Но и основы научного использования рукописей, которые Розенкранц издал целиком или частично, также очень шатки. В своей биографии Гегеля он напечатал его исторические заметки бернского периода, философские замечания иенского периода, ничего, однако, не сказав о том, к какой фазе этих периодов относятся приведенные заметки. Определить это было совсем нетрудно для него, державшего эти рукописи в руках. Теперь же остается только предполагать, поскольку рукописи пропали.

Действительное значение опубликованных заметок, отражающих развитие Гегеля, очень велико, иногда является даже решающим. Так, в бернских заметках содержатся отдельные замечания относительно французской революции. Здесь было бы очень важно точно определить хронологию, чтобы видеть отдельные фазы развития позиции Гегеля по этому вопросу. Например, рассмотреть то, на какие события французской революции он откликался. Еще более важным было бы знание точной хронологии в иенских философских заметках.

В Йене, как известно, Гегель сначала боролся вместе с Шеллингом против Канта и Фихте, а потом, во введении к "Феноменологии духа", выступил и против самого Шеллинга. Эти йенские заметки содержат критические замечания как об учениках Шеллинга, так и о нем самом. Ясно, что именно здесь точное знание момента, с которого Гегель в острокритической форме выступил против Шеллинга, и достоверное представление о рамках того периода, когда он публично против него еще не выступал, раскрыли бы развитие взглядов молодого Гегеля гораздо более конкретно, чем это сегодня объективно возможно. Лишь с использованием такого рода материалов исследование периода возникновения философии Гегеля обретет надежную основу.

И все же, несмотря на пробелы и недостатки, перед нами достаточно большой материал, относящийся к развитию молодого Гегеля. И поскольку фашиствующее неогегельянство этого периода стремилось сделать из Гегеля угодного фашистам иррационалиста, то важная задача, стоящая перед нами, противопоставить фальсификации истории исторические факты. Тем более, что сторонники "новейшей науки" проникли также и в марксистскую литературу, используя то обстоятельство, что марксисты до на-стоящего времени вообще почти не занимались молодым Гегелем.) Так, во время гегелевского юбилея 1931 г. псевдомарксисты буквально переняли и распространяли дильтеевскую трактовку развития взглядов молодого Гегеля.

Но интерес к развитию взглядов молодого Гегеля выходит за пределы полемики с фашистскими фальсификаторами истории. С марксистской точки зрения с этим развитием связана очень важная фаза истории возникновения диалектики в Германии. И для правильного марксистского понимания зрелых произведений Гегеля далеко не безразлично, каким путем Гегель пришел к своим воззрениям: то, что связывало его со своими предшественниками — Кантом, Фихте, Шеллингом, получает гораздо более конкретное освещение, чем до сих пор, а легенда о связях Гегеля с романтизмом выявляет свою полную необоснованность и бессодержательность.

Для марксиста совершенно ясно: можно несравненно лучше понять более позднего Гегеля, если проследить историю возникновения его системы, если не связывать и не противопоставлять непосредственно (как это получается в историко-философском толковании у самого Гегеля), скажем, зрелые произведения Шеллинга и зрелые произведения Гегеля, не исследуя их в генезисе.

Но история развития гегелевской философии в то же время ставит ряд важных исторических проблем, которые являются основой развития классической философии в Германии и расцвета в ней диалектического метода, вплоть до гегелевского понимания диалектики. Данная работа не претендует на то, чтобы охватить во всей широте этот чрезвычайно важный вопрос, даже применительно к философскому развитию Гегеля. Она ограничивается лишь одним составным компонентом этого развития — общественно-историческим.

Становление диалектики в классической немецкой философии было неразрывно связано с кризисом в естествознании, с теми чрезвычайно важными открытиями, которые перевернули основы прежнего естествознания, с возникновением новой науки химии, со становлением проблемы развития в самых различных отраслях естествознания. В своей книге о Фейербахе Энгельс подробно описывает влияние этого переворота в естественных науках на кризис метафизического мышления и на движение философии к диалектическому пониманию действительности.

Этот очень важный процесс развития в действительности не исследован во всей своей полноте и до настоящего времени. Буржуазная история философии долго высокомерно взирала на "натурфилософские спекуляции" классической немецкой философии. В середине и в конце XIX в. Маркс и Энгельс были единственными, кто ясно увидел и по достоинству оценил реальные проблемы этого периода, несмотря на их не только идеалистическую, но и зачастую даже нелепо мистическую форму проявления. Энгельс писал об этом в предисловии к "Анти-Дюрингу": "Гораздо легче вместе со скудоумной посредственностью, на манер Карла Фогта, обрушиваться на старую натурфилософию, чем оценить ее историческое значение. Она содержит много нелепостей и фантастики, но не больше, чем современные ей нефилософские теории естествоиспытателей-эмпириков, а что она содержит также и много осмысленного и разумного, это начинают понимать с тех пор, как стала распространяться теория развития… Натурфилософы находятся в таком же отношении к сознательно-диалектическому естествознанию, в каком утописты находятся к современному коммунизму" [1].

Марксистское исследование этого отношения предполагает широкое и глубокое знание конкретной истории развития всего естествознания. Автор данной книги не считает себя достаточно компетентным, чтобы затрагивать этот вопрос. Лишь с учетом этих замечаний для читателя станет очевидна вынужденная односторонность настоящего исследования, требующего дополнения в этом плане.

Это дополнение необходимо и актуально не только по соображениям, приведенным выше. Следует иметь в виду, что современная реакционная философия периода империализма относится к натурфилософии гораздо позитивнее, чем ее предшественники. Такой поворот, однако, лишь запутывает и искажает вопрос еще больше. Сегодняшние поклонники натурфилософии выхватывают из нее как раз бессмыслицу, мистику, то, что в научном отношении реакционно, и хотят таким путем сделать из натурфилософии орудие в борьбе с научным пониманием природы вообще. Поэтому исследование отношения между развитием естествознания того времени и возникновением диалектического метода включает в себя одновременно борьбу с враждебными науке теориями фашизма и их истоками.

Наше исследование посвящено другому, также чрезвычайно важному комплексу проблем истории возникновения диалектики в классической немецкой философии, а именно влиянию великих социально-политических событий эпохи, в первую очередь французской революции и ее последствий, на расцвет диалектического метода мышления в Германии.

История влияния французской революции на Германию — область, также еще не исследованная с достаточной полнотой. Буржуазная историческая наука, особенно после 1848 г., всегда стремилась к тому, чтобы предать полному забвению все революционно-демократические устремления в жизни Германии. О многих немцах, которые непосредственно примкнули к французской революции, мы знаем сегодня чрезвычайно мало. Георг Форстер единственный (да и то потому, что уже раньше имел всеобщую известность как естествоиспытатель и публицист), кто еще полностью не забыт, хотя и сегодня нет подлинно марксистского исследования его деятельности и его произведений. Но Форстер — только один из многих. Действительный обзор влияния французской революции был бы возможен лишь в том случае, если бы исследование этих фактов шло и вширь, и вглубь. При этом следовало бы, конечно, изучить также и настроения широких народных масс. Из мемуаров Гете, например, несмотря на исключительную осторожность его манеры выражения, ясно видно, насколько глубоко было захвачено общественное мнение событиями во Франции.