- Ленту! Распрямитель!

Катнув ленту так, что она легла полосой, он бросил ее начало на дно ящика и, став на колени к ящику, всаживая распрямитель в ячейки, растягивал их, и тут же втыкал в ячейки патроны. Он набил так штук сорок и скомандовал:

- Выпрямитель!

Ему дали его, эту тяжелую дубовую с железом штуку, через которую протягивают набитую ленту, подравнивая в ней патроны. Ротный подравнял свои сорок штук и, потянув ленту за хвост, вроде змеи, разъяснил-приказал:

- Только так! На коленях у ящика! Там, - он опять кивнул на дверь, - столов не будет. Там это делается на дне окопа. Под бомбежкой. Или минартобстрелом. Или под тем и другим одновременно. Бодин! Проследить за набивкой лент! Старшина! Все патроны и гранаты на руки. Запалы - ружмастеру. Связные! На остановке - ко взводам. Передать командирам - быть готовыми к выгрузке. Шевелись! Шевелись!

Чтобы не мешать, ротный вспрыгнул на свое место на верхних нарах и, снова сев по-турецки, стал довольно, но в то же время и строго смотреть, как действуют его подчиненные. Встретившись взглядом с Андреем, он кивнул, подтверждая:

- То-то, Новгородцев. Отформировались. Впереди - ночной марш, а дальше…

Ротный махнул неопределенно.

Что будет дальше, Андрей примерно знал: после марша - боевое развертывание, потом бой, одни и те же бои и для него, и для ротного, и для остальных четырех офицеров, для старшины, двадцати двух сержантов и восьмидесяти шести рядовых.

Это было ясно. Жест ротного, видимо, означал, что в общей определенности будущего роты неопределенной в ней была судьба каждого. В том числе судьбы Андрея и ротного.

Это вообще-то тоже было ясно, потому что оба они не были на войне новичками.

- А он - прелесть,- показал глазами на ротного Веня.- Как отлично он все это делал! Какой класс! Профессионал! Военный - это тоже профессия. Военные служат всю жизнь, и если военный делает свое дело отлично, так это тоже красиво. Так, Андрюша? Ты согласен? А? Я…

Барышев выкатил пулемет из-под нар.

- Глянем сальники, а чистить нечего - давеча чистили. Ствол, ясное дело, протрем, смажем чуток, ну и весь глянем, где чо надо,- сказал он Андрею.

- Так ты согласен? - повторил Веня.

- Какой там профессионал! Откуда всю жизнь? - Андрей подтолкнул Веню к скамейке: -Садись. Профессионалов на бригаду, наверное, два-три десятка. И того нет. - Андрей подвинул сапогом коробки с лентами, ящик патронов и сунул Вене ленту: - Начали!

- То есть? - не понял Веня.

- То есть кадровых офицеров. А ротный такой же студиозус. Война сказала ему: «Омитемус студиа!» Сейчас офицерами воюют учителя, бухгалтеры, агрономы. Воюет народ!

- Все равно он все делал красиво! - Веня расстелил ленту у себя и у Андрея на коленях. Новенькая, из светло-серого крепчайшего льняного полотна, поблескивая медными разделителями, она была похожа на сильную, только сменившую кожу змею. Веня осторожно погладил ленту.- И вообще за эти три месяца столько впечатлений!

Разрывая промасленные пачки, высыпая из них патроны прямо в ящик - так было удобнее их брать, - Андрей подумал: «Настоящие впечатления только начинаются!» - но не сказал этого Вене, а, посмотрев ему в лицо, на котором все светилось: ореховые блестящие глаза, улыбка, свежие после сна с румянцем щеки, высокий чистый лоб,- поторопил:

Темп, темп, Веня! Надо закончить, пока светло.

Им следовало набить все шесть лент, полторы тысячи патронов. На троих приходилось по пятьсот штук. Плюс еще по три магазина к автомату.

Не разделяя восторгов Вени по отношению к ротному, Андрей и не считал, что с ротным им не повезло. Что ж, ротный был не плох, да в армии и не выбирают командиров. Просто должность Андрея во взводе новобранцев приносила ему служебные осложнения.

Ротному было двадцать четыре года, поэтому между ним и молодыми солдатами сохранялись какие-то и ровеснические отношения. Ротный, как и Андрей, попал в бригаду при формировании, тоже пришел в нее из госпиталя, пришел с гвардейским значком, желтой нашивкой за тяжелое ранение и новеньким орденом Красного Знамени. Шрам на левой стороне лба и виске он прикрывал чубчиком, который вился из-под козырька фуражки. Ротный был хоть и невысок, но плечист, его небольшие карие глаза смотрели на все строго, даже властно. Говорили, что он воевал на Волховском фронте, а орден получил на Воронежском. Еще говорили, что родом он из Ростова.

У Андрея тоже был орден Красного Знамени, но старый, без ушка и колодки, на винте, Андрей получил его год назад, а тогда давали еще ордена первого образца.

Этот орден он получил за месячный - конец декабря 1941 - почти весь январь 1942 года - рейд в тыл немцам в составе РДГ - разведдиверсионной группы на Западном фронте. Собственно, и на войне Андрей был не меньше, чем ротный: после тяжелого ранения и госпиталя он попал на Калининский фронт и все лето воевал там, а зиму сорок второго - сорок третьего служил в лыжном батальоне, заброшенном немцам в тыл. Батальон ходил по их тылам до оттепели, то отступая глубоко в леса, когда немцы пытались разделаться с ним, то, сделав бросок километров на сорок, нападал на обозы и колонны немцев, на небольшие их гарнизоны в деревнях или поселках. Батальон вышел к своим, вернее те, кто остался в батальоне, - вышли к своим, когда начались оттепели, и лыжи приходилось днем тащить на себе, хотя ночью, по обледенелой земле или насту, на них еще можно было катиться.

В мае сорок третьего года, после легкого ранения и ГЛРа1, он попал в пулеметную школу, а из школы в бригаду, в подчинение этого ротного.

1 ГЛР - госпиталь легкораненых.

Был у Андрея и гвардейский знак, были и ленты за ранения, так что с ротным они по этому счету равнялись. Но Андрей был лишь сержантом, лишь командиром отделения пулеметного взвода, причем отделения, в котором никто, кроме него, не был на фронте, и отделения, всего три месяца вообще служившего в армии. Это

доставляло кучу хлопот, потому что надо было из новобранцев сделать пулеметчиков. А тут еще двое из них никак не входили в солдатскую кожу. Вечно с ними были неприятности, а это означало, что отвечать за них приходилось и Андрею.

Предметом основных забот в отделении был Иван Козлов - Ванятка. Так звал его односельчанин Коля Барышев, так постепенно начали звать его и остальные. Худощавый, большеголовый Ванятка - его голова была вытянута не вверх, а вперед и назад и имела форму дыни, надетую на шею не серединой, а несколько смещенно, так что затылок на ладонь нависал над шеей, - подвижный, просто неугомонный Ванятка совал свой чуть расплюснутый нос во все дырки.

Если Ванятка оставался свободным хоть на полчаса, он мгновенно снаряжался в какое-нибудь путешествие - то шел к ружпарку, то заглядывал в шалаш старшины, то шел в другие роты, даже в другой батальон, то толкался возле артиллеристов, то отирался возле санчасти или штаба, то пропадал неизвестно где, разыскивая земляков.

При неожиданных командах к построению Ванятки вечно не хватало. Это выводило из терпения ротного, и он, посылая на розыски, бросал Андрею: «Объяви ему по дороге два наряда вне очереди». Ванятка получал эти наряды, но они его нисколько не трогали.

- Нас в колхозе каждое утро наряжают то сено косить, то картошку копать, то навоз вывозить. Нас нарядами не испугаешь,- объяснял он, - и чо мне два этих наряда? Мы к работе привыкшие. А коль на кухню пошлют, будет два обеда вне очереди.

Чуть зеленоватые глаза Ванятки не горели ни возмущением, ни обидой. Была в них какая-то спокойная усмешка, как если бы Ванятка прожил не восемнадцать лет, а долгую жизнь и узнал в ней уже все.

За Ваняткой нужен был глаз да глаз. На занятиях, особенно общеротных, когда рота слушала какую-нибудь лекцию-политинформацию, казалось бы, среди сотни голов его забубенная головушка должна была бы затеряться. Так нет же, даже корпусной лектор, даже заезжий пропагандист из штаба армии через считанные минуты отделяли Ванятку от остальных, потому что Ванятку как будто что-то жгло - он вертелся, привставал, усаживался то так, то эдак, то вообще устраивался полулежа, вроде бы он был где-то на отдыхе, а не на лекции, и, что хуже всего, корчил рожи. Не то что он делал это нарочно, но так уж у него получалось: если лектор говорил что-то страшное, то Ванятка радовался больше всех, если лектор, взмахнув рукой, призывал к чему-то. Ванятка, повторяя его жесты, беззвучно повторял губами слова.