– Так он был ученым?

– Он был доктором социологии, специализировался в робототехнике. Весьма талантливый человек.

– Ясно. Продолжайте.

– Так вот, доктор Сартон и его сторонники опасались, что наши постоянные неудачи положат конец развитию Космотауна и всему, что с ним связано. Он пришел к выводу, что пора, наконец, постараться понять психологию землян. Говорить об их внутреннем консерватизме, повторять избитые фразы о «неменяющейся Земле» или о «непостижимом уме» землян – значит лишь уклоняться от решения проблемы.

Доктор Сартон считал, что это говорит наше невежество и что ни присказками, ни снотворным от землян не отделаться. Те космониты, говорил он, которые поставили задачу переделать Землю, должны отказаться от изоляции Космотауна и смешаться с землянами. Они должны жить как земляне, думать, как думают те, быть, как они.

– Космониты? Но это же невозможно! – воскликнул Бейли.

– Вы совершенно правы, – согласился с ним Дэниел. – Несмотря на эту теорию, сам доктор Сартон был не в силах поселиться в городе, и он знал это. Он бы не вынес его громадных размеров и такого скопления людей. Даже если бы под угрозой оружия его и вынудили жить среди вас, внешняя среда так довлела бы над ним, что он никогда бы не проник в сокровенные тайны, которых искал…

– Не забывайте, как космониты трясутся над свои здоровьем, – прервал его Бейли. – Из-за одного этого они побоятся поселиться у нас.

– И это тоже. Внешние Миры не знают, что такое болезнь в земном смысле. А неизвестность всегда пугает. Доктор Сартон понимал все это и тем не менее настаивал на глубоком изучении землян и их образа жизни.

– Похоже, что он сам загнал себя в угол.

– Не совсем. Все эти трудности касаются лишь людей-космонитов. Роботы – совсем другое дело.

«Дьявольщина, все время забываю, что он робот», – подумал Бейли, и в слух сказал:

– Вот как?

– Да, – ответил Р. Дэниел. – Мы, естественно, более гибки. По крайней мере в этом отношении. Нас легче приспособить к жизни на Земле. Если внешне робот будет исключительно тонкой копией человека, земляне примут его и позволят ближе изучить свою жизнь.

– И вот вы… – осенило вдруг Бейли.

– …и есть такой робот, – подхватил Дэниел. – Целый год доктор Сартон разрабатывал проект и конструкцию новых роботов. Я первый и пока лишь единственный экземпляр. К сожалению, мое образование еще не закончено, так-как из-за убийства доктора Сартона меня решили использовать раньше намеченного срока.

– Значит, не все ваши роботы такие, как вы? То есть, они все-таки больше походят на роботов, чем на людей?

– Разумеется. Внешний вид робота зависит от его назначения. Именно поэтому я и являюсь точным подобием человека. Другие роботы отличаются от меня, хотя все они имеют человеческий облик. И, уж конечно, они выглядят лучше, чем те невероятно примитивные модели, которые мы встретили в магазине. Неужели все ваши роботы такие?

– Более или менее, – ответил Бейли. – Вам это не нравится?

– Конечно, нет, – сказал Р. Дэниел. – Трудно заставить поверить людей в ум робота, пока внешне он лишь грубая пародия на человека. Разве ваши заводы не могут выпускать лучшие образцы?

– Я уверен, что могут, Дэниел. Но мы предпочитаем знать, когда имеем дело с роботом, а когда нет.

Бейли посмотрел роботу прямо в глаза. Они были ясными в влажными, как у человека, однако Бейли показалось, что взгляд их был слишком упорным и малоподвижным, в отличие от живого человеческого взгляда.

– Надеюсь, что со временем пойму эту точку зрения, – спокойно сказал Р. Дэниел.

Какое-то мгновение Бейли казалось, что он уловил сарказм в его словах, но тут же отбросил эту нелепую мысль.

– Во всяком случае, – продолжал Р. Дэниел, – доктор Сартон ясно себе представлял, что это одна из проблем С/Fе.

– Це-фе? Что это такое?

– Химически символы, обозначают элемент углерода и железа, Илайдж. Углерод составляет основу человеческой жизни, а железо – жизни робота. Поэтому символами С/Fе легко обозначить культуру, сочетающую в себе лучшие качества обоих на равной, но параллельной основе.

– Це-ферум… Это пишется через черточку или как?

– Нет, Илайдж. Между символами принято проводить диагональную линию. Тем самым предпочтение не отдается ни тому, ни другому, но подчеркивается слияние обоих.

Бейли вдруг спохватился, что с интересом слушает робота. Программа обязательного образования на Земле почти не дает знаний по истории и социологии Внешних Миров после Великого Восстания, давшего им независимость. К тому же дешевые книгофильмы создали свое галерею образцов пришельцев из Внешних Миров: промышленного магната, желчного и эксцентричного; его прекрасной наследницы, как правило пораженной чарами одного из землян и находящей утешение от всех невзгод в любви; надменного соперника-космонита, злобного и глупого неудачника. Эти романы приносят один только вред, потому что в них искажаются самые очевидные факты. Всем известно, что космониты никогда не появлялись в городах и покуда на Земле еще не высадилась ни одна представительница Внешних Миров.

Впервые в своей жизни Бейли почувствовал какое-то странное любопытство. Как же все-таки живут космониты?

С трудом он заставил себя вернуться к тому, что занимало сейчас их обоих.

– Кажется, до меня дошло, куда вы клоните, – обратился он к Дэниелу. – Ваш доктор Сартон подошел к проблеме создания на Земле цивилизации С/Fе с новой и обнадеживающей позиции. Наши консерваторы, они еще называют себя медиевистами, забеспокоились. Они перепугались, что ему это удастся. Вот они и убили его. Отсюда и ваша версия об организованном заговоре, а не случайном убийстве. Верно?

– Приблизительно так, Илайдж.

Бейли задумчиво и негромко присвистнул. Его длинные пальцы слегка барабанили по столу.

– Шито белыми нитками, – покачал он головой.

– Простите. Я вас не понял.

– Я пытаюсь представить себе картину убийства. Один из наших идет в Космотаун, находит Сартона, уничтожает его и уходит. Не получается! Ведь вход в Космотаун охраняется.

Р. Дэниел кивнул.

– Я думаю, будет вернее сказать, что в Космотаун невозможно проникнуть через вход незамеченным, – заметил он.

– В таком случае куда годится ваша теория?

– Она бы не годилась, если в Космотаун из Нью-Йорка можно было проникнуть только через вход.

Бейли задумчиво посмотрел на своего партнера.

– Пути, который соединяет оба города напрямую, – заметил Р. Дэниел и замолчал. – Все еще не понятно?

– Увы, нет.

– Тогда, если вы не обидитесь, я постараюсь объяснить. Не дадите ли вы мне лист бумаги и графер? Благодарю вас. Смотрите, партнер Илайдж. Вот я изобразил большой круг. Это Нью-Йорк. Круг поменьше – Космотаун. В точке их соприкосновения я начертил стрелку. Это – вход. Вы и теперь не видите никакого другого пути? – снова спросил Р. Дэниел.

– Не вижу. Другого пути нет.

– В каком-то смысле я рад, что вы так сказали, – начал Р. Дэниел. – Это совпадает с тем, чему меня учили о земном мышлении. Барьер и проход в нем – единственная прямая связь между городами. Но ведь Нью-Йорк и Космотаун стоят на открытом пространстве. Кто-нибудь из землян мог свободно покинуть город, пересечь открытое пространство и беспрепятственно проникнуть в Космотаун.

Бейли облизал пересохшие губы и переспросил:

– Пересечь открытое пространство?

– Да.

– Пересечь открытое пространство! В одиночку?

– Почему бы и нет?

– Пешком?

– Несомненно. Так меньше всего опасности быть замеченным. Убийство произошло в начале рабочего дня, поэтому переход был осуществлен до рассвета.

– Невероятно! В городе не найдется человека, способного на это. Уйти из города? В одиночку?

– В обычных условиях, возможно, и не нашлось бы. Согласен. Мы, космониты, это знаем. Поэтому охраняется только вход. Даже во время Барьерного бунта земляне атаковали лишь барьер, защищавший вход к нам. Ни один из них не покинул город.