Бейли оглянулся на Р. Дэниела (который за это время не проронил ни слова) будто за подтверждением.

– Но как это возможно? – недоуменно спросил он.

– В недонаселенном обществе большое внимание уделяется геронтологии – науке о старении организма. В нашем мире удлинение срока жизни было бы бедствием. Вы просто не можете себе позволить роста населения. На Авроре же хватает места и для трехсотлетних стариков. Чем длиннее жизнь, тем больше человек дорожит ею.

Умри вы сейчас, возможно, потеряли бы ну сорок, а то и меньше лет жизни. Я же потерял бы не меньше полутораста лет. Поэтому в нашей цивилизации важнейшую роль приобретает жизнь индивидуума. Уровень рождаемости у нас низок, а рост населения строго контролируется. И чтобы обеспечить наилучшие условия существования для каждого человека, мы поддерживаем определенное соотношение между количеством людей и роботов. Естественно, что мы тщательно отбираем умственно и физически неполноценных детей, не давая им достигнуть зрелого возраста.

Бейли прервал его:

– Значит, вы их убиваете, если они не…

– Если они не соответствуют требованиям. Совершенно безболезненно, заверяю вас. Вас это шокирует, так же как нерегулируемое развитие землян шокирует нас.

– Оно регулируется, доктор Фастольф. Каждой семье разрешается иметь определенное количество детей.

Доктор Фастольф снисходительно улыбнулся.

– Определенное количество любых детей, а не здоровых детей.

– Но кто решает, каким детям жить?

– Вопрос довольно сложный, и на него сразу не ответишь. Когда-нибудь мы с вами поговорим об этом подробнее.

– Ну так в чем ваши трудности? Похоже, что вы довольны свои образом жизни.

– Он стабильный. Вот в чем беда. Он слишком стабильный.

– Вам не угодишь, – заметил Бейли. – Мы, по-вашему, стоим на пороге невообразимого хаоса, ваши же порядки слишком стабильны.

– Стабильность может быть чрезмерной. За два с половиной столетия ни один из Внешних Миров не пытался осваивать новые планеты. Этого не предвидится и в будущем. Мы живем слишком долго и в слишком хороших условиях, чтобы рисковать.

– Быть может, это и так, доктор Фастольф. Но вы-то прилетели на Землю? Вы рискуете жизнью?

– Конечно. Среди нас есть люди, мистер Бейли, которые считают, что прогресс человечества стоит такого риска. К сожалению, нас пока мало.

– Ладно. Мы, кажется, подходим к самому главному. Какую роль в этом играет Космотаун?

– Пытаясь увеличить на Земле количество роботов, мы стремимся нарушить равновесие вашей экономики.

– Так-то вы собираетесь нам помочь! – Губы Бейли дрогнули. – То есть вы хотите, чтобы становилось все больше уволенных, замененных роботами и деклассированных?

– Отнюдь не из-за жестокости или бессердечия, поверьте мне, – убеждал его доктор Фастольф. – Эти смещенный, как вы их называете, составляют ядро будущих переселенцев на другие планеты. Кстати, вашу древнюю Америку открыли корабли, экипажи которых были укомплектованы преступниками. Разве вы не видите, что город бросает смещенный на произвол судьбы. Терять им нечего, но, покинув Землю, они завоюют себе лучшую жизнь.

– Но из этого ничего не получается.

– Пока – нет, – грустно согласился Фастольф. – Что-то здесь не так. Всему виной отвращение землян к роботам. А ведь именно роботы могут сопровождать людей, помочь им устроиться на необжитых планетах, и наконец, освоить их.

– Ну и что потом? Новые Внешние Миры?

– Нет. Внешние Миры появились на Земле еще до возникновения стальных городов. Новые же колонии будут созданы людьми, которые жили в крытых городах и к тому же знакомы с культурой С/Fе. Это будет синтез того и другого, своего рода гибрид. Если же оставить все по-старому, то вскоре начнет разрушаться земная цивилизация, а несколько позднее наступит черед медленного загнивания и распада культуры Внешних Миров. Новые колонии несут что-то свежее, так как будут сочетать в себе то лучшее, что есть в обеих цивилизациях. Их благотворное влияние на более старые миры, включая Землю, поможет и нам зажить новой жизнью.

– Не знаю, не знаю… Все это очень туманно, доктор Фастольф.

– Да, это мечта. Поразмыслите над этим. – С этими словами космонит резко встал на ноги. – Я провел с вами больше времени, чем намеревался. Кстати, больше, чем положено с точки зрения безопасности здоровья. Вы разрешите мне оставить вас?

Бейли и Р. Дэниел вышли наружу, и снова сверху, но под другим углом на них лились потоки солнечного света, теперь уже более желтого оттенка. У Бейли возникла неясная мысль: «Как выглядит солнечный свет на другой планете? Может быть, он не такой яркий и слепящий? Может, там он более приятный?» Другой мир? Безобразный космонит с оттопыренными ушами наполнил его странными мыслями. Интересно, пришлось ли однажды докторам с Авроры задуматься над тем, оставить жизнь ребенку, по имени Фастольф, или нет? Не слишком ли он безобразен? А может быть, внешность вообще не принимается в расчет? В каких случаях отталкивающий вид считается уродством и какие виды уродства…

Но как только исчез солнечный свет и они вошли в первую дверь, ведущую к душевым, настроение у него изменилось.

Бейли в отчаянии затряс головой. Все это чепуха. Заставлять землян эмигрировать и устраиваться на новом месте! Какая чушь! Чего они в действительности добиваются? Ответ на это найти ему не удалось.

Служебная машина медленно катилась по проезжей части коридора. Бейли вновь почувствовал себя в реальном мире. На правом бедре он ощущал теплую, успокаивающую тяжесть своего бластера. Таким же теплом и спокойствием повеяло на него от шумной, бурлящей жизни огромного города.

В тот момент, когда они въезжали на его территорию, Бейли почувствовал какой-то странный, едва уловимый запах.

«Это пахнет город?» – удивился он.

Он подумал о двадцати миллионах человеческих существ, загнанных за стальные стены огромной пещеры, и в первый раз в жизни почуял их запах своими ноздрями, омытыми чистым наружным воздухом.

Интересно, как будет на другой планете? Меньше народу и больше воздуха. Значит, чище?

Но вокруг них шумел вечерний Нью-Йорк, а запах постепенно ослабевал и, наконец, исчез совсем, и Бейли стало неловко за свои мысли.

Он медленно нажал на рычаг управления и увеличил подачу лучистой энергии в двигатель. Машина резко увеличила скорость и нырнула в пустоту автотуннеля.

– Дэниел, – сказал Бейли.

– Да, Илайдж?

– Зачем доктор Фастольф рассказывал мне все это?

– Вполне вероятно, Илайдж, что он хотел показать вам всю важность данного расследования. Мы с вами должны не только расследовать убийство, на и спасти Космотаун, а вместе с ним и будущее всей человеческой расы.

– Было бы больше проку, – сухо ответил Бейли, – если бы он показал мне место преступления и позволил допросить тех, кто обнаружил труп.

– Сомневаюсь, чтобы вы узнали что-нибудь новое, Илайдж. Мы тщательно проверили все сами.

– Так ли уж тщательно? Вы ничего не нашли. У вас нет никаких улик. Вы не знаете, кого подозревать.

– Не знаем, вы правы. Ответ нужно искать в городе… Точнее говоря, мы подозревали одно лицо.

– Как так? Что же вы раньше не сказали?

– Я не считал это необходимым, Илайдж. Да и для вас не секрет, что подозрение могло автоматически пасть лишь на одного человека.

– На кого? Кто это, черт побери?

– Единственный житель Земли, кто оказался на месте преступления, – комиссар Джулиус Эндерби.

Служебную машину занесло в сторону, и она резко остановилась перед слепой бетонной стеной автотуннеля. Урчание мотора прекратилось, наступила мертвая тишина.

Бейли повернулся к сидящему рядом с ним роботу и неестественной спокойным голосом сказал:

– Что вы сказали?

Время растянулось, пока Бейли ждал ответа. Нарастал заунывный вибрирующий звук, который, достигнув своей невысокой вершины, стал постепенно затихать. Вероятно, в миле от них по свои каким-то делам пробиралась другая служебная машина. А может, это пожарная команда спешащая навстречу с огнем.