— Многие известные врачи не замечали мышьяковых отравлений, — напомнил ему Крэддок. — В деле о Гринбэроу, с миссис Реней, с Чарльзом Лидсом и с тремя членами семьи Уэстбэри. Всех их с почестями и по всем правилам похоронили. И ни один из врачей, лечивших их, даже ничего не заподозрил.

— Ну ладно, ладно, — смягчился доктор Моррис. — Значит, вы считаете, что я мог ошибиться? А я вот не уверен, что ошибся.

Он помолчал немного, подумал, потом спросил:

— Кто мог сделать это, по мнению Куимпера, раз уж на то пошло?

— Он не знает, — сказал Крэддок, — и не хочет гадать. Но вы сами знаете, что речь идет о крупном наследстве.

— Да, да, знаю. Наследство сыновья получат только после смерти Лютера Крекенторпа. А им деньги очень нужны, это правда. Но они не пойдут на убийство старика, чтобы добраться до денег.

— Пожалуй, не пойдут, — согласился инспектор Крэддок.

— Знаете, у меня свой взгляд на такие вещи, — сказал доктор Моррис. — Нельзя подозревать без достаточных оснований. Да, без достаточных оснований, — повторил он. — Но должен признаться, что все рассказанное вами меня потрясло. Мышьяк, и в больших дозах! Но я до сих пор не понимаю, почему вы обратились именно ко мне. Могу только уверить, что я раньше ничего не подозревал. Может быть, мне следовало бы призадуматься? Отнестись к желудочным заболеваниям Лютера Крекенторпа более серьезно? Но это было так давно!

Крэддок согласился с ним.

— Сейчас мне необходимо узнать побольше о семье Крекенторп. Нет ли у них какого-либо наследственного душевного заболевания?

Глаза из-под густых бровей остро вонзились в Крэддока:

— Да, я вижу, в каком направлении работает ваша мысль. Так вот, Джошуа был совершенно нормальным человеком. Всегда и во всем поступал в соответствии с здравым смыслом, всегда был твердым как сталь. Его жена была несколько склонна к меланхолии. Умерла она вскоре после рождения второго сына. И я бы сказал, что Лютер унаследовал от нее некоторую неуравновешенность. В молодости он был вполне заурядным человеком, но не всегда ладил с отцом. Джошуа не любил его, и думаю, Лютера возмущало это и тяготило. И в конце концов подозрительность стала его навязчивой идеей, которую он принес в свою семью. Вы, верно, уже заметили, что Лютер относится к своим сыновьям с истинной, идущей из нутра, неприязнью. Дочерей он любил. И Эмму, и Эдит, которая умерла.

— А почему Лютер невзлюбил сыновей? — спросил Крэддок.

— Я знаю только, что Лютер никогда не чувствовал себя полноценным человеком и всегда горько сетовал на свое материальное положение. Он мог получать доходы с капитала, но не имел права распорядиться самим капиталом. И если бы он мог лишить своих детей состояния, то, очевидно, ненавидел бы их меньше. Но он бессилен, и это вызывает в нем чувство униженности.

— Так вот отчего он так радуется мысли, что переживет сыновей, — сказал инспектор Крэддок.

— Возможно. К тому же, в этом основная причина его скупости.

Новая мысль пришла в голову Крэддока.

— Наверное, он завещал кому-то другому свои сбережения? Это на него похоже.

— О да, хотя только богу известно, кому он мог завещать. Может быть, Эмме, хотя и сомневаюсь. И потом, у нее своя доля капитала от деда. Может быть, внуку Александру?

— Он ведь его очень любит, правда? — спросил Крэддок.

— Раньше — да. Ведь он ребенок дочери, а не одного из сыновей. Это для старика имеет значение. Он очень хорошо относился к Брайену Истлеу, мужу Эдит. Конечно, я плохо знаю Брайена. Но мне кажется, что после войны Брайен опустился, совершенно изменился и ведет беспутный образ жизни. У него были все качества, которые необходимы во время войны: смелость, энергия, решительность и беззаботное отношение к будущему. А теперь… Возможно, что он со временем совсем превратится к бродягу.

— Так значит, ни у кого из детей Лютера нет никаких особых причуд и странностей?

— Гедрик довольно эксцентричный тип, одна из обычных теперь мятежных душ. Не могу сказать, что он абсолютно нормальный. Но скажите, кто теперь абсолютно нормален? Гарольд немного ортодоксален. Он черствый, бессердечный человек и всегда держит нос по ветру, как бы не упустить случай. В Альфреде чувствуется какая-то надломленность. Он испорченный человек, да и раньше всегда был таким. Однажды я видел, как он взял деньги из коробки с пожертвованиями для проповедников, которая обычно стояла в холле у них дома. Ах, да, ведь бедняга умер, мне не стоило плохо говорить о мертвом.

— А что вы скажете… — Крэддок чуть заколебался, — об Эмме Крекенторп?

— Милая, спокойная девушка, но никто никогда не знает, о чем она думает. У нее свои собственные планы и свои идеи, и она их никому не раскрывает. У нее более сильный характер, чем можно подумать.

— Вы знали Эдмунда, который погиб во Франции во время войны?

— Да, знал. Он был самым лучшим из них: добрый, веселый и красивый парень.

— Не слышали ли вы, что он собирается жениться на француженке незадолго до своей гибели?

Доктор Моррис нахмурился.

— Я припоминаю по этому поводу какой-то разговор.

— Это было в начале войны?

— Да. И мне кажется, что, останься жив, он, пожалуй, пожалел бы, что женился на иностранке.

— Есть определенные причины полагать, что так оно и было, — сказал Крэддок.

Коротко, в нескольких словах, он рассказал доктору Моррису о недавних событиях.

— Я помню сообщение в газетах о том, что в саркофаге обнаружили какую-то убитую женщину. Так значит, это случилось в Рутерфорд-холле?

— И есть основания считать, что это была вдова Эдмунда Крекенторпа.

— Да, да. Все кажется необычным. Больше похоже на роман, чем на действительность. Но кому мешала эта бедняжка? И как ее смерть связать с отравлением мышьяком семьи Крекенторп?

— Так или иначе, это связано, — сказал Крэддок, — но и то, и другое чересчур инсценировано. Очевидно, кто-то хочет сразу завладеть всем состоянием Джошуа Крекенторпа.

— Несчастный глупец тот, кто хочет этого, — сказал доктор Моррис. — Ему же ведь придется платить невероятно большие налоги от доходов с этого капитала!

— До чего же отвратительная вещь эти грибы, — сказала миссис Киддер.

Она уже в десятый раз повторяла свое замечание за последние несколько дней. Люси ничего не отвечала.

— Сама я никогда к ним не притрагиваюсь, — продолжала миссис Киддер. — Слишком они опасны. Это еще счастливый случай, и нужно благодарить провидение, что был только один смертельный исход. Ведь все могли умереть, и вы, мисс, тоже. Как вы только убереглись, просто удивительно.

— Напрасно сваливать отравление на грибы, — не выдержала Люси, — они были вполне хорошие.

— Да как же вы не верите? — воскликнула миссис Киддер. — Грибы очень опасны. Попался один, всего лишь один ядовитый, и вот вам результат. Чудно, — продолжала говорить миссис Киддер из-за груды тарелок и блюд, которые она мыла в тазу, — чудно, как все получается. Беда никогда не ходит одна. Старший сын моей сестры заболел корью, наш Эрни упал и сломал руку, а мой муж вдруг весь покрылся фурункулами. И все в одну неделю! Просто трудно поверить, правда? Здесь, в этом доме, происходит то же самое. Сначала отвратительное убийство, а теперь отравился грибами мистер Альфред. А кто следующий, хотела бы я знать?

Люси почувствовала себя довольно неловко, потопу что и ей тоже хотелось бы это знать.

— Моему мужу не нравится, что я сюда хожу работать, — не унималась миссис Киддер. — Он считает, что это к несчастью. Но я ему сказала, что знаю мисс Крекенторп давно, что она хорошая дама и рассчитывает на мою помощь. Не могу я оставить сейчас бедную мисс Крекенторп, сказала я ему, не сможет же она сама все делать в доме. Да и вам, мисс, тоже довольно трудно управляться с обедами и ужинами.

Люси вынуждена была согласиться, что жизнь ее в данный момент только и состоит из того, что она готовит и разносит пищу. Вот и сейчас она установила на подносы тарелки для больных.