Временами Фанфан-Тюльпан шел прогуляться по Марселю, разумеется, украдкой — ведь он был дезертиром, — но сердцем, как сказал Картуш Цинтии Эллис — он был не здесь. Непрестанно думал только о Летиции и о том, как её найти.

Возвращаясь из порта, на крыльце он столкнулся с Картушем, который как раз покинул Цинтию после того разговора, с которого мы начали эту сцену.

Нужно сказать, что тогда Картуш сам на себя не походил, в нем не было ничего от тайного агента — что и правильно, иначе его быстро бы разоблачили. Одет он был в длинный редингот цвета зеленого яблока, в белых чулках, туфлях с пряжками, в пудреном парике и с кружевным носовым платком. На почтенного господина все-таки не тянул, но на владельца борделя вполне, тем более что и в самом деле держал пай в заведении Цинтии Эллис. И для полноты картины надо ещё добавить эбеновую трость с серебряным набалдашником!

— Как-нибудь вечером спустился бы вниз, — сказал он Фанфану, с болью взглянув на его бледное и потухшее лицо. — Сидеть так взаперти тебе не по летам! Смотри, да от тебя одна тень осталась!

Фанфан-Тюльпан отвечал хмуро:

— В порту — турецкий парусник, который плывет в Англию, но экипаж на нем полон!

— Турецкий парусник! — Картуш воздел к небу руки, унизанные перстнями. — И плыть в Англию! Французу, в Англию, в такое время! Лучше приходи вечером к нам! — решительно сменил он тему. — Там будет музыка, шампанского хоть залейся, отпразднуем — ведь в гости к нам придет мсье Лангре!

Похоже, Тюльпана это не вдохновило, поэтому Картуш счел нужным добавить, старательно подчеркнув, что мсье Лангре ужасно богат и что он здорово помог Цинтии с финансами.

— Ты прав, — согласился Фанфан, — немного шампанского мне не помешает.

— А как насчет Дианы! А Дафны? А Хлои? Или Труди? Они бы тоже пошли тебе на пользу, — не отставал Картуш с настойчивостью истинного друга. — Ты уже видел, каков у Труди зад? Во Франции такого не водится! — добавил он с истинно хозяйской гордостью.

— Если не возражаешь, я ограничусь шампанским! — ответил Тюльпан, похлопав его по плечу и шагнул было дальше, но Картуш придержал его, укорив:

— Не усложняй ты себе жизнь! Зад Труди — это одно, а чувства и душа совсем другое!

— Тогда я ещё подумаю, — не выдержав, рассмеялся Тюльпан.

Но, переступив всего пару ступеней, вдруг посерьезнел и сокрушенно спросил:

— Скажи, ты думаешь, он ничего ей не сделал? Не истязал… Не изнасиловал?

— Я не могу представить британского офицера, который стал бы на глазах своего экипажа насиловать пленную! У тебя видно что-то с головой! Так что прощай! Я за тобой зайду часов в девять.

"— Нет, этот Ромео когда-нибудь выкинет номер, — думал Картуш, спеша по лестнице вниз. — Такой способен и Ла-Манш преодолеть, если взбредет в голову!"

В тот же день в девять вечера он пришел за Тюльпаном, чему тот был несказанно удивлен, ибо забыл о приглашении. Тюльпан сидел под прекрасным канделябром, состоявшим из пяти довольно бесстыдных нимф, и при свете пяти свечей читал — или, точнее, выписывал в тетрадку слова из словаря! Разумеется, английские — словарь этот подарила ему Цинтия Эллис вместе с толстым романом, вышедшим за несколько лет до этого в Лондоне. Уже несколько дней Фанфан-Тюльпан сражался с этим томом.

— Это "Приключения Родерика Рэндома" какого-то Тобиаса Смоллета, сообщил он Картушу, захлопнув книгу. — Довольно занимательное чтение, насколько я могу понять, этот Родерик Рэндом пережил уйму приключений вроде как я — и на суше, и на море, и…

— Одевайся, — поторопил Картуш, который был уже в темно-синем рединготе и черных чулках, и уже смахивал не на владельца борделя, а скорее на рантье.

— Мсье Лангре уже здесь и, похоже, вечер удастся на славу!

Фанфан-Тюльпан без особого восторга натянул нанковые брюки и каштановый камзол, обул туфли с пряжками — все это получил он от приятеля Картуша.

Войдя в большой салон, они заметили, что, судя по всему, шампанского было выпито уже немало. И шуму, и визгу хватало. Там восседало, болтало и расхаживало взад-вперед десятка три людей — господа клиенты и дамы, предоставленные им заведением — элегантная, но пестрая компания, которая шумно резвилась, веселилась и пила. И напрасно было искать среди них человека без бокала в руке.

Два лакея в турецких ливреях разносили на больших подносах напитки и закуски, предлагая серебряные шкатулки с лучшим нюхательным табаком.

У Картуша все мысли занимал только зад Труди, который он никому не собирался уступать на этот вечер, а потому, оставив в покое Тюльпана, он устремился к сей красотке, которую уже атаковал некий марсельский нотариус.

Тюльпан, слегка обиженный таким пренебрежением и не имевший ни малейшего желания заняться куртуазностями, подсел к стоявшему чуть в стороне столику с бутылкой шампанского, которая словно сама предлагала разделить его одиночество. Сев, он меланхолически выпил сам с собой и чуть не собрался было заняться вновь английским языком, если бы Цинтия Эллис, ошеломившая всех своим насквозь прозрачным кружевным туалетом, не подошла, чтобы взять его за руку и отвести к мсье Лангре, восседавшем на большом канапе в окружении самых соблазнительных здешних обитательниц. На первый взгляд мсье Лангре было лет тридцать, красивый, хоть и толстеющий уже мужчина, выглядел весьма импозантно.

— Это мой юный протеже, мсье Лангре, — представила Цинтия Эллис Фанфана-Тюльпана. — Позвольте мне представить его вашей светлости. Ему пришлось немало пережить, и теперь не знает, что делать дальше.

Мсье Лангре приветливо покивал головой, но Тюльпан заметил, как испытующе тот его оглядел.

— Что вы умеете, мсье?

— Можете мсье Лангре все рассказать без утайки! — вмешалась в разговор Цинтия Эллис. — Он все способен понять, ничто его не удивит и не покоробит!

— Понимаю, — Тюльпан поколебался, стоит ли рисковать, но наконец решился сказать правду. — Я был солдатом, мсье. Участвовал в компании на Корсике, только к несчастью не сошелся характером с нашим полковником.

— Кто это был?

— Мсье де Рампоно.

И мсье Лангре залился протяжным смехом, так что затряслось даже пухлое брюшко, после чего обратился к своему любезно внимающему окружению:

— Мои милые дамы, скажи мне этот юноша, что они с полковником нашли общий язык, у меня сразу возникли бы подозрения, — он повернулся к Фанфану, — и я бы воздержался от симпатий к вам! Это ничтожество полковник не знает ничего, кроме уставов и артикулов. А вы, как я понимаю, сказали ему "адью"?

— Да, мсье, признаю. Но только после гибели моего лучшего друга после ужасной гибели, в которой виновен мсье де Рампоно.

Настала тишина. Мсье Лангре, казалось, оценив откровенность Тюльпана, продолжал в упор глядеть ему в глаза — то ли это был его способ постижения людей, то ли… Тюльпан вдруг заподозрил, не взирает ли на него мсье Лангре влюбленными очами? Боже! Ну нет! Если такова цена протекции мсье Лангре, то для Фанфана это было б слишком!

— Я обещал ему, что помогу устроиться, — вмешался в разговор Картуш, проходя мимо и обнимая при этом величественную фигуру роскошной Труди. Только мои предложения его не привлекли, а зря, — добавил Картуш по пути к ведерку со льдом и шампанским.

Стать альфонсом — вот как Картуш предлагал Тюльпану устроиться. Нашел бы ему пару-другую девиц, прибывших в Марсель из деревни, которых без труда можно склонить к проституции. Фанфан бы стал их охранником в надежде на приличные заработки в бесчисленных портовых кабаках…

— И что дальше?

— Всего через несколько лет ты станешь настолько состоятельным человеком, чтоб завести приличный дом свиданий для буржуа и даже дворян…

— Завести бордель! — ошеломленно воскликнул Тюльпан. — А если я когда-нибудь найду Летицию и она спросит, кем я стал, что я скажу? "Хозяином борделя, милая!" Да?

— Так тебе только это мешает?

— Вполне достаточно! Неужели ты думаешь, я буду жить на доходы с проституток? — возмутился Фанфан, тем самым загубив дальнейшие инициативы расстроенного и недоумевающего Картуша.