь с глаз моих, то я тебя убью. Я ненавижу тебя, мама!

Она обернулась, схватила Лешку за руку и выволокла на улицу. Были слезы. Были пощечины и упреки.

— Почему? Почему ты не сказал мне сразу? Я бы приняла! Я же люблю тебя, понимаешь ты, придурок, люблю! — она билась в истерике, а он обнимал и ласково прижимал ее к себе, целуя волосы на макушке.

— Ирочка…

Флейта

Взгляд застывает в каменистой пустыне. Отчего-то понимаю — это сон. И он не мой. Откуда такие ощущения, ума не приложу. Не просто сон, кошмар. Маленькая девочка жмется к камню, не смея пошевелиться. Смерть придёт за ней. Еще минута, и придёт. Оборачиваюсь к девочке, рассматриваю её, пытаюсь что-то произнести, но… она меня не видит и не слышит. Вдруг осознаю, как выгляжу: тот самый кошмарный паж из прежних снов. Хорошо, что не видит, сама боюсь такую себя. Или такого. Неправильные определения. Я не имею пола здесь, в этом теле. Больше не человек. Странное непонятное существо, монстр. Но это ведь не я её смерть? Нет, не должен. Зачем я здесь? Пространство корёжится и прогибается, впуская тварь. Взлохмаченный, изъеденный разложением, светящий реберными костями приближается шакал. Он огромен, его пасть оскаливается, капая вязкой желтой слюной. Направляется к девочке, хозяйке сна. Правильно ли я её называю? Это не имеет значения. Важно то, что… я не хочу, чтобы она погибла. Даже во сне. Почему? Не нахожу объяснений. Я должен защитить. Но как? Шакал поворачивается в мою сторону, злобно скалится, отступая на шаг назад. Он меня боится? Я могу противостоять ему? Может, у меня во сне есть сила какая-то? Ну да, это же нереально, здесь я могу быть рыцарем и магом. Как там, какие заклинания надо сказать? Или просто подумать, махнуть рукой и все случится? Пытаюсь представить себя в латах на коне с мечом-кладенцом каким-то. Ничего не меняется. Я всё тот же монстроподобный мелкий паж. Но шакал продолжает пятиться, рычит. Он меня видит, а девочка — нет. Почему так? Сплошные вопросы.