— В котором часу вы вышли из отеля?

— Мы условились встретиться в холле в пол-одиннадцатого. Я боялась опоздать, но спустилась, наоборот, немного раньше. Но миссис Редферн меня уже ждала, и мы вышли в двадцать семь или двадцать восемь минут двенадцатого.

— И чем вы занимались на Чайкиной скале? — спросил Пуаро.

— Миссис Редферн рисовала. Я же намазалась маслом и легла загорать. Потом я пошла купаться, а Кристина вернулась в отель. Ей нужно было переодеться перед игрой в теннис.

— Который, по-вашему, был час? — с деланным равнодушием спросил Уэстон.

— Когда миссис Редферн ушла в отель? Без четверти двенадцать.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Я посмотрела на часы.

— На те, что сейчас на вас?

Линда вытянула запястье.

— Вот на эти.

— Не покажете ли вы их мне?

Линда протянула руку через письменный стол, и Уэстон удостоверился, что часы Линды показывали точно такое же время, что и его собственные часы и настенные часы отеля.

Он улыбнулся, поблагодарил Линду и стал расспрашивать ее дальше.

— Значит, вы искупались?

— Да.

— А потом вы вернулись в отель? Во сколько?

— Было около часа дня. Придя в отель, я и узнала… про Арлену… — произнесла она изменившимся голосом.

— Вы были в хороших отношениях с вашей мачехой? — не без некоторой неловкости спросил Уэстон.

Ответ раздался не сразу.

— Да, — сказала она наконец.

— Вы любили ее? — спросил Пуаро.

— Да. Она была очень добра ко мне.

— Одним словом, — подхватил Уэстон с наигранной веселостью, — она ничем не походила на злую мачеху из детских сказок?

— Нет, — без улыбки ответила она.

— Прекрасно. Я вам задаю этот вопрос только потому, что в семьях иногда возникают на подсознательном уровне легкое соперничество, трения, усложняющие жизнь. К примеру, отец часто бывает товарищем своей дочери, и она может приревновать его к своей новой матери… Доводилось вам испытывать подобное чувство?

Линда слушала его с видимым удивлением, но ее отрицательный ответ прозвучал искренне.

Уэстону было не по себе. Этот допрос тяготил его. Чувство долга вынуждало его задавать вопросы, и он их задавал. Но именно в такие моменты он спрашивал себя, зачем он поступил работать в полицию. Эта профессия сейчас претила ему.

Без малейшего энтузиазма, он продолжил:

— Разумеется, ваш отец во всем следовал желаниям вашей матери?

— Я не знаю.

— Вы понимаете, как я только что говорил, в семьях случаются споры, ссоры… и когда родители не живут в добром согласии, детям не всегда приходится легко. С вами такого никогда не случалось?

— Вы хотите знать, ссорились ли папа и Арлена? — спросила Линда.

— Гм… да.

— Нет, не ссорились, — четко произнесла она. — Папа вообще ни с кем не ссорится. Это не в его стиле.

— А теперь, мисс Линда, я попрошу вас хорошенько подумать. Подозреваете ли вы кого-нибудь в убийстве вашей мачехи? Видели или слышали вы что-нибудь, что может помочь нам найти убийцу?

Линда промолчала добрую минуту. Она не хотела скоропалительно отвечать на такой вопрос и погрузилась в раздумье.

— Нет, — сказала она наконец. — Я не вижу, кто бы мог хотеть убить Арлену. За исключением, конечно миссис Редферн.

— Вы считаете, что миссис Редферн могла убить миссис Маршалл? Почему?

— Потому что ее муж был влюблен в Арлену. Я не думаю, что она действительно хотела ее убить, но она была бы рада, если бы Арлена умерла. Это не одно и тоже.

Нюанс существенный — заметил Пуаро.

— Миссис Редферн, — продолжала Линда, — вообще бы не смогла кого-либо убить. Она не переносит насилия. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Очень хорошо понимаю, — подтвердил Пуаро. — И я с вами полностью согласен. Миссис Редферн не из тех женщин, которые способны потерять голову…

Он откинулся на спинку своего кресла и закрыл глаза, словно подбирая слова.

— Нет, — продолжал он, — я не представляю себе ее, одолеваемую бурей страстей, пришедшую в ужас от своей загубленной жизни, от безисходности… Я также не представляю себе ее, устремившую пламенеющий взор на ненавистное лицо… на белокожий затылок… сжимая кулаки до боли в ногтях, твердя себе, с каким наслаждением она возникла бы их в эту плоть…

Он умолк.

Нервно ерзая на стуле, Линда спросила чуть дрожащим голосом:

— Это все? Я могу идти?

Уэстон заверил ее, что вопросы кончены, поблагодарил, встал и проводил ее до двери.

Вернувшись к столу, он закурил и вздохнул.

— Ну и профессия же у нас! Не скрою от вас, что в течение всего этого допроса я чувствую себя самым распоследним хамом. Тоже мне, красивое занятие: выпытывать у девочки, что она знает об отношениях между ее отцом и мачехой! И я ведь сделал все, что мог, чтобы эта малышка надела веревку на шею своего отца. Чертова работа! А делать ее все же надо! Преступление остается преступлением, и этот ребенок может знать лучше всех что-то нам необходимое. Но несмотря на это, я, пожалуй, доволен, что ей оказалось нечего нам рассказать!

— Я так и думал, что это вас обрадует, — сказал Пуаро.

Уэстон кашлянул, скрывая смущение, и продолжил:

— Я вам замечу, Пуаро, что вы немного переборщили с вашей историей о ногтях, которые вонзаются в тело! Разве можно вбивать этой девочке в голову подобные мысли?

— А? — откликнулся Пуаро с полуулыбкой. — Вы считаете, что я хотел вбить ей в голову какие-либо идеи?

— Но вы же это сделали.

Пуаро собрался было возразить, но Уэстон перевел разговор на другую тему.

— В итоге, эта малышка не сообщила нам ничего нового, за исключением того, что у миссис Редферн есть более-менее твердое алиби. Если они действительно пробыли вместе с половины одиннадцатого до без четверти двенадцать, Кристина Редферн выходит из игры. Ревнивица покидает сцену…

— Есть более веские основания считать ее невиновной, — сказал Пуаро. — Я убежден, что она ни физически, ни морально не способна кого-либо удушить. Это противоречит ее спокойному, холодному темпераменту. Она может сильно любить, проявить привязанность, но ждать от нее страстного порыва или жеста, продиктованного гневом, невозможно. К тому же, как я уже вам говорил, у нее слишком маленькие и хрупкие руки.

— Я согласен с Пуаро, — заявил инспектор Колгейт. — Она безусловно вне игры. Доктор Несдон категоричен: Арлена Маршалл была задушена не просто руками, а настоящими лопатами.

— Что ж, — отозвался Уэстон, — будем продолжать. Я думаю, что теперь мы можем заняться Редферном. Я надеюсь, что он уже оправился от своих эмоций…

Патрик Редферн уже вновь обрел свое обычное состояние. Он был немного бледен, но опять, согласно своему обыкновению, владел собой и казался совершенно спокойным.

— Вы Патрик Редферн, и вы проживаете по адресу: Кроссгейтс, Селдон, Принсез-Райсборо? — осведомился Уэстон.

— Да.

— Давно ли вы были знакомы с миссис Маршалл?

Патрик заколебался.

— Три месяца.

— Капитан Маршалл сказал нам, что вы познакомились с миссис Маршалл случайно, встретились с ней на коктейле. Это верно?

— Да.

— Капитан Маршалл дал нам понять, что до приезда сюда вы и миссис Маршалл знали друг друга мало. Так ли это?

Патрик Редферн опять заколебался.

— Не совсем, — произнес он наконец. — По правде говоря, мы с мисс Маршалл довольно часто встречались.

— Без ведома капитана Маршалла?

Редферн слегка покраснел.

— Мне нечего вам сказать.

— А была ли миссис Редферн в курсе этих встреч? — живо заинтересовался Пуаро.

— Я ей, разумеется, сказал, что познакомился со знаменитой Арленой Стюарт.

— Я понимаю. — Голос Пуаро звучал миролюбиво, но настойчиво. — А сказали ли вы ей, что встречались с ней часто?

— Может быть, и нет…

Получив этот результат, Уэстон взял допрос в свои руки.

Договаривались ли вы с миссис Маршалл оба приехать сюда?