И, предвкушая добавочную поживу вечером, парень зашагал к ресторану, к дожидавшимся товарищам.

Как бы он удивился, если бы показали ему веселую компанию гуляк через несколько минут после его ухода!

Оставшись одни, лихие кутилы словно позабыли о цели своей поездки. Сиротливо стояли на земле нетронутые стаканы. Ненадкусанными остались бутерброды; струнами книзу лежала гитара. И сам хозяин стола, господин Безменов, словно позабыл провозгласить подходящий случаю шутливый тост. Он привстал с места, взволнованно оглядел всех гостей, перевел дыхание и звенящим, острым от напряжения голосом произнес слова, которые впервые прозвучали здесь, в лесу под Липецком, 17 июня 1879 года.

— Товарищи! — сказал Безменов — Александр Михайлов. — Съезд считаю открытым.

На поляне стало тихо.

— Предлагаю выбрать секретаря съезда. Мой кандидат — наш друг, наш запевала товарищ Тарас. Кто с ним не знаком — прошу подружиться. Настоящая фамилия — Андрей Желябов, революционный стаж — восемь лет, судился по процессу ста девяноста трех, рекомендован сюда Михайлой. Возражения есть? Нет. Единогласно…

Липецкий съезд приступил к работе.

«Дорогой Коля!

Отдохнула чудесно. Очень хочется с тобой встретиться. Масса новостей, и почти все приятные. Братишка соскучился по тебе — страсть. Ты знаешь, он лечился на водах, а потом вояжировал. Чудные, говорит, места приглядел для умственной работы. Просил передать тебе, что все хорошо и все здоровы. Приходи в воскресенье.

Жду с нетерпением.

Твоя Nataly»

Эту записку в конверте он получил в пятницу вечером. А на следующий день (недаром же на почтамте работал «черный кабинет», вскрывавший письма!) эта новость стала известна и в Третьем отделении: «Колькина невеста вернулась с юга. Теперь опять начнет по воскресеньям к ней шляться», — битый час болтали «винтики» полицейского аппарата, перемывая косточки помощнику делопроизводителя и его невесте. Когда общество, обсудив все, опять начало скучать, из кабинета шефа выскочил сам герой сплетен и, обходя столы, стал собирать чиновников на совещание к Кирилову: видно, случилось что-то экстренное.

Водрузив на нос золоченое пенсне, приступил шеф к чтению важного агентурного сообщения. Веселое и беззаботное настроение исчезло у присутствующих моментально. Их старая противница «Земля и воля», оказывается, этим летом распалась на фракции. На ее развалинах возникли две новые организации: «Черный передел» и «Народная воля». Первая из них собиралась продолжать линию старой «Земли и воли», то есть пропагандировать идеи социализма среди народа и в первую очередь добиваться осуществления лозунга «Земля — крестьянам». Зато вторая партия, «Народная воля», начала свою деятельность с того, что вынесла смертный приговор императору Александру II.

— Приказываю, — важно поднял голову Кирилов, — считать уничтожение преступного общества «Народная воля» первой задачей нашей экспедиции.

Чиновники разошлись с совещания. Передышка кончилась, снова началась тяжелая работа. Опять — знали они — повалит поток следственных дел, докладов, инструкций, и надо будет это переписывать, согласовывать, исполнять, докладывать. А будут ли наградные — бог весть, с террористами-то справиться нелегко, и всякое вообще случиться может… Еще, дай бог, коли в конце концов никого со службы не выгонят…

Ближайшее воскресенье Клеточников провел у Наташи. Полдня, не отрываясь, слушал он «курортные рассказы» Наташиного «кузена». Вопреки обыкновению Михайлов ему подробно рассказал о решениях Липецкого съезда, дал характеристики новых товарищей, принятых в партию, обрисовал перспективы борьбы.

— Все три новичка приехали с юга, — говорил он. — Главная фигура — Тарас. Гениальный человек, честное слово. Российский Робеспьер, прирожденный политик! Но Михайло не хуже, нисколько не хуже Тараса. Он у себя на юге был почти что вашим коллегой, Николай Васильевич, — служил по части министерства внутренних дел. Правда, положение было пониже, устроился всего-навсего надзирателем Киевской тюрьмы. Вывел оттуда трех вожаков южного Исполнительного Комитета. Вот каков… Третий новичок — Кот Мурлыка; одесская организация на него молилась.

— Кажется, в Липецке действительно удачно прошло, — заметил Клеточников. Он был счастлив, что Дворник делился с ним секретными партийными новостями. — Но насколько я понял из Наташиной записки, оттуда вы куда-то направились — «вояжировали»… Видимо, потом был общий съезд всех землевольцев?

— Да, в Воронеже.

— И вас не осудили за идею террора?

— Что вы! — весело замахал руками Михайлов. — Удивительно легко все сошло. Даже не верится! Сначала немного опасно было, когда выступал Оратор…

— Георгий Валентинович Плеханов, тамбовский дворянин, — быстро, будто давая справку, проговорил Клеточников, — кличка «Оратор»; в списке важнейших государственных преступников значится под номером третьим. Опаснейший агитатор и литератор.

— Он самый, — засмеялся Михайлов. — Видите ли, переспорить Жоржа обычно не может ни один человек: знает он все на свете, а языком владеет, как рапирой. Мы его здорово побаивались — думали, будет добиваться исключения сторонников террора из партии. Начал он вслух читать статейку Поэта насчет террора, дочитал ее до конца и грозно так вопросил: «Разве можно такое писать?» Все молчали, растерялись маленько. Тут я мигнул, наши, липецкие заговорщики, в один голос гаркнули: «Можно! Только так и нужно!» Жоржа будто обухом по переносице стукнуло. Побелел весь, спрашивает: «Все так считают?» Молчание. «Тогда мне здесь делать нечего», — повернулся и побрел прочь. Жалко было — мочи нет! Одна женщина из наших не выдержала, побежала за ним, да я удержал ее. Все равно, говорю, согласия не будет, так лучше рвать сразу… Воронежский съезд принял все условия нашего — Липецкого! Организация всегда победит неорганизованную массу, — усмехнулся Дворник. Он был необычайно доволен событиями.

— А зачем после такой победы все же раскололи «Землю и волю»? — медленно выговорил Клеточников.

— Раскололись потому, что лучше жить врозь, да в дружбе, чем вместе, да в ссоре. У Плеханова все-таки немало сторонников, вот и решили добром разделиться, не ссориться в работе, а помогать друг другу. Вот что, Николай Васильевич, — вдруг неожиданно, без перехода обратился к нему Дворник, — вам пора, наконец, определить и свое место в подполье. «Земли и воли» больше нет, значит, надо вступать в новую партию. Вы не передумали вступать к нам?

— Нет, Иван Петрович, не передумал.

— Тогда разрешите, — Михайлов встал со стула. Он выглядел важно и торжественно.

Клеточников встал перед ним.

— Именем и по поручению Исполнительного Комитета «Народной воли» я, член Распорядительной комиссии, назначаю вас, Клеточникова Николая…

…Когда в понедельник господин Кирилов приказал своему секретарю подготовить новый доклад министру, мог ли он предположить, что, угодливо склонив перед ним спину и преданно впиваясь взором в его властные глаза, стоит около его кресла самый опасный и ловкий из агентов Исполнительного Комитета «Народной воли»! Не мог — даже во сне, даже в бреду! Существование подпольной контрразведки абсолютно выходило за рамки воображения главаря политического сыска, и именно это долгое время обеспечивало безопасность его неутомимого секретаря.

26 августа 1879 года Исполнительный Комитет «Народной воли» собрался на свое первое заседание. Слово взял Александр Михайлов.

Публичные выступления не были стихией Дворника. Мастер на все руки — организатор, исполнитель, редактор, Михайлов не был ни теоретиком, ни трибуном подполья. Но именно ему довелось произнести ту пламенную речь, которая окончательно и бесповоротно решила судьбу императора всероссийского Александра II.