Примчавшись в заветный сад в пролетке, то громыхающей по камням, то вязнущей в грязи. Нет. Пожалуй, вязнущей в сырой, напоенной влагой от талого льда и снега, весенней земле. «Грязь» это то, что оставляет после себя человек. Фанерный чемодан болтало на ухабах вместе со мной. Книги гулко бились в стенку чемодана, как заключенные на пересылке. как будто догадывались о своей судьбе. Я решил от них избавиться, потому как читать мои бесценные книги времени у меня нет и не будет. А тащить их с собой дальше в прошлое не благоразумно.

Старый клен с дуплом, служивший мне в сороковых годах тайником, я не нашел. Видимо он был слишком молод. А может окружающая растительность столь разительно отличалась от будущего, что я просто не там искал? Но зато я набрел на скалу выпирающую из земли. Не знаю откуда берутся такие камни в совершенно неожиданных местах. Г ор вокруг нет? Скальных пород тоже не замечено? Но иногда такие вот каменные булыги в несколько тонн весом и размером два на три метра и в рост человека встречаются. Ученые говорят, что их принесло ледником в ледниковый период. Не знаю. Не уверен. Поживем, увидим. Знаю одно, эта булыга стояла тут в 39ом году, однажды блуждая я набрел на неё. Значит в ближайшем прошлом вплоть до ледникового периода она тут и будет. И главное это более надежное и приметное место, чем недолговечное дерево. Воткнув у подножия камня лопату, я улыбнулся, вспомнив лицо извозчика.

Не иначе он подумал, что я клад пошел закапывать. А вы бы что подумали? Если подвозите человека в лес с тяжелым чемоданом и лопатой, и человек этот просит его не ждать и пролетку отпускает? Воткнув лопату пару раз в землю я раскаялся.

Нет, это совершенно бессмысленно! Книги сгниют и испортятся в сырой земле вместе с чемоданом. Откапать их в прошлом я не смогу? Так зачем сеять бессмысленные парадоксы? Кто их найдет и когда? По большому счету они ведь никому не нужны.

Значит сжечь. Но рукописи не горят, вернее горят хорошо там всякие свитки из папируса, сгорают целые библиотеки, если их предварительно облить горюче смазочными материалами, но спалить толстые плотные книги от спички, выдирая по одному листу? Занятие варварское. Честнее будет похоронить. Приуныв, я продолжил углубляться, пока вместе с комом земли не выбросил некий легкий кирпичик, звякнувший об лопату. Жестяная коробка из под чая. И чего бы ей тут делать? Раскрыв коробку я обнаружил одинокий патрон от охотничьего ружья 12калибра. Патрон был легкий и залитый со стороны пыжа воском. Выковыряв воск и пыж я обнаружил полоску бумаги, на которой чернилами было написано..

— Никита, а вы всегда такой угрюмый? — спросила Ольга.

— Не всегда.

— Скажите, а вот жандармов вы не первый раз убиваете?

— Допустим, — сухо ответил я. — А как вы собираетесь революцию устраивать? Вы даже не представляете сколько крови прольётся.

— Значит вы террорист, — сделала неожиданный вывод товарищ Воронцова. — А с Борисом Савинковым вы не знакомы?

— Лично нет, но кое-что читал.

— И как вам «Конь бледный»?

— Замечательное произведение! — улыбнулся я, — Особенно мне понравилось эта его фраза:

«Труп полулежал, опираясь рукой о камни». Посмеялся от души. А все эти его душевные страдания террориста, бред полный. Человек либо делает то, что считает правильным и ни о каких муках совести не может быть и речи. Либо не делает, и по этой причине спит спокойно. А убивать и мучится, это садомазохизм какой-то. Лицам с неустойчивой психикой не рекомендую вообще никуда лезть.

— Никак не могу понять почему вы так жестоки! — вспылила Ольга.

— Если б я не был жесток, я бы не выжил. Если б я не был добр, то не заслуживал бы права на жизнь.

— А скажите жалость вам хоть знакома?

Из меня положительно делали чудовище. Но все это не потому, что княжна на самом деле меня таким считала. Просто она желала, чтоб я начал оправдываться и показывать себя с другой стороны. Все любопытства ради. Подыграем.

— Не жалею, не зову, не плачу. Всё пройдет как с белых яблонь дым. Увяданьем осени охваченный я не буду больше молодым.

— Хорошие стихи! — оценила Пелагея, вытирая тарелки.

— Да что ты понимаешь в поэзии! — одернула её Ольга, — Вот Игорь Северянин гений! Вы не находите?

— Не нахожу. И пожалуйста не надо на меня так смотреть. На вкус и цвет товарища нет. Человек может быть гением, его даже могут признавать как гения, говорить о нем как о гении. Но когда он сам так о себе заявляет, это по меньшей мере не скромно. И портит мое мнение об этом человеке.

— Я с вами категорически не согласна! Г ений выходит за рамки, норм морали, и он может себе позволить такое сказать!

— Я с вами тоже, — добавил я улыбаясь, — не согласен. Время позднее нельзя ли мне удалиться и поспать минут шестьсот.

Ольга поднялась из-за стола чтобы проводить меня до опочивальни. Вид у неё был недовольный и рассерженный. Наверное оттого, что последнее слово осталось не за ней.

И то, что я не оценил «Громокипящий кубок» модный в этом году.

Этой ночью мне приснился удивительный сон. Сну, впрочем, я не особо удивился. Говорят удивительные сны часто сняться на новом месте. Но с некоторых пор места ночлега у меня зачастую новые. Правда и то, что это не всегда барские хоромы.

Но иногда стог сена летом лучше сырой подушки и влажной простыни. И даже горящие дрова в камине не спасают. Мне хотелось подтащить кровать поближе к огню, но она или корни пустила или была просто не подъемной. Поэтому я провалился в тяжелую дрему лишь слегка пригревшись в постели.

Тьма. Мрак без единого проблеска света. казалось свет как таковой вообще не существует, настолько густой была тьма. Лишь серые горошины, точнее мелкий бисер чуть заметный во тьме из-за своего внутреннего чуть заметного свечения. Я знал, что вокруг каждой из горошин мечутся ещё более мелкие почти невидимые частицы спутники. И я сжимал бисерины вплотную друг к другу, сжимая зубы от напряжения,

лишь воля моя сдерживала их от разлёта в разные стороны. Пускал спутники горошин по замысловатой траектории так, что невозможно было понять какой горошине он когда-то принадлежал. Я строил кристалл длиною в 108 см, одна грань которого сходила на нет.

10 атомов, девять… восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два и наконец один. Тяжело, немыслимо тяжело строить в длину и ширину одновременно, имея лишь одну опорную точку. Вершина кристалла тоже должна была заканчиваться одним атомом. Я уже знал, что это будет, и близок был к завершению. Последний атом свяжет всю конструкцию намертво, кристалл станет стабилен, электроны завяжут всю конструкцию стискивая такие непослушные горошины ещё ближе друг к другу. Когда он будет готов, пожалуй не найдется сил способных его разрушить, а если найдутся, если он потеряет хоть пару атомов гибель кристалла станет гибелью многих.

— Утро доброе, — сказал я сам себе, отрывая голову от подушки. Сон покинул меня, но какая-то часть продолжала прерванную работу. Грань кристалла входит в контакт с поверхностью птичьим клином, свиным рылом тевтонских рыцарей, и раздвигает более разряженную поверхность. камень как бумагу. Тьфу! какую бумагу?! камень он даже не заметит, как паутинку. Здравствуй Меч Кладенец! Раз махнёшь, и все в штаны наклали!

Вот так и рождаются сказки. Интересно в соннике есть какое никакое толкование? И я хмыкнул представив, что бы сказал по поводу этого сна Фрейд, про 108 сантиметров. Лезвие будет почти не видимо, точнее остриё, пока его толщина не достигнет молекулярного размера, а это примерно сантиметра полтора невидимости. У стороннего наблюдателя создастся впечатления, что меч ещё не донесли а преграда перед ним разваливается сама. Только почему я разбитый и уставший словно всю ночь молотом работал? А с Востриковым мне сегодня нужно разобраться, подумал я наспех одеваясь и приводя свою одежду в порядок.

— А диспозиция наша такова, — развернул карту города Петровский, — значит, по прибытию поезда инкассаторы получают на вокзале груз и движутся следующим маршрутом. Вот сюда и сюда..