Затем он увидел ярдах в пятидесяти сзади вооруженных мужчин.

— Не волнуйся, — успокоила его Анита. — Они не будут стрелять. Они только охраняют меня.

— Вот как? — принужденно рассмеялся Дантон. — От кого же?

— Они ведь не знают тебя так хорошо, как я, — пояснила Анита. — Но сегодня заседал Совет, и я рассказала там всю правду.

— В самом деле?

— Ну, конечно, Я сказала, что ты просто защищался, а драку затеял Джедекия. И что он все наврал: на него вовсе не нападала целая орда туземцев. Кроме тебя, там не было ни души, я им прямо заявила.

— Вот молодчина! — пылко воскликнул Дантон. — И они поверили тебе?

— По–моему, да. Я ведь объяснила им, что туземцы напали позднее.

Дантон застонал.

— Послушай, как могли туземцы напасть на вас, если их нет на острове?

— То есть как это нет? А кто же тогда так вопил?

— Твои собственные земляки.

Дантон попытался придумать что–нибудь очень убедительное. Ведь если ему не удастся уверить в своей правоте хотя бы эту девушку, как сможет он разубедить всех остальных?

И тут его осенило. Довод был предельно прост, но, по–видимому, неопровержим.

— Так ты и в самом деле считаешь, что на ваш лагерь напали туземные жители? — произнес он.

— Ну еще бы.

— И много нас было?

— Говорят, что на одного нашего приходилось не меньше десятка.

— Мы были вооружены?

— Разумеется.

— Тогда чем же ты объяснишь тот странный факт, — торжествуя, спросил Дантон, — что ни один из хаттеритов не был ранен?

Анита изумленно на него воззрилась.

— Но, Данта, милый, очень многие из наших ранены и некоторые даже тяжело. Удивительно еще, как в таком сражении никого не убили.

Дантону показалось, что земля рванулась у него из–под ног. Охваченный паникой, он вдруг поверил Аните. Не зря, очевидно, хаттериты так настаивают на своем. А что, если на острове и вправду живет какое–то племя, и сотни бронзовых, как он сам, дикарей прячутся сейчас за деревьями, выжидая…

— Тот торговец, что обучил тебя английскому, был, наверное, совсем бессовестный, — продолжала Анита. — Межпланетный закон запрещает продавать туземцам огнестрельное оружие. Когда–нибудь он попадется и…

— Огнестрельное?

— В том–то и дело! Вы, конечно, еще не научились как следует с ним обращаться. Но мой отец сказал, что пуля летит с такой силой…

— Я полагаю, раны были только пулевые?

— Да. Наши не подпустили вас близко, так что вам не удалось воспользоваться кинжалами и копьями.

— Понятно, — сказал Дантон.

Итак, его попытку постиг полный крах. И все–таки он чувствовал себя на вершине блаженства, вновь обретя уверенность в здравости своего рассудка. Дантон понял наконец. Беспорядочно рассыпавшееся по джунглям воинство хаттеритов палило в каждую движущуюся тень, то есть друг в друга. Мудрено ли, что некоторые попали под пулю? Гораздо удивительнее то, что никто не погиб. Это было поистине чудом.

— Но я объяснила старейшинам, что ты вовсе не виноват, — успокоила его Анита. — Наоборот, это на тебя напали, а твои соплеменники, наверное, подумали, что тебя хотят убить. Старейшины считают это вполне вероятным.

— Как любезно с их стороны, — заметил Дантон.

— Они стараются быть беспристрастными. Вообще–то они ведь признают, что туземцы такие же люди, как мы.

— Да неужели! — попытался съязвить бедняга.

— Да, а как же? И старейшины тут же созвали совещание по вопросам туземной политики и на нем порешили все раз и навсегда. Мы отводим вам резервацию площадью в тысячу акров. Правда ведь, не поскупились? Наши уже вколачивают межевые столбы. И вы будете теперь мирно жить в своей резервации, а мы — на нашей части острова.

— Что–о?!

— И чтобы скрепить договор, — продолжала Анита, — наши старейшины просят тебя принять вот это. — И она вручила ему пергаментный свиток.

— Что здесь такое?

— Это мирный договор, который провозглашает окончание хаттеро–нью–таитянской войны и устанавливает отныне и навеки добрососедские отношения между нашими миролюбивыми народами.

Ошеломленный Дантон взял в руки свиток. Он видел, что спутники Аниты уже врывают в землю межевые столбы, расписанные в красную и черную полоску. Работая, мужчины пели, как нельзя более довольные тем, что им удалось так быстро и легко справиться с проблемой туземцев.

— А не кажется ли тебе, — начал Дантон, — что может быть,…э–э, лучшим выходом была бы… ассимиляция?

— Я это предлагала, — покраснев, сказала Анита.

— Правда? Значит, ты согласилась бы…

— Конечно, да, — не глядя на него, проговорила девушка. — Я считаю, что слияние двух могущественных рас принесло бы замечательные результаты. И потом… Ах, Данта, какие чудесные сказки и легенды рассказывал бы ты нашим детишкам!

— Я научил бы их охотиться и ловить рыбу, — подхватил Дантон, — показал бы им, как распознавать съедобные коренья, и многое другое.

— А ваши колоритные племенные песни, пляски, — вздохнула Анита. — Как все было бы чудесно. Я очень огорчена.

— Но должен же быть выход! Может, мне поговорить со старейшинами? Неужели нет надежды?

— Никакой, — ответила Анита. — Я бы убежала с тобой, Данта, но нас ведь Поймают, не сейчас, так позже.

— Они никогда нас не найдут, — уверил ее Дантон.

— Возможно. Я бы с радостью рискнула.

— Милая!

— Но не во мне одной дело. А твой несчастный народ, Данта? Хатте–риты возьмут заложников и, если я не вернусь, поубивают их.

— Да нет здесь никакого народа! Нет его, черт меня возьми!

— Я тронута, что ты так говоришь, — нежно произнесла Анита. — Но нельзя жертвовать человеческими жизнями ради любви двух отдельных лиц. Ты предупреди своих соплеменников, Данта, чтобы не нарушали границу. В них будут сразу же стрелять. Прощай и помни, что тропа мира лучше, чем тропа войны.

Девушка убежала. Дантон долго смотрел ей вслед. Он и злился, что ее благородные чувства обрекли их на бессмысленную разлуку, и в то же время еще сильней любил ее за сострадание к его соплеменникам. То, что соплеменников не существует в природе, не умаляло заслуг девушки. Она ведь этого не знала.

Наконец он повернулся и побрел в глубь чащи.

Остановился он около тихого пруда, над которым нависли ветви гигантских деревьев. Черную гладь воды окаймляли заросли цветущего папоротника; усевшись здесь, он стал раздумывать, как ему доживать свой век. Анита потеряна. Все связи с подобными ему оборвались. Ну что ж, ему никто и не нужен, утешал он себя. Он отлично проживет и в резервации; если захочет, снова посадит огород, будет опять высекать статуи, напишет новые сонаты, опять станет вести дневник…

— К черту! — крикнул он деревьям.

Он был сыт по горло сублимацией. Его влекло к Аните, тянуло к людям. Одиночество опротивело ему.

Но что же делать?

Выхода, казалось, не было. Прислонившись к стволу дерева, Дантон задумчиво смотрел на неистово синее нью–таитянское небо. Если бы эти хаттериты не погрязли так в своих дурацких предрассудках, и не боялись так туземцев, и…

План возник молниеносно, безумный, опасный план…

Попробовать стоит, — подумал Дантон. — А убьют, так и ладно.

И он заспешил к пограничной меже.

Увидев, что Дантон приближается к лагерю, один из часовых направил на него винтовку. Дантон поднял руки.

— Не стреляй! Мне нужно поговорить с вашими вождями.

— Убирайся в резервацию! — крикнул ему часовой. — Не то буду стрелять.

— Но мне нужно видеть Симеона, — настаивал Дантон.

— Приказ есть приказ, — и с этими словами часовой прицелился.

— Стой, погоди–ка. — Из космического корабля вылез хмурый, как туча, Симеон. — Что тут стряслось?

— Опять пришел этот туземец, — пояснил часовой. — Прихлопнуть его, сэр?

— Чего тебе нужно? — спросил Симеон Дантона.

— Я пришел, дабы возвестить вам, — громовым голосом начал Дантон, — объявление войны!

Лагерь всполошился. Через несколько минут все мужчины, женщины и дети сгрудились около корабля. Старейшины — группа седобородых старцев — держались с краю.