Выждав, пока одному захотелось отлить (ссать прямо на забор, видимо, запрещал хозяин), солдат добрался до ограды. Одним прыжком он ухватился за верхушку досок, подтянулся и затаился в тени. Мимо бродили стражники, но тусклое сияние свечек в фонарях не позволяло разглядеть лазутчика.

Выждав, пока образуется небольшое «окно», Далан кошкой подкрался к особняку и полез на крышу. Ставни его не интересовали, разве что в качестве опоры — попытка вскрыть их обернется ненужным шумом, да и подходящего инструмента не было. У эльфа имелся иной план, и конечной целью его являлась печная труба.

Как правило в домах с толпой прислуги и охраны строился огромный очаг с широким дымоходом, где каждое утро готовилась еда на всю ораву. В эту-то трубу Далан и сбросил мешок, не опасаясь, что тот застрянет. Сетка от голубей и крыс (для грызунов кирпичная кладка вообще не помеха, они даже по потолку бегать умудряются) закрывала жерло, но отодрать ее не составило никакого труда.

Услышав, что мешок с глухим стуком упал в золу, эльф достал из-за пазухи промасленную тряпку и кресало. Несколько секунд спустя вслед за порохом полетел и огонек, а солдат, разбежавшись, сиганул с крыши. Приземлился он аккурат на голову охранника — того самого, что ходил отливать. Но даже без мягкой «подушки» падение обернулось бы лишь легкой болью в ногах. Для народа, издревле привыкшего лазать по высоченным деревьям (и, соответственно, падать с них) третий этаж — не высота.

Сразу после этого громыхнуло так, что на первом этаже выбило все ставни и дверь, а труба и часть крыши отправились в свободный полет. Начался пожар, в считанные секунды распространившийся на весь особняк. Объятая пламенем стража выбегала наружу и падала в грязь, корчась и истошно вопя. Среди живых (временно) факелов Далан заметил и Пирата — старик оказался единственным человеком в доме, узнать его удалось лишь по росту.

Подыхал Уоррен дольше остальных, чему эльф был несказанно рад. Он долго смотрел как урод оторванной по локоть рукой пытается сбить огонь и зовет на помощь. Но помочь ему было некому — оглушенные и перепуганные орки стремглав бросились в разные стороны, крича что-то про дьявольскую магию.

Далан беспрепятственно добрался до канализации — после взрыва ни одна собака не высунула бы носа наружу, даже если бы пожар перекинулся на их дом. В нижнем городе очень давно не видели «магических» сполохов, но память о них была жива и вряд ли когда-либо умрет.

Вернувшись в купол, эльф завалился на кровать и практически сразу заснул.

Проснулся рано в состоянии острой душевной хандры. Есть не хотелось, что-нибудь делать — тоже. Далан лежал на спине, подложив ладони под голову, жевал палочку и разглядывал потолок. Из депрессивного безделья эльфа вывела гулкая заунывная песня, идущая откуда-то снизу.

Вскочив с кровати, солдат метнулся к люку в катакомбы и прислушался. Песня, а вместе с ней и нестройный топот, быстро приближались. И вот уже некто громко стукнул в переборку. Солдат схватил кайло, которое с недавнего времени держал у изголовья, и гаркнул:

— Кого черт принес?

— Сам сначала назовись, разбойник! По какому праву ты залез в дом моего брата?!

Вот это да. Кажется, родственники почившего Говноборода пожаловали.

— Нет его больше, а значит и дом теперь бесхозный. Вот и живу тут!

Голос незнакомца смягчился, в нем проскакивали нотки глубокой печали:

— Открой люк, незнакомец. Негоже через мифрил о таких вещах разговаривать.

Далан открыл и отошел в центр комнаты, держа кайло наготове. Из люка выбрался дородный гном с длинными рыжими усищами и заплетенной в косу бородой. Следом показались еще двое карликов: черноволосый и блондин. Все они носили черные куртки с нашитыми лоскутами кольчуг, за спинами торчали рукояти коротких мечей.

— Мы нашли в тоннеле груду обгоревших костей. Но ключа и кирки моего брата среди них не было. Я вижу, кайло у тебя. Знаешь ли ты, эльф, как погиб Гарадрин?

Далан рассказал все как было, но заменил горного дракона на морского змея, а о своей роли в случившемся умолчал. Рыжий бородач специалистом по гадам не был, поэтому принял вранью за чистую монету.

— Меня зовут Иркли, мы с братом наладили торговлю в нижнем городе, — поведал гном, усевшись на кровать. — Возили товары из самого Подземного царства… Теперь, вижу я, придется сворачивать лавочку. Проклятые драконы, чтоб они подавились своим огнем. Послушай, эльф, могу ли я забрать кирку брата? Она дорога мне как память.

— Все, что найдено, принадлежит нашедшему, — озвучил Далан первую заповедь, по которой жил любой уважающий себя гном.

Вообще, изначально она касалась лишь выкопанного из недр земли — то бишь золота, алмазов и прочих драгоценностей. Но со временем (и расселением карликов по чужим странам) заповедь стала касаться любой потерянной (или оставленной без присмотра) вещи.

— Справедливо, — кивнул гость. — Чего ты хочешь взамен?

— Пять сотен золотых.

Торговаться за память родича — значит, попытаться «удешевить» ее. Что, естественно, никуда не годится.

— Тьфу на тебя! — благодушие и скорбь мигом сменилась традиционной жадностью. — Скупердяй! Небось от скупости патлы-то и выпали!

Ругаясь под нос, Иркли высыпал содержимое кошеля на землю и стал отсчитывать монетки. Своих запасов не хватило, пришлось брать в долг у подельников. Продав кирку, Далан выпроводил бородачей и запер люк.

Эльф продал бы кайло и за меньше деньги, лишь бы избавиться от ненавистного предмета.

Он очень жалел, что таким же образом нельзя избавиться от дурных воспоминаний.

В самом большом трактире первого сектора ныне было крайне малолюдно. За столом в центре зала сидело всего трое посетителей — зато каких. Сами мастера старших кланов собрались, чтобы помянуть почившего коллегу и обсудить ситуацию в нижнем круге.

По такому поводу внутрь не позволили войти даже страже — эскорты остались на улице, бросаясь друг на друга враждебные взгляды. Последний раз мастера встречались очень давно, как раз на договоре о разделе трущоб на секторе и перемирии. Так что бандиты никак не могли успеть наладить хоть какие-нибудь отношения. Драться нельзя, общаться не о чем — вот и стояли, разбившись на три группы.

Несмотря на значимое событие, на столе из угощений были лишь самогон и бутылка белого вина. Бокал, две полные стопки и одна перевернутая — на том месте, где прежде трапезничал Уоррен Пират.

Слева от пустующего кресла сидел весьма колоритный персонаж. Эльф со столь утонченными чертами лица, что с первого взгляда не поймешь — мужчина это или женщина. Со второго, впрочем, тоже. Как и с третьего.

Левую половину светлых, почти белых волос эльф стриг очень коротко — почти ежиком. Правая половина ровными прядями опускалась чуть ниже подбородка. Все дело в том, что красавец-эльф выставлял напоказ одно ухо, а другое у него попросту отсутствовало. Лишился он его не в бою или по причине какого недуга. Давным-давно эльф, еще будучи рядовым головорезом, угодил в лапы стражи. Ухо ему оторвал раскаленными щипцами палач на допросе, и чтобы скрыть уродство бандит стригся столь необычным образом.

Уцелевшее же ухо украшали три золотые серьги в виде колечек разных размеров и «гвоздик» с настоящим бриллиантом в мочке. Помимо любви к бижутерии, мастер прославился вычурным нарядом, заставлявшем коллег и даже соратников ломать голову — какого же пола этот бандит?

Он носил длиннополый атласный кафтан нежно-кремового цвета, расшитый золотыми и серебряными нитями. Узоры на ткани напоминали не то змей, не то бескрылых драконов — в хитросплетении чешуйчатых тел было невозможно что-либо точно разобрать. Украшенный мехом черной лисы воротник был шире обычного и лежал на узких плечах. Сидел кафтан свободно, не давая понять — складка ли это, или же маленькая грудь.

Не исключено, что это на самом деле была женщина. Ведь с эльфийского Эльмер — дитя леса. Имя, подходящее представителям обоих полов. О личной жизни мастера никто не был осведомлен, но если спросить охрану и учеников, то те ответят, что вожак предпочитает одиночество и в тесных связях ни с кем замечен не был.