Вадим Викторович Анищенко, следователь по особо важным делам Министерства внутренних дел СССР, все упрощает. Он не желает быть романтиком, хотя работает в области весьма романтической. Слушаю его: он представляется скорее педантом. Великие литературные детективы не вызывают у него восторгов.

— Это писатели, — говорит мне человек средних лет в синем костюме и все время собирает на лбу множество мелких морщинок, — сочинили про сверхинтуицию. А ведь и Шерлок Холмс или сименоновский комиссар Мэгре действовали очень просто: они счастливо избегали возможности стать рабами очевидности, искушения пойти по заманчивому следу, коль след туда безоговорочно не ведет. Но тут не дедуктивный метод виноват — так закон требует. И всякие инструкции и директивы почитали, если, конечно, таковые издавались. Просто ни сыщики, ни авторы об этом не догадывались.

— Любопытные рассуждения, — деликатно усмехнулся я, давая понять, что пропустил мимо ушей эту кокетливую сентенцию.

— Я серьезно, — тронул меня за рукав Анищенко, — если милиционер, сыщик, следователь, прокурор, судья будут выполнять каждую буквочку закона, самый хитроумный преступник у него в руках. Не улыбайтесь, это не так просто — выполнять закон. Закон требует: если есть хоть малейшее сомнение — пусть факты снимут его, иначе дальше идти нельзя. А знаете: остановиться не просто бывает. Закон говорит нам: пока вина человека не доказана в суде — нельзя считать его виновным. Думаете, легко это принять? Ой ли! Когда окунешься в дело, все становится куда сложнее. В этом я не раз убеждался… Да вот хоть случай в…

Группа инженеров из поселка Иваньково близ Талдома Московской области отправилась по грибы. Весело и беспечно «физики» отыскивали вполне лирические подосиновики, маслята, сыроежки. И вдруг веселую разноголосицу прорезало испуганное «ой!». Один из компании с совершенно бледным лицом, заикаясь, показывал в сторону густых зарослей:

— Там… там… человек…

Вскоре милиционеры уже фотографировали труп пожилого человека. Документов при нем не было. Нашли только билет, который свидетельствовал, что человек, очевидно, приехал из Москвы в Дмитров. Человека, как показал осмотр, убили холодным оружием, причем рана была характерной — по форме напоминала старославянскую ижицу (Ѵ).

Затем выяснилось, что в Москве разыскивают гражданина Д. И. Бражникова, который пропал с неделю назад — поехал за город и словно в воду канул. Не успело начаться следствие, как в «грибном» месте, метрах в 400, обнаружили еще один труп, на сей раз молодой девушки. Смерть ее наступила от удара в сонную артерию тем же оружием. Установили, что девушка приехала из Куйбышева поступать в институт, сдала документы и решила провести несколько дней у родственников. Поездка туда была последней.

Будь здесь следователь из детективной повести, все оказалось бы очень просто: он бы, очевидно, нашел близ убитых какую-нибудь старую подметку, определил бы по ней цвет глаз убийцы, его родословную, дня через три арестовали преступников и мы читали бы захватывающий рассказ о дедуктивном методе мышления. Но чудесной подметки не было. А искать преступников предстояло не литературным героям, а работникам милиции. И, вполне естественно, оперативная группа из областного управления внутренних дел начала проверять людей, на которых так или иначе могло пасть подозрение.

В поселке Иваньково жил и работал некто Першаков. Он был глухонемым с детства, слыл между тем веселым человеком, ни в чем предосудительном до того не был замешан, а теперь кто-то сообщил в милицию, будто Першаков временами куда-то ездит с мастером завода Павлом Зарубиным на его «Победе». Как будто бы они выезжали и в «тот» день. Потом поступило еще одно сообщение: как только нашли трупы, Першаков сразу же уволился с завода, а Зарубин взялся отвезти его на новое место жительства.

Это был, если и не след, то ниточка, по которой можно куда-то выйти. Заинтересовались Першаковым. Никаких серьезных улик пока не было. Только неуверенные и довольно неточные показания. Уверенность окрепла, когда двое знакомых Першакова, тоже глухонемые, подтвердили, что он все время чего-то боялся. Чего? Они не знали. Но вот прибавляются показания человека, который в роковой день очутился на станции Дмитров. Он рассказал следующее:

— Я ехал из Рогачевского дома инвалидов в Иваньково, на станции Дмитров сошел с поезда. Однако опоздал к автобусу. Смотрю, стоит «Победа», а в ней на заднем сиденье девушка и старик. Я спросил, не по пути ли? Оказалось, по пути. Но тут подошел шофер. Девушка и спрашивает: «Товарищ Зарубин, что же не едем?» А он отвечает: «Подождем». А тут грузовик идет в моем направлении. Я и сел в него…

«Товарищ Зарубин». «Станция Дмитров». «Старик и девушка». «Победа». Все сходится!

Зарубин оказался «крепким орешком» — он начисто отрицал малейшую причастность к убийству. Напротив, Першаков сознался очень быстро. Немного нервничал, побуянил, а потом через переводчицу заявил: «Убили мы». Круг замкнулся.

Прокурор утвердил обвинительное заключение, суд рассмотрел дело и вынес приговор. Правда, Верховный Суд СССР отменил приговор: не все было достаточно обоснованно. И тогда следствие поручили Вадиму Викторовичу.

Анищенко листал документы, протоколы допросов, показания свидетелей. Все было в порядке. Все звенья цепочки сцеплены: вещественные доказательства — кухонный нож, изъятый у Зарубина, показания свидетелей, признание Першакова. Следователь видел свою задачу, пожалуй, лишь в том, чтобы более квалифицированно изложить цепь доказательств. Так сказать, обосновать версию.

В юридическом словаре сказано, что «версия — одно из возможных объяснений события преступления и отдельных его обстоятельств, составляющих предмет доказывания по уголовному делу». Но, кроме того, версия имеет коварное свойство брать человека в плен, опутывать его силой так называемой очевидности. А усомниться в очевидности бывает не легко. «Ясно, как божий день» — худший из аргументов при расследовании преступления. Уж коль скоро мы упомянули Шерлока Холмса, вспомните начала почти всех рассказов: Скотленд-Ярду все ясно, а великий сыщик лишь усмехается, мол, «поживем — увидим».

Вадим Викторович был убежден материалами дела в вине Зарубина и Першакова. Но, как отметил Верховный Суд, не все было сцеплено до конца. И Анищенко попытался еще раз, более прочно и аргументированно, обосновать каждый, даже самый бесспорный аргумент. Но ведь обосновать какое-то положение — это значит посмотреть на него и критическим взглядом. И следователь постарался не придерживаться никакой версии, отбросить все, что не является бесспорным фактом, всего-навсего выполнить требование закона.

Вот показания пассажира в Дмитрове. Он садился в «Победу», слышал слова «товарищ Зарубин», видел в машине девушку и старика. Он утверждает: это было 13 июля в 21 час. Очень хорошо. Но в деле есть еще одно показание. Вечером того же 13 июля жительница поселка Иваньково якобы видела Зарубина в его гараже. Это показание было «лишним». Оно путалось в ногах у версии, такой стройной и убедительной. И это показание просто отбросили — мало ли что кто скажет. Оно же, показание, ничего вроде не опровергало, ни на кого другого не указывало. Просто существовало в деле и все. И Анищенко решил его отбросить. Только обязательно обосновать — почему можно отбросить.

Вызвал следователь женщину. Спросил, когда видела она Зарубина в его гараже. «После кино — часов в десять». «А может раньше?» — «Нет, нет, только стемнело, фонари зажгли». «Вы утверждаете, что видели Зарубина после кино, когда стемнело и фонари только что зажгли. И было это 13 июля. Так?» «Так». «Точно ли 13-го?». «Не знаю, может и не 13-го, в тот день в Москву собирался Зарубин, я хотела с ним поехать, а он назавтра беременную жену парторга повез в санаторий — в Архангельское».

Это уже показание, хотя и путаное, но от которого не отмахнешься. Свидетель говорит, что в 21 час приехал в Дмитров и видел на вокзале Зарубина — поезд действительно пришел в 21 час. Женщина видела Зарубина в его гараже после кино. Тщательные исследования. Вот показания парторга, справки из санатория о приеме беременной женщины. Да, 13-го Зарубин, как только стемнело и включили освещение, был в своем гараже. Новые поиски и расчеты. В кино дают точную справку о времени окончания сеанса — 21 час 42 минуты. Затем прослеживается маршрут девушки из кино до гаража Зарубина. Институт им. Штернберга называет время, когда стемнело 13 июля, а местная электростанция на основании журнальной записи подтверждает, что фонари включили в 21 час 50 минут.