— Ты, наверно, не знаешь, — сказал он, — что я живу теперь в Александрии?

— Вот как?!

— Младшая дочь учится там на филологическом факультете, ей не удалось поступить в университет в Каире. Вот я и решил обосноваться в Александрии. Купил виллу в Лоране. Приезжай, посмотришь!

Я поблагодарил и спросил:

— Ты работаешь?

— Два года назад я перенес инфаркт и оставил службу.

— Надеюсь, теперь твое здоровье получше?

— В полном порядке, да я не очень-то следую советам врачей… — и засмеялся, открыв желтые зубы. — Кроме дочери, — продолжал он, — у меня ведь четверо сыновей — трое инженеров и врач.

Я выразил ему свое восхищение.

— Видишь, какой я примерный отец! — опять засмеявшись, заметил он. А потом, уже со вздохом, продолжал: — Всегда хотел, чтобы они, как я, занимались только своими делами, а они прямо замучили меня бесконечными спорами о политике.

Я незаметно наблюдал за ним и думал: способен ли Халиль полезть теперь в драку, если ему что-то не понравится? Переменился ли он? Как оценивает свое прошлое? Как выглядит перед своими детьми? Неужели не возражал бы, чтоб хотя бы один из сыновей пошел по его пути? Или считает, что, вырастив трех инженеров и врача, искупил свое темное прошлое? Что лучше: если он, избегнув возмездия закона за свои преступления, подарил стране четырех сыновей — специалистов, или, если бы закон покарал его, справедливость восторжествовала? Я вспомнил слова Зухейра Кямиля: «…Все люди — безнравственные негодяи, и самое лучшее, что они могут сделать, — признать это и строить совместную жизнь на такой основе. Главная нравственная проблема в этом случае — обеспечение всеобщего счастья и благополучия в обществе, состоящем из негодяев и подлецов».

— Разрешите мне приветствовать вас…

Губы ее дрогнули в улыбке, и, ободренный, я продолжал:

— Не правда ли, странно, если б мы не обменялись приветствием после…

— После чего? — спросила она.

— После того, как уже столько времени видим друг друга здесь каждый день.

— Приветствие принято, — засмеявшись, непринужденно ответила она.

— Но это только первый шаг.

— А что, будут и следующие?

В Монтазу[37] она приходила обычно с тремя сыновьями. Мальчики купались в море, а их мать сидела за столиком в уютном кафе и наблюдала за ними из окна. Ее улыбчивое лицо и пышное тело зрелой женщины привлекли меня. Приветливый, дружелюбный взгляд ее глаз располагал к непринужденности. Я вскоре почувствовал, что от нее, словно аромат от цветка, исходит волнующий призыв, и не откликнуться на него было выше моих сил. Начало знакомству было положено, и мы условились встретиться в парке, у озера с лебедями. Идя на свидание, я предполагал, что моя новая знакомая — вдова или разведенная. Но она тут же сказала мне, что замужем.

— Но почему же вы тогда все в одиночестве? — спросил я не без удивления.

— Мой муж в отъезде, но скоро вернется, еще в этом, 1960 году.

Видя, что я нахмурился, она засмеялась:

— А вы боитесь замужних женщин?

— Я подумал…

— Подумайте лучше о том, где мы сможем встречаться в Каире!

— Да, да, конечно! — воскликнул я с наигранным энтузиазмом.

— И не будьте обо мне плохого мнения!

— Что вы! Как можно!

— Вы, конечно, спрашиваете себя, что же это за женщина, которая так легко идет на знакомство.

Именно такая мысль и вертелась у меня в голове, но я возразил:

— Нет, нет, это мне очень хотелось познакомиться с вами, инициатива целиком принадлежит мне!

— Я предпочитаю откровенность, — мягко сказала она.

Тщательно взвесив все «за» и «против» — признак того, что я не был безумно увлечен ею, — я сказал себе, что эта женщина мне нравится и я хочу ее, но не больше. Для наших встреч я приглядел виллу на дороге к Саккарским пирамидам. Спальня там была оклеена красными обоями. И вот, наконец, мы остались вдвоем. Теперь я увидел перед собой совсем иную женщину. Спокойно уселась она на кушетку, не сняв с себя даже шелковой косынки. Глядела на меня нежно и покорно, отвечала с улыбкой на мои ласки и поцелуи. От предложенного мной бокала вина отказалась, а когда я позвал ее в постель, шепнула на ухо:

— Если б можно было обойтись без этого…

— Не верю, чтобы… — запротестовал я.

— И все же не считай это главным, — перебила она меня, поднимаясь с кушетки.

Нам было так хорошо вдвоем, но я понял, что она в самом деле могла бы обойтись и без этого. Легкость, с какой она пошла на знакомство, явно не соответствовала теперешней ее холодноватой сдержанности.

— Странная ты женщина, — сказал я ей.

— Правда? Почему же?

Я не нашелся сразу, что ответить.

— Тебе со мной приятно? — спросила она.

— Да, очень!

— Вот это для меня самое главное.

Мы продолжали встречаться каждую неделю. Без настоящей любви с моей стороны, но и без скуки, побудившей бы к разрыву. Мы привыкли друг к другу, и я теперь мог признаться Дарии, что тогда, в Монтазе, принял ее за легкомысленную женщину.

— Что ты хочешь этим сказать? — встревожилась Дария.

— О, ничего серьезного.

— Смотри же!

— Не могу понять, — взяв ее руку в свои, сказал я, — что толкает тебя в объятия другого мужчины.

— Другого?

— Другого, в смысле не мужа.

— Не люблю допросов! — недовольно прищурившись, произнесла она.

Однако постепенно Дария становилась со мной более откровенной и уже не сдерживала потока воспоминаний.

— Я вышла замуж по любви, по настоящей любви… — призналась она однажды.

Работала она тогда медсестрой, а он — врачом.

— У нас с ним была такая красивая любовь. И, признаюсь тебе, я отдалась ему на первом же свидании.

— И он сразу женился на тебе?

— Он решительный человек и действительно любил меня. Мы были счастливы очень долго. Я родила ему троих сыновей.

— Ну а потом что? — спросил я.

— Ничего, — словно очнувшись от воспоминаний, пожала она плечами.

— Какие у вас отношения сейчас?

— Обычные.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сейчас мы расплачиваемся за ушедшую любовь.

— Мы сможем встречаться, когда он вернется?

— А почему нет?

Меня уже связывала с ней только привычка. А она становилась все нежнее и ласковее.

— Не представляю своей жизни без тебя, — даже сказала она как-то.

Я предпочел промолчать, ответив ей долгим поцелуем.

— А ты? — настойчиво спросила она.

— Я тоже, и еще больше, чем ты.

Ни разу ты не сказал, что любишь.

— Но я в самом деле люблю тебя, это важнее слов.

И вот вскоре ее муж, доктор Садек Абд аль-Хамид, вернулся из командировки. Дария рассказывала о нем так спокойно, словно их вовсе ничто не связывало. Только уважение, и ничего больше.

Именно в этот период я стал посещать литературный салон устаза Гадда Абуль Аля. И там встретил доктора Садека! Абуль Аля рассказал, что однажды пришел к доктору Садеку посоветоваться насчет своего здоровья, и с тех пор они стали друзьями. Доктор Садек мне понравился с первой встречи, и я в свою очередь ввел его в круг друзей, собиравшихся в кабинете Салема Габра и в салоне доктора Махера Абд аль-Керима. Ему примерно столько же лет, что и Дарии, а может быть, он был и моложе. Так, спустя четыре месяца после знакомства с Дарией я подружился с ее мужем. Ситуация была весьма щекотливая, и совесть мучала меня. Дария почувствовала мою нервозность. В интимной атмосфере наших свиданий появилась не существовавшая ранее натянутость. Возникло ощущение, что наши отношения зашли в тупик.

— Забудь, что он мой муж, — умоляла меня встревоженная Дария. — Ведь я могла бы и не называть тебе его имени.

— Что толку в запоздалых сожалениях! — воскликнул я.

— Мы должны сохранить наши отношения, это важнее всего!

— Все это так мучительно! — с искренней грустью сказал я.

— Вполне возможно, если б он узнал о наших отношениях, — с необычной для нее горячностью воскликнула она, — то не придал бы этому никакого значения.