– Да, Лэнском?

– Ну, хозяин никогда не имел дел с театром. Как-то он сказал мне: «Не могу понять, почему все помешаны на театре. Мне это кажется глупым. Лишает людей последних остатков здравого смысла. Не уверен, что сцена хорошо отражается на морали, – из-за нее теряешь чувство меры». Конечно, он не говорил прямо о…

– Да-да, понимаю. А после этих визитов мистер Эбернети сам отправился повидать родственников – сначала брата, потом сестру, миссис Ланскене…

– Насчет миссис Ланскене не знаю, сэр. Хозяин сказал, что собирается к мистеру Тимоти, а затем в Сент-Мэри… только не помню.

– Совершенно верно. А вы не припоминаете, что он говорил по возвращении?

Лэнском задумался.

– Право, не знаю – вроде ничего особенного. Хозяин был рад, что вернулся домой. Он говорил, что поездки и пребывание в чужих домах его очень утомили.

– И это все? Он не упоминал ни о брате, ни о сестре?

Дворецкий нахмурился:

– У хозяина была привычка… ну, бормотать себе под нос, словно обращаясь к самому себе и не замечая моего присутствия. Это потому, что он меня хорошо знал…

– И доверял вам.

– Я смутно помню, как он говорил тогда, что не понимает, куда кто-то подевал свои деньги. Насколько я понял, речь шла о мистере Тимоти. А затем хозяин сказал что-то вроде: «Женщины могут быть дурами в девяноста девяти различных случаях и необычайно проницательными в сотом». Потом он добавил: «Говорить откровенно можно только с людьми своего поколения. В отличие от молодежи они не подумают, что у тебя разыгралось воображение». Позже хозяин заметил – не знаю, по какому поводу: «Не слишком приятно расставлять для людей ловушки, но не вижу, что мне остается». Быть может, сэр, он думал, что второй садовник крадет у нас персики.

Но мистер Энтуисл сомневался, что Ричард Эбернети имел в виду второго садовника. Задав еще несколько вопросов, он отпустил Лэнскома и задумался над полученными сведениями. Вроде бы он не узнал ничего нового. Но кое-что наводило на размышления. Говоря о глупых и в то же время проницательных женщинах, Ричард Эбернети подразумевал свою сестру Кору, а не свою невестку Мод. Именно Коре он поведал то, что молодежь могла счесть игрой воображения. И Ричард упомянул ловушку. Для кого?

Мистер Энтуисл долго думал о том, что ему сказать Элен. В конце концов он решил довериться ей целиком и полностью.

Сначала адвокат поблагодарил ее за то, что она разобрала вещи Ричарда и вообще многое сделала в доме. Уже было дано объявление о продаже, и два перспективных покупателя собирались вскоре прийти для осмотра.

– Частные лица?

– Боюсь, что нет. К дому присматриваются Христианский союз женской молодежи, какой-то молодежный клуб и фонд Джефферсона – они подыскивают место для своих коллекций. Печально, если в доме не будут жить, но в наши дни проживание в таких поместьях считается непрактичным.

– Я хотел спросить, не могли бы вы остаться здесь до продажи дома. Или для вас это слишком неудобно?

– Нет, мне это вполне подходит. До мая я не собираюсь ехать на Кипр и предпочитаю оставаться здесь, а не в Лондоне, как планировала раньше. Мне нравится этот дом – Лео любил его, и здесь мы с ним были счастливы.

– Есть еще одна причина, по которой я был бы вам признателен, если бы вы задержались в «Эндерби». Мой друг Эркюль Пуаро…

– Эркюль Пуаро? – резко переспросила Элен. – Значит, вы думаете?..

– Вы знаете его?

– Да. Вернее, мои друзья, но я думала, что он давно умер.

– Он жив и здоров, хотя уже не молод.

– Да, он едва ли может быть молод… – Элен произнесла это машинально. Ее лицо было бледным и напряженным. – Вы полагаете, – с усилием вымолвила она, – что Кора была права? Что Ричарда… убили?

Мистер Энтуисл выложил все. Излить душу перед спокойной и здравомыслящей Элен было для него облегчением.

Когда он умолк, она заметила:

– Конечно, это должно казаться фантастичным, но тем не менее не кажется. Той ночью, после похорон, мы с Мод думали об этом. Разумеется, мы говорили себе, что Кора – просто глупая женщина, и все же нам было не по себе. А потом убили Кору – я убеждала себя, что это всего лишь совпадение, но не была в этом уверена. Все это так сложно…

– Да, очень. Но Пуаро необыкновенный человек – можно сказать, почти гений. Он отлично понимает: нам нужно убедиться, что все это чистой воды фантазии.

– Однако он думает, что это не так?

– Почему вы так говорите? – быстро спросил адвокат.

– Сама не знаю. Я была не в своей тарелке… Не только из-за слов Коры – я сама чувствовала, что что-то не так.

– Не так? В каком смысле?

– Не так – и все. Не знаю.

– Вы имеете в виду кого-то из присутствовавших в тот вечер?

– Да, возможно… Но не знаю, кого именно… О, это звучит нелепо!

– Вовсе нет. Это весьма любопытно. Ведь вас никак не назовешь глупой, Элен. Если вы что-то заметили, значит, в этом что-то есть.

– Да, но я не могу припомнить, что это было. Чем больше я думаю…

– Не думайте. Так вы ничего не вспомните. Рано или поздно это мелькнет у вас в голове, как вспышка. Тогда сразу же дайте мне знать.

– Хорошо.

Мисс Гилкрист надела черную шляпу и спрятала под нее седеющую прядь. Дознание назначено на полдень, а сейчас – двадцать минут двенадцатого. Серые кофта и юбка казались ей подходящими для такого случая – к тому же она специально купила черную блузку. Мисс Гилкрист хотелось бы целиком одеться в черное, но это было ей не по карману. Она окинула взглядом маленькую аккуратную спальню с висящими на стенах изображениями гаваней Бриксема и Полфлексана, бухт Энсти и Кианса, Бэббекомского залива, Кокингтон-Форджа и прочих прибрежных мест, размашисто подписанными Корой Ланскене. Ее взгляд с особой любовью задержался на Полфлексанской гавани. На комоде стояла выцветшая фотография в рамке, изображавшая чайную «Ива». Мисс Гилкрист посмотрела на нее и вздохнула.

Звонок в дверь пробудил ее от грез.

– Господи! – пробормотала мисс Гилкрист. – Интересно, кто…

Она вышла из комнаты и спустилась по шаткой лестнице. Звонок прозвучал вновь, сменившись резким стуком.

Мисс Гилкрист почему-то почувствовала беспокойство. Она замедлила шаг, потом направилась к двери, уговаривая себя не глупить.

На пороге стояла молодая женщина в черном, держащая в руке небольшой чемодан. Заметив встревоженное выражение лица мисс Гилкрист, она быстро сказала:

– Мисс Гилкрист? Я Сьюзен Бэнкс – племянница миссис Ланскене.

– О господи, ну конечно! Входите, миссис Бэнкс. Только не наткнитесь на вешалку – она немного отошла от стены. Сюда, пожалуйста. Я не знала, что вы приедете на дознание, а то бы приготовила кофе или еще что-нибудь.

– Я ничего не хочу, – быстро отозвалась Сьюзен Бэнкс. – Простите, если я вас напугала.

– Ну, вы в самом деле меня напугали. Вообще-то я не нервная – я говорила адвокату, что не буду бояться, оставшись здесь одна. Я и не боюсь, но сегодня – может, из-за дознания – я все утро нервничаю. Полчаса назад в дверь позвонили, и я еле заставила себя открыть. Очень глупо с моей стороны – едва ли убийца стал бы сюда возвращаться, да и зачем ему это делать? Оказалось, это монахиня пришла собирать пожертвование для сиротского приюта. Я почувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга. Хотя я не католичка и не сочувствую римской церкви с ее монахами и монашками, но сестры, собирающие деньги для бедных, делают доброе дело. Пожалуйста, садитесь, миссис…

– Бэнкс.

– Да, конечно, миссис Бэнкс. Вы приехали поездом?

– Нет, я сама вела машину. Но аллея такая узкая, что мне пришлось оставить автомобиль в заброшенном карьере.

– Аллея действительно узкая, и транспорт здесь практически не ездит. Дорога совсем пустынная.

Произнеся эти слова, мисс Гилкрист слегка поежилась.

Сьюзен Бэнкс окинула взглядом комнату.

– Бедная тетя Кора, – промолвила она. – Вы знаете, что она оставила мне все, что имела?