Его била дрожь, рот нервно подергивался.

– Что-то я расклеился, – виновато сказал он. – Совсем расклеился.

Он подозвал официанта и с пьяным упорством стал требовать, чтобы Мими выпила еще стаканчик. Она отказывалась. Тогда он велел подать еще одну порцию для себя.

– Так-то лучше, – пробормотал он, осушив стакан. – А то нервы совсем расходились. Самое паршивое, когда нервы сдают… Главное – не злить Синтию… Она не велит мне болтать… – Он начал клевать носом. – Как бы в полиции не узнали… А то еще подумают, что это я прикончил старину Стренджа. Э? Вы ведь понимаете, правда? Кто-то же его прикончил? Один из нас… Смех, да и только… Кто из нас? Вот вопрос!

– Может быть, вы догадываетесь кто?

– Почему это вы у меня спрашиваете? Почему это я должен догадываться? – Он злобно и подозрительно сверлил Мими своими буравчиками. – Ничего я не знаю. Говорю вам, не знаю. И не собирался я у него «лечиться». Мало ли что Синтия там говорит… Не собирался, и точка. Он что-то затевал… Они с Синтией оба что-то затевали… Но у них не вышло – меня не одурачишь!

Он выпрямился.

– Я еще могу постоять за себя, мисс Литтон Гор.

– Не сомневаюсь. Скажите, не слышали ли вы о некоей миссис де Рашбриджер? Она лечится в санатории сэра Бартоломью.

– Рашбриджер? Рашбриджер… Старина Стрендж что-то говорил… А что говорил? Не помню… – Он вздохнул, помотал головой. – Память сдает, вот в чем дело… И кругом недруги… Много недругов… Они, наверное, и сейчас шпионят за мной…

Он снова тревожно огляделся. Потом перегнулся через стол к Мими и зашептал:

– Что эта чертова кукла делала в моей комнате?

– Какая кукла?

– Ну та, что похожа на кролика. Она еще пьески пишет. Утром, на другой день после того, как он скончался.., я позавтракал, поднимаюсь к себе, а она крадется из моей комнаты. Увидела меня и шмыг по коридору, на ту половину, где комнаты для прислуги. Странно, правда? Что ей там понадобилось? Что-то искала? И вообще, чего она там вынюхивала? Что ей нужно?

Он снова наклонился к Мими и таинственно прошептал:

– А может, Синтия правду говорит, как вы думаете?

– А что она говорит?

– Говорит, мне померещилось. Говорит, у меня галлюцинации. – Он виновато улыбнулся. – Со мной и правда такое случается. Розовые мыши.., змеи и все такое прочее. Но женщины мне еще никогда не мерещились… Нет, я в самом деле ее видел. Очень подозрительная личность. И глаза у нее такие паршивые. Так и пронизывают насквозь.

Капитан Дейкерс откинулся на мягком диване. Казалось, он вот-вот заснет.

Мими поднялась.

– Ну, мне пора. Очень вам благодарна, капитан Дейкерс.

– Не благодарите… Очарован… Совершенно очарован… – бубнил он.

Голос его упал до шепота, потом послышалось какое-то неясное бормотание.

«Лучше уйти, не то еще очнется и увяжется за мной», – подумала Мими.

Она вышла из прокуренного зала в вечернюю прохладу улицы.

Беатрис, горничная, говорила, что мисс Уиллс за всеми подглядывала и подслушивала. А теперь вот и капитан Дейкерс тоже. Что она там высматривала? Что нашла? Неужели ей что-то известно?

Что кроется за сбивчивым рассказом капитана Дейкерса? Может быть, он тайно ненавидел и боялся сэра Бартоломью?

Что ж, вполне вероятно.

Но в деле Беббингтона он явно не замешан. В его болтовне на это и намека нет.

«А что, если Беббингтон вовсе и не был отравлен?» – размышляла Мими.

И вдруг у нее перехватило дыхание. «Эксгумация в Корнуолле», – прочла она крупно набранный заголовок. Газета лежала на прилавке в нескольких футах от девушки.

Мими торопливо протянула пенни и схватила газету. Она хотела было отойти от прилавка, но столкнулась с какой-то женщиной, которая тоже уткнулась в газету. Мими подняла глаза, извинилась и в тот же миг узнала в незнакомке секретаря сэра Чарлза – безупречную мисс Милрей.

Стоя рядом, обе бросились искать экстренное сообщение. Ага, вот оно.

«ЭКСГУМАЦИЯ В КОРНУОЛЛЕ». Буквы плясали у Мими перед глазами. Исследование внутренних органов… Никотин…

– Значит, его тоже отравили, – сказала она.

– Ох, дорогая! – воскликнула мисс Милрей. – Все это ужасно! Просто ужасно!

Всегдашнее самообладание на этот раз, похоже, ей изменило. Мими смотрела на нее с удивлением. Она привыкла считать, что мисс Милрей чужды обычные человеческие чувства.

– Я потрясена. Понимаете, я ведь знала его с детства.

– Кого? Мистера Беббингтона? – изумленно спросила Мими.

– Да, У меня мама живет в Джиллинге, а он был там викарием… Я просто убита.

– О да, конечно.

– Не знаю даже, как мне быть.

Мисс Милрей немного покраснела, поймав на себе удивленно-вопросительный взгляд Мими, и торопливо заговорила:

– Я бы хотела написать миссис Беббингтон. Боюсь только, что это покажется.., ну, не совсем… Не знаю, как мне поступить.

Мими так толком и не поняла, что хотела сказать мисс Милрей.

– А ну-ка, признавайтесь, кто вы – добрый знакомый или сыщик, – говорила мисс Сатклифф с насмешливой улыбкой в глазах.

Она сидела в кресле с жесткой спинкой, скрестив ноги. Седые волосы были тщательно и со вкусом уложены. Мистер Саттертуэйт залюбовался ее стройными, с тонкими лодыжками, ногами в прелестных туфельках. От мисс Сатклифф исходило неотразимое очарование, которым она была в значительной степени обязана своему редкостному умению ничего не принимать всерьез.

– Дорогая, разве учтиво сразу взять да огорошить гостя таким вопросом?

– Учтиво, мой друг, учтиво. Живо отвечайте, зачем пришли – ради моих прекрасных глаз, как сказал бы душка-француз, или начнете выспрашивать меня об убийствах, гадкий вы человек.

– Ну, конечно, ради прекрасных глаз. Как можно сомневаться! – отвечал мистер Саттертуэйт с легким поклоном.

– Очень даже можно. Можно и нужно, – решительно заявила мисс Сатклифф. – Вы только на вид такой паинька, а в душе вы жестокий и кровожадный.

– Помилуйте!

– О да! Кстати, мистер Саттертуэйт, помогите мне. Я никак не могу решить – если вас подозревают в убийстве, это оскорбительно или лестно? Пожалуй, все-таки лестно.

Она немного склонила голову к плечу, и губы ее медленно, словно нехотя, сложились в обворожительную улыбку. Эта знаменитая улыбка Анджелы Сатклифф действовала безотказно.

«Очаровательное создание!» – подумал мистер Саттертуэйт.

– Признаюсь вам, дорогая, загадка смерти сэра Бартоломью просто не дает мне покоя. Вы, может быть, знаете, что мне и прежде приходилось заниматься подобными расследованиями, по-любительски, конечно…

Он скромно умолк, надеясь, вероятно, что мисс Сатклифф как-то выкажет свою осведомленность о его славной деятельности. Однако она просто спросила:

– Скажите, то, что говорила эта девушка, правда?

– Какая девушка? И что она говорила?

– Мисс Литтон Гор. Кстати, она, кажется, обожает Чарлза… Какой он все-таки проказник – никак не образумится. Так вот, мисс Литтон Гор считает, что этого милого старика пастора тоже убили.

– А что думаете вы?

– Ну, скончался он при таких же точно обстоятельствах, как и сэр Бартоломью… А эта девушка отнюдь не глупа. Скажите, у Чарлза это серьезно?

– Думаю, в таком деле ваше суждение окажется куда вернее моего.

– Как вы скучны с вашей осторожностью! – в сердцах воскликнула мисс Сатклифф. – Сама я ужас до чего неосторожна, – со вздохом добавила она. – Я хорошо знаю Чарлза. Да и вообще мужчин, – снова заговорила мисс Сатклифф, бросив на собеседника быстрый взгляд из-под ресниц. – Кажется, он собирается остепениться. Напустил на себя такой добродетельный вид. Помяните мое слово, не успеете вы и глазом моргнуть, как он женится. А едва мужчина обзаведется семьей, он становится непроходимо скучен. Куда уходит все его обаяние!

– Я всегда удивлялся, отчего сэр Чарлз до сих пор не женился.

– Дорогой мой, ему это и в голову не приходило. Он не из тех, кто женится. А какой он был очаровательный. – Она вздохнула. Взгляд ее потеплел. – Ведь мы с ним.., к чему скрытничать, когда все знают. Восхитительное было время… Но мы остались друзьями. Наверное, поэтому милая крошка Литтон Гор смотрит на меня как на врага. Думает, что я до сих пор питаю tendresse[26] к Чарлзу. Может быть… Но, во всяком случае, писать мемуары и вспоминать в подробностях свои романы, как это принято среди моих друзей, я не собираюсь. Наша крошка Мими наверняка не одобрила бы подобной затеи. Она была бы шокирована. Нынешних девиц так легко шокировать. А вот ее матушку, уверяю вас, ничем не проймешь. Ох уж эти душечки с их викторианским смирением, не так-то просто вывести их из равновесия. Они так сдержанны, так немногословны, но, как известно, в тихом омуте…