Я видела, как протекает операция, прямо на экране.

Луч скользил по экрану и заставлял разрозненные, сбившиеся в бесформенные кучки молекулы выстраиваться в пораженном месте точно так же, как это было видно на другом экране.Елену Кирилловну усыпили с помощью какого-то излучателя, а меня почему-то усыплять не стали. И я все-все видела! Это было поразительно просто и в то же время непередаваемо сложно. Собственно, нельзя было даже представить, что происходит «хирургическая операция»! Я вспомнила, что Полевая — скульптор. Она у нас на глазах лепила живого человека.

Полевая ловко орудовала лучом-скальпелем. Она строила из молекул мостики, как дети фигурки из игрушечных кубиков.Она примеряла результаты своей работы, совмещая изображение двух экранов, снова принималась за невероятной трудности,скрупулезную работу. Пораженных мест оказалось много.Их методически выявляли и восстанавливали.

Конечно,никакой человек не в состоянии был бы выполнить этот «микроскопический сизифов труд». К счастью, электронным скальпелем через хирургический пантограф управляла еще и кибернетическая,обучающаяся в процессе работы машина. Только с ее помощью можно было починить уйму разрушенных мостиков по образцу первых, восстановленных самой Полевой.

Но электронная машина, выполняя задание уже самостоятельно, делала это с такой немыслимой быстротой, что проследить за этим было уже невозможно. Операция заканчивалась как бы уже в другом масштабе времени…

Потом Елену Кирилловну унесли в палату, а меня, совершенно обессилевшую, увезли на автомашине домой. Полевая провожала меня до вестибюля, на прощание обняла и расцеловала. Она была такая простая, что невозможно было даже представить, что она только что оперировала… молекулы, перестраивала программу жизни человека, меняла его, как в сказке… Но сказочное началось потом.

Накормив Роеньку, отправив его гулять с девушками-лаборантками из нашего института, прибежавшими мне помогать,я мчалась в клинику к Елене Кирилловне.

Ее ничем не лечили. За ней только наблюдали.

Было от чего потерять голову,кружиться по паркету, целовать всех медсестер и нянечек.

Елена Кирилловна менялась на глазах. Она ожила, словно воспряла былой красавицей, лепкой, стройной, бодрой. Она уже ходила. Бросалась ко мне навстречу, всякий раз… И все время говорила о Рое и Бурове…

Но что-то в ней изменилось, я сама не знаю что.

Мы стояли, обнявшись, крепко прижавшись друг к другу, когда в палату вошла Валентина Александровна с обычной своей спокойной улыбкой.

— Ну как, побратимочки? — спросила она.- Кибернетические мои сестры, статуэточки мои?

— Почему сестры? — удивилась я.

И она повела нас в коридор, где был устроен зимний сад. Там между пальмами стояло огромное зеркало. Обняв нас обеих за плечи, она подвела нас к этому зеркалу. Я посмотрела и обомлела. Только теперь я заметила, что произошло с Еленой Кирилловной. То, что ей исправляли повреждения в скрижалях жизни по моему образцу,не прошло даром.Конечно,причина рака была устранена. Организм, правильно регулируя рост клеток, сам справился, молниеносно и волшебно, с дикой тканью. Опухоль распалась, сама собой исчезла, но… Это было не все!

Елена Кирилловна не только оказалась моложе, она стала еще и походить на меня как старшая сестра. У нее изменился даже цвет глаз: был теперь совсем как у меня,не серый, как раньше, а карий… И волосы у нее стали немного виться… и черты лица приблизились к моим…

Это было наваждение. Она была здорова, снова молода и совсем такая же, как я…

Однажды мы вчетвером: я, Елена Кирилловна, Валентина Александровна и профессор Терми- сидели в зимнем саду. Елена Кирилловна почему-то очень любила это место.

— Нет,- говорил профессор Терми,- здесь не моя заслуга, коллега. Я лишь высказал гипотезу, лишь подсказал вам, в каком месте нужно искать повреждение, но устранили повреждение ваши руки с помощью удивительного аппарата, разработанного советскими учеными. Вот об этом аппарате и о ваших прецизионных руках я и хочу поговорить, коллега.

— Считайте, что они всегда в вашем распоряжении, профессор.

— Речь идет о долге чести.После операции над господином Буровым необходимо спасти от рака одного величайшего мерзавца.

— Вот как? — искренне удивилась Полевая.

— Речь идет о мистере Джордже Никсоне, Верховном магистре ордена «SOS».

— Но ведь он же потушил Солнце! — вне себя от гнева воскликнула я.

— Этот субъект больше заслуживает электрического стула, чем электронного скальпеля,- жестко сказала Елена Кирилловна.

— Вот вы- врач,коллега,- сказал печально Терми.- Я- ученый,проклявший свою прежнюю работу, приведшую к созданию страшных средств уничтожения. Вся наша деятельность- гуманизм. Я перешел в науку о жизни, видя в ней одну из самых гуманных областей науки. Мы все только что видели эти волшебные спирали во время вашей удивительной операции. Но как бы они ни казались волшебными, мы довольно много знаем о них, имеем представление об их химическом составе, об их размерах.Диаметр спиралей- 20 ангстрем, шаг спиралей — 34 ангстрема, расстояние между мостиками- 3,4 ангстрема.Вам впервые в мире удалось провести молекулярную хирургическую операцию, устранившую причину страшного заболевания, тем самым вы указали путь победы над раком, кто бы им ни болел. Электрический ток высокого напряжения уничтожает преступника, сидящего на электрическом стуле.Но это не единственный способ уничтожения мерзавца. Быть может,в будущем,в век полного гуманизма,люди сочтут более гуманным уничтожить не весь организм преступника, а то в нем, что делает человека преступным.

— Что вы имеете в виду? — воскликнула Елена Кирилловна.

— Я имею в виду ту запись кодом жизни, которая позволила развиться у человека античеловеческим чертам. Я мечтаю сдержать свое слово, спасти Джорджа Никсона от рака, но одновременно…

— Профессор! — воскликнула Полевая.- Если вам нужна помощница с моими руками, распоряжайтесь.

— Переделать Джорджа Никсона по образцу настоящего человека!- прошептала Елена Кирилловна.- Какая сумасшедшая и оригинальная мысль!

— О,да!-подхватил профессор Терми.-Я ведь до сих пор никого не лечил. Но я хотел бы вылечить от подлости всех подлецов мира, начиная с Джорджа Никсона. Я бы посадил с ним рядом замечательного, как мне кажется, парня… одного журналиста…

— Какого? — живо спросила Елена Кирилловна.

— Не знаю, известен ли вам такой… Роя Бредли.

Елена Кирилловна вскрикнула и лишилась чувств.

Мы с Валентиной Александровной кинулись приводить ее в сознание. Прибежали и захлопотали нянечки. Появились носилки на колесиках.

— Кажется,мы переоценили состояние нашей милой выздоравливающей,- вздохнула Полевая.

— Вот видите…- печально сказал Терми.- Теперь это еще больше обязывает нас к осторожности в главном эксперименте.

— Если бы было время для этой осторожности! — задумчиво сказала Валентина Александровна.- Я готова решиться…

— Я в отчаянии, коллега, едва подумаю, что наш метод может оказаться бессильным. Ведь он рассчитан на включение собственных сил организма, действующих по исправленной программе. Но ведь у него таких сил нет. Ведь действующего организма по существу, там нет. Мы имеем дело не с живым человеком, а лишь с забальзамированным с помощью непрерывно действующих машин его трупом.

Мне стало почти дурно.

— С вами страшно согласиться, профессор,- тихо сказала Валентина Александровна.

Лиз прилетела в Москву вместе с мистером Игнесом и инженером Гербертом Кандерблем. Сенатор Майкл Никсон отправился на правительственном самолете на день раньше.

Герберт Кандербль, высокий, нескладный, торопился надеть в проходе между рядами кресел пальто. Боб Игнес уже спускался по трапу, подняв обе руки с тугим портфелем и маленьким чемоданчиком, шумно приветствуя встречающих. Кандербль пропустил Лиз вперед.