– Какая ужасная история с миссис Апуорд, правда? – подбросила тему миссис Толк, пока миссис Уэтерби выбирала среди разноцветных спиц нужную ей пару.

– Кошмарная, – подтвердила миссис Уэтерби. – Мне даже боялись сказать. А когда сказали, у меня началось жуткое сердцебиение. Я такая чувствительная.

– Для всех нас это было жуткое потрясение, – согласилась миссис Толк. – На молодого мистера Апуорда было страшно смотреть. Эта дама-писательница не отходила от него ни на шаг, пока не приехал доктор и не дал ему утоляющее или как там его. Ночевать он уехал в Лонг-Медоуз, там решил и пожить какое-то время, возвращаться в коттедж не захотел, и я его вполне понимаю. Дженит Грум, та уехала домой к племяннице, а ключи взяла себе полиция. А дама, что пишет книги про убийства, вернулась в Лондон, но приедет сюда, когда начнется следствие.

Всю эту информацию миссис Толк выдала с большим наслаждением. Она гордилась тем, что всегда хорошо осведомлена. Не исключено, что миссис Уэтерби потому и решила обзавестись новыми спицами, что сгорала от желания узнать подробности. Она расплатилась.

– Я так удручена, – сказала она. – Жить в нашей деревне становится просто опасным. Завелся какой-то маньяк. Подумать только, ведь моя доченька в тот вечер выходила из дому, на нее могли напасть, даже убить.

Миссис Уэтерби закрыла глаза и чуть качнулась из стороны в сторону. Миссис Толк наблюдала за ней с интересом, но без тревоги. Открыв глаза, миссис Уэтерби разразилась следующей напыщенной тирадой:

– Надо выставить охрану. Запретить молодежи выходить на улицу с наступлением темноты. Все двери держать запертыми и закрытыми на задвижки. Представляете, миссис Саммерхейз в Лонг-Медоуз двери вообще не запирает. Даже на ночь. Задняя дверь и окно в гостиную у нее распахнуты настежь, чтобы собакам и кошкам было вольготнее. Лично я считаю, что это – полное безумие, а она говорит: у них так всегда, и если грабители захотят забраться в дом, их все равно не остановишь.

– Наверное, грабителям в Лонг-Медоуз особенно нечем поживиться, – заметила миссис Толк.

Миссис Уэтерби грустно покачала головой и удалилась со своей покупкой.

А миссис Толк и Эдна возобновили свой спор.

– Скрывать истину – это не дело, – наставляла миссис Толк. – Добро есть добро, а убийство есть убийство. Скажи правду и посрами дьявола. Вот тебе мой сказ.

– Отец с меня шкуру спустит как пить дать, – стояла на своем Эдна.

– Я поговорю с твоим отцом, – предлагала миссис Толк.

– Нет уж, не надо, – отказывалась Эдна.

– Миссис Апуорд убили, – настаивала миссис Толк. – А ты видела что-то такое, о чем полиция не знает. Ты работаешь в почтовом ведомстве, правильно? Значит, ты – государственная служащая. И должна выполнить свой долг. Ты должна пойти к Берту Хейлингу…

Эдна снова зашмыгала и засопела.

– Нет, к Берту не могу. Как это я пойду к Берту? Мигом вся деревня узнает.

С сомнением в голосе миссис Толк сказала:

– Еще есть этот джентльмен-иностранец…

– Нет, к иностранцу не могу. Только не к иностранцу.

– Может, здесь ты и права.

У здания почты, взвизгнув тормозами, остановилась легковая машина.

Лицо миссис Толк просияло.

– Майор Саммерхейз приехал. Ему все и расскажи, он тебе подскажет, как поступить.

– Да не могу я, – тянула свое Эдна, но уже не так убежденно.

Джонни Саммерхейз вошел в помещение почты, покачиваясь под тяжестью трех картонных коробок.

– Доброе утро, миссис Толк, – весело приветствовал ее он. – Надеюсь, тут перевеса не будет?

Миссис Толк приняла официальный вид и занялась оформлением посылки. Потом обратилась к Саммерхейзу, который с чинным видом наклеивал марки:

– Извините, сэр. Я бы хотела с вами посоветоваться.

– Да, миссис Толк?

– Вы здесь старожил, сэр, вам виднее, как поступить.

Саммерхейз кивнул. Феодальный дух и по сей день не выветривался из английских деревень – любопытно и трогательно. Лично его жители деревни знали мало, но, поскольку в Лонг-Медоуз жили его отец, дед и неизвестно сколько прадедов, считалось вполне естественным в случае надобности советоваться с ним – уж он-то разберется, как да что.

– Насчет Эдны, – сказала миссис Толк. Та шмыгнула носом.

Джонни Саммерхейз с сомнением глянул на Эдну. Не скажешь, что эта девушка располагает к себе, никак не скажешь. Прямо какой-то освежеванный кролик. Да и мозгами, похоже, бог обделил. Неужели ей, что называется, «приделали ребеночка»? Нет, кто же на такую позарится? Да и миссис Толк не стала бы с ним советоваться по такому делу.

– Ну, – любезно откликнулся он. – Что там приключилось?

– Это насчет убийства, сэр. В вечер убийства Эдна кое-что видела.

Джонни Саммерхейз перевел взгляд своих быстрых темных глаз с Эдны на миссис Толк, потом обратно на Эдну.

– И что же вы видели, Эдна? – спросил он.

Эдна засопела. Слово взяла миссис Толк:

– Конечно, до наших ушей долетает всякое. Что-то слухи, а что-то и правда. Но ведь доподлинно известно – какая-то дама в тот вечер пила с миссис Апуорд кофе. Верно я говорю, сэр?

– Да, думаю, что так.

– Уж это-то правда – нам ведь сам Берт Хейлинг сказал.

Элберт Хейлинг – это был местный констебль, Джонни Саммерхейз хорошо его знал. Говорит медленно, со значением, считает себя важной птицей.

– Понятно, – сказал Саммерхейз.

– Но кто была эта дама – неизвестно, да? Ну вот, а Эдна ее видела.

Джонни Саммерхейз взглянул на Эдну. Поджал губы, словно собираясь свистнуть.

– Вы ее видели, Эдна? Она входила туда или выходила?

– Входила, – сказала Эдна. В ней зашевелилось ощущение собственной важности, и язык развязался. – Я-то была на другой стороне дороги, под деревьями. Прямо где поворот в переулок, там темно. И видела ее. Она вошла в ворота, подошла к двери, постояла там немножко… а потом скрылась за дверью.

Лоб Джонни Саммерхейза разгладился.

– Все правильно, – сказал он. – Это была мисс Хендерсон. Полиции об этом известно. Она сама им все рассказала.

Эдна покачала головой.

– Это была не мисс Хендерсон, – сказала она.

– Нет? Тогда кто же?

– Не знаю. Лица я не видела. Ко мне-то она спиной была, сперва шла по дорожке, потом стояла. Но только это не мисс Хендерсон.

– Как вы можете это утверждать, если не видели ее лица?

– Так у нее волосы были светлые. А у мисс Хендерсон – темные.

Джонни Саммерхейз смотрел на нее с явным недоверием.

– Вчера стояла страшная темень. Разве можно было различить цвет волос?

– А я вот различила. Над крыльцом горел свет. Некому было выключить – мистер Робин и дама, что детективы пишет, в театр уехали. А она прямо под светом и стояла. В темном пальто, без шляпы, а волосы так и блестели. Все я видела.

Джонни медленно присвистнул. Глаза его посерьезнели.

– В котором часу это было? – спросил он.

Эдна шмыгнула носом.

– Чего не знаю, того не знаю.

– Примерно-то знаешь, вот и скажи, – подбодрила ее миссис Толк.

– Ну, девяти еще не было. Я бы колокол с церкви услышала. А половину девятого уже пробило.

– Значит, между половиной девятого и девятью. А внутри она долго оставалась?

– Не знаю, сэр. Ждать-то я больше не стала. И не слыхала ничего. Криков там или стонов, ничего такого. – Эдна даже слегка опечалилась.

Но Джонни Саммерхейз знал – никаких криков и стонов и не должно было быть. Суровым тоном он произнес:

– Что ж, тут сомнений нет. Надо все рассказать полиции.

Ответом были долгие шмыгающие всхлипывания.

– Отец с меня шкуру спустит, – ныла Эдна. – Уж как пить дать.

Она бросила умоляющий взгляд на миссис Толк и мигом скрылась в задней комнате. Миссис Толк уверенно взяла бразды в свои руки.

– Дело вот в чем, сэр, – заговорила она, отвечая на вопросительный взгляд Саммерхейза. – Эдна ведет себя как последняя дурочка. Отец у нее – человек строгий, может, даже чересчур, но в наши дни и не поймешь, как оно лучше. В Каллавоне живет один вполне приличный парень, он за Эдной давно ухаживал, и у ее отца сердце радовалось, но этот Рег, он не особенно расторопный, а девушкам, им, сами знаете, побыстрее охота. Вот Эдна и переметнулась к Чарли Мастерсу.