Все это время у него не оставалось свободных вечеров; он не ходил в театры, в гости — со стороны казалось, что он весь отдался службе Третьему отделению. Лишь по воскресеньям коллежский регистратор изменял обычный житейский распорядок дня — в такой день можно было ему и поразвлечься. Хотя бы немного!

Тогда он надевал черный визитный костюм, обувал модные узконосые туфли, украшал голову элегантным французским котелком и укутывал горло цветастым кашне. В левой руке покачивался темно-зеленый из крокодиловой кожи портфель, правая цепко держала за серебряную львиную голову изящную бамбуковую тросточку. Сразу было видно — идет по Петербургу солидный служащий солидного учреждения.

Вот и цель его путешествия — зеленоватый домик на Васильевском острове. Здесь снимала отдельную квартиру из двух комнат его «невеста» — Наташа Оловенникова. У человека с перспективами и невеста, конечно, была со средствами. Дворник, отставной николаевский солдат, почтительно ему кланялся: недавно прошел слушок, что Натальина жениха… соседи сами видели, как он туда ходит… в дом у Цепного моста…

А нет ли за ним самим какой-либо слежки? Похоже, что есть. Вот тот господин в пальто грязно-желтого, так называемого, горохового цвета, из-под которого болтаются на худых коротких ногах брюки с ободранными штрипками, вон тот — разве не похож он на агента, известного в Третьем отделении под презрительной кличкой «Мразь»?

Клеточников замечает его у самого входа в дом и презрительно усмехается: тоже ловкач, знаменитый сыщик! Повернувшись спиной, Мразь разглядывает в маленькое зеркальце соринку в глазу.

Известна нам, дорогой, эта соринка!

Что ж, смотри, смотри, Мразь. Иметь невесту не запрещено строгими правилами Третьего отделения. Интересно, почему он решил следить? Это новое проверочное наблюдение по указанию Кирилова? Или Мразь сам, от зависти к последним успехам Клеточникова у шефа, рассчитывает поймать его на чем-то недозволенном? Или… Нет, чепуха, скорей всего очередная проверка: Третье отделение подозрительно.

Он уверенно входит в дом, звонит. Дверь открывает Наташа — красавица с высоким лбом, с чудными карими глазами. Приятно на нее глядеть, приятно любоваться ею. «Жених» в нее действительно немного влюблен.

Через несколько минут, озираясь, приближается к двери дома и тот самый господин в гороховом пальто. Начальство из штаба отдельного корпуса жандармов выписало всем филерам по наряду эту своеобразную «спецодежду» — совершенно одинаковые для всех сотрудников пальто, причем запоминающегося цвета; и теперь прискорбная их примета хорошо известна всему Петербургу. Поэтому на серьезное дело гороховую форму никто не надевает; но не трепать же Мрази, то есть Егору Кенясову, собственное драповое пальто на каком-то жалком проверочном наблюдении! Не такие ему деньги платят на службе!

— Кто ходит в двенадцатую квартиру? Кроме господина Клеточникова, — строго спрашивает он старика дворника.

— А вы кто такой? — поднимает голову дворник.

Мразь грозно и выразительно глядит на него:

— Не первый год метешь. Понимать должен…

Дворник, в свою очередь, оглядывает его и, видимо, остается доволен осмотром.

— Так что, кто в двенадцатую ходит, кроме господина Клеточкина? — старик был в общем-то рад по привычке поболтать, посплетничать да еще тем самым оказать услугу великой державе Российской. — Почитай, никто. Двоюродный братец к ней по воскресеньям захаживает, вот и все. Кроме жениха да брата, никого к себе не пускает. Как монашка, отсиживается в дому, даже в теятер не ходит. Известное дело, жених у нее приличный, хоть невзрачен на вид, к чему ж его знакомствами отпугивать, шантрапой какой-нибудь. Она девица, себя блюдет, ето дело хорошее…

Кенясову страшно хочется уйти скорее домой. Для очистки совести надо бы, конечно, подождать выхода братца и последить за ним тоже. Но… сегодня воскресенье, праздничный день. Сколько можно работать! И вообще, какая, к черту, может быть слежка в воскресенье! Да еще за своим!

На следующий день после доклада Мрази действительный статский советник Кирилов убеждается лишний раз, что его новый чиновник подозрительных связей не имеет.

— Здесь мой будущий шурин? — мрачно шутит Клеточников, вешая пальто на деревянные плечи.

Девушка покраснела. Но «братец» — Александр Михайлов сам вышел в переднюю встретить дорогого гостя.

— Что, детинушка, не весел, что головушку повесил? — смешно наморщив нос, затеребил он унылого, даже угрюмого гостя.

— Возненавидел я человечество…

— С чего бы это? — засмеялся Александр.

— Вы бы в моей шкуре побывали. Не могу, не хватает сил больше служить в этой государственной помойке! Иногда кажется: там не люди работают — обезьяны в мундирах, жадные, глупые, грубые обезьяны сортируют вонючие доносы.

Михайлов по-детски фыркнул. Но Клеточникову было не до смеха: с мрачным видом прошествовал он в Наташину комнату. Александр последовал за ним и плотно прикрыл дверь.

— Есть новости?

Новости оказались исключительными.

Три дня тому назад Кирилов разрешил Клеточникову вечером поработать одному в архиве Третьего отделения: надо было срочно подобрать кой-какие справки к докладу начальника. Неожиданно для себя чиновник наткнулся в архиве на папку — ту самую, которую он безуспешно разыскивал уже больше месяца.

В папке лежало несколько аккуратно сложенных конвертов с анонимными письмами. Письма были написаны аккуратным чиновничьим почерком на глянцевитой бумаге с золотым обрезом. Вместо адреса на конвертах стояла одна и та же надпись: «В собственные руки Его Величества».

Судя по пометкам на полях, анонимки дошли до адресата и были внимательно прочитаны.

— Опущены в почтовый ящик у ворот Зимнего! — догадался Михайлов. — В личный ящик царя.

Неизвестный доносчик указал в письмах не только адрес штаб-квартиры «Земли и воли», но дал также подробное описание примет всех землевольцев, посещавших эту квартиру. Довольно верно передавались разговоры, которые революционеры вели там между собой.

Сделать все остальное полиции было очень легко…

Но кто же он, анонимный предатель «Земли и воли»?

В субботу Клеточников подпоил жандармского штабс-капитана Соколова, «кириловского волкодава», самого жестокого и страшного человека в Третьем отделении.

Но из уст пьяного Соколова ничего не удалось вытянуть: похоже было, что политическая полиция сама не знала фамилии своего неизвестного «доброжелателя».

Несколько раз Клеточников повторял Михайлову содержание этих писем. Михайлов анализировал их, сопоставлял разные факты, сведения и, наконец, понял, что предатель не имел прямого отношения к организации, что это лицо постороннее.

Ниточкой послужило неоднократное упоминание в письмах имени младшей сестры одной из землеволок, шестнадцатилетней Валентины Малиновской. Ее когда-то пытались привлечь к организации: сестра девушки, Александра, хозяйка главной конспиративной квартиры партии, даже нарушила ради нее правила конспирации — она приводила девушку к себе в гости во время собраний землевольцев. Это нарушение казалось мелочью даже Дворнику.

Но мелочь обернулась трагедией. Девушка, видимо, испугалась смельчаков землевольцев и побежала к кому-то поделиться… Но к кому?

Может быть, она рассказала все своей тетушке, которая тоже упоминалась в письмах? — пробовал рассуждать Михайлов. Но старушка не могла стать доносчицей. Михайлов знал ее: богобоязненная раскольница, она тем не менее никогда не обратилась бы с доносом к царю. Скорей всего старушка посоветовалась с кем-либо из знакомых, а этот знакомый решил из ее рассказов извлечь выгоду для себя. В доносах поминались не известные Михайлову люди: должно быть, это были враги доносчика, которых он «вмешал в политику» и убрал со своей дороги руками полиции.