Жизнь — Его дар, если вы, или я, или хананеяне, этот дар оскверняют и обращают во зло, Он может его забрать. Это с Его стороны не убийство — убийца отбирает то, что ему не принадлежит. Бог отзывает назад Свой дар. Тут мы должны поражаться не Его суровости, а Его долготерпению.

Приведу пример. Представьте себе, что вы пустили в вашу квартиру бездомных. Вскоре они объявили эту квартиру своей, а вас и видеть не желают, будто вас и на свете нет. Они едят ваши продукты и носят вашу одежду — не спрашивая разрешения и, конечно, не говоря «спасибо». Они используют пианино в качестве туалета, а ваших родных — в качестве мишеней для стрельбы из пистолета. Они устраивают в вашей квартире воровской притон, бордель и пункт распространения наркотиков. Вам не дают спать пьяные вопли или крики боли очередного должника, из которого братки выколачивают долги. В ответ на все ваши попытки как-то образумить жильцов, они в самых недвусмысленных выражениях посылают вас подальше. Наконец вы предупреждаете, что вам придется их выгнать. Вас по-прежнему посылают. Наконец вы берете самого распоясавшегося хулигана и выставляете его из вашей квартиры. И тут вас начинают проклинать: «Какая жестокость! Выставить бедного парня за дверь! Лишить крова!»

Так вот, люди — мы с вами — ведут себя в Божьем мире, как те жильцы. Если бы Бог выставил нас всех из этого мироздания, Он был бы в Своем праве. Это Его мироздание. Мы дышим Его воздухом, пьем Его воду. Он поддерживает нас в бытии и дает нам все необходимое, в ответ получая бурные потоки хулы и полное пренебрежение к Его заповедям.

А когда Он смеет напомнить, что это Его мир, Его дары, что Ему не нравится, как люди с ними обходятся, — еще большая буря возмущения: да как Он смеет!

В истории с хананеями меня поражает Божье долготерпение. Люди поколение за поколением сжигали детей в жертву Ваалу. Они заявляли, что именно это божество обеспечивает плодородие их земле, силу их воинам и деторождение их женщинам. Они делали это долго и упорно — и поля продолжали плодоносить, женщины рожать, Бог — истинный Бог — продолжал посылать им Свои дары, за которые они благодарили не Его, а Ваала, и как благодарили…

Сергей Худиев

Действуя в истории спасения, Бог имеет дело не с феями и эльфами, а с реальными, живыми людьми — часто весьма неприятными. И крайне «жестоковыйными», то есть упрямыми и непонятливыми к Его наставлениям. Если Он хочет, чтобы Его услышали (а Он хочет спасти людей), Он должен говорить на языке, доступном пониманию людей на этом этапе истории спасения.

Во времена Иисуса Навина люди практически не знали понятия индивидуальной ответственности (как и личного бессмертия).

Проклятие и благословение — это то, что было обещано всему сообществу: если вы (в целом) будете творить правду, то будет вам (в целом, всему народу) благословение, причем вполне посюстороннее и ощутимое: не будете болеть, еды будет предостаточно, врагов будете бить и гнать; если вы (опять же в целом, как народ) будете сжигать младенцев в жертву Ваалу, то будет вам (всем) проклятие, которое проявится в совершенно конкретных земных бедах, вплоть до полного вашего истребления. Мораль той эпохи — это племенная мораль, идея личной ответственности появляется позже, у пророков.

Поэтому проклятие, павшее на хананеев ввиду их чудовищной религиозной практики, предполагало погибель хананеев в целом, как племени. Субъектом моральной ответственности в то время выступает народ в целом. Это грубое приближение к тому, что Бог хочет, но это приближение: Бог объясняет Своему народу, что религиозная практика хананеев настолько мерзостна в Его глазах, что это племя должно полностью погибнуть. Даже эти жесткие меры не вполне предотвратили впадение самих евреев в хананейские культы — пророкам потом долго пришлось с этим бороться, но, по крайней мере, Израиль выжил как носитель истинного богопочитания.

Сергей Худиев

На самом деле Бог не требовал от Авраама того же, чего требовали от своих адептов финикийские и ханаанские божки. Чтобы понять, в чем разница, нужно просто внимательно читать Библию.

Алла Боссарт, замечательный публицист, пишет: «Самым страшным мифом всех религий остался, наверное, миф об Аврааме, согласившемся убить сына из любви к Богу. Из преданности власти. Отсюда растет проклятие человечества. Языческие боги требовали того же. Цезари требовали того же. Гитлер требовал того же».

Увы, призывая читать Библию, Алла Боссарт сама ее не читает, потому упускает из виду «незначительную подробность»: Исаак все-таки остается жив. Такое чтение урывками очень характерно для критиков Библии. А между тем история Исаака такого чтения не терпит — она цельна, более того — сюжетно связана с евангельской драмой.

У Авраама нет детей. Он готов верить обещанию Бога о бесчисленном потомстве, но с каждым годом вера его все меньше. Он пытается «помочь» Богу, зачав сына с наложницей и объявив его законным — но тут у него не ладится, Агарь и Сарра, так сказать, не находят общего языка, и Сарра не признает Измаила своим сыном. Лишь на сотом году жизни Авраама, когда у Сарры уже и месячные прекратились давно, появляется Исаак.

Это чудо. Господь не оставляет Аврааму места для сомнений в том, что это чудо от Господа.

И призрел Господь на Сарру; как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Сарра зачала, и родила Аврааму сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог. И нарек Авраам имя сыну своему, родившемуся у него, которого родила ему Сарра: Исаак. И обрезал Авраам Исаака, сына своего, в восьмый день, как заповедал ему Бог. Авраам был ста лет, когда родился у него Исаак, сын его. И сказала Сарра: смех сделал мне Бог; кто ни услышит обо мне, рассмеется. И сказала: кто сказал бы Аврааму: Сарра будет кормить детей грудью? ибо в старости его я родила сына (Быт. 21:1–7).

Бог соглашается с Саррой, когда та требует удалить Агарь и Измаила. Исаак остается единственным ребенком, и других не будет.

И вот этого единственного, давно обещанного, так долго жданного Господь требует Себе в жертву.

Будь у Авраама десяток детей — он бы не был так потрясен. Не от одного Бог произведет народ, так от другого. Сарра поплачет и успокоится — успокаиваются же хананеянки. Но этот — единственный, другого не будет; даже Измаил ушел. Если Бог примет эту жертву, Он нарушит Свое слово, обещание благословить Авраама в потомках.

Авраам не колеблется, услышав: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт. 22:2). Но не потому, что он мало любит Исаака. Он слишком долго ждал этого мальчика, чтобы не любить его.

И не потому, что он считает — Бог имеет право быть жестоким: ведь торговался же он с Богом за Содом ради своего племянника Лота (Быт. 18:23–33).

Нет — Авраам верит, что Бог не нарушит Своего слова. И когда он говорит Исааку: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой» — это не попытка успокоить мальчика: Авраам верит, что так оно и будет. Верит, что Бог не нарушит слова, данного об Исааке, о том, что в Исааке Аврааму будет потомство и что с этим потомством будет заключен Завет. Он говорит слугам, что они вернутся с сыном, — и не лжет. Равно как, говоря: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой», он отнюдь не врет юноше, успокаивая его. Он верит, всем сердцем верит, что Бог Своего слова об Исааке не нарушит. Он говорит ровно то, что думает: Бог усмотрит Себе агнца.