— Идти!

— Во что бы то ни стало пробраться к развалинам!

— Узнать, что будет делаться с лодочкой там, у самого святилища.

— Это все равно что побывать с компасом на магнитном полюсе…

— И ничего не найти там, кроме льда и снега…

Во время этих оживленных дискуссий Шираст вел себя скромнее скромного, боясь справедливых попреков Вудрума, не простившего ему посылку соглядатаев в дом умирающего Преойто. Шираст оживился только тогда, когда решение уже было принято и начиналась подготовка к осуществлению предложенного им плана. Прежде всего предстояло решить, в каком составе следует идти к Верхнему Храму. По всем соображениям, группа должна быть маленькой. Проводник ни при каких условиях не соглашался вести больше четырех-пяти человек, и Шираст, все же дождавшись удобного случая, требует исключить Шорпачева. Вудрум снова почувствовал зависимость от Шираста, но и на этот раз ничего не мог поделать: оставалось или настоять на своем, не отпуская нужного экспедиции молодого человека, или не иметь ширастовского проводника, знающего потайную дорогу к Верхнему Храму.

С тяжелым чувством Иван Александрович начал разговор с Шорпачевым. Он предложил ему вместе с Василием Афанасьевичем сопровождать в Европу имущество экспедиции, заверил, что по прибытии в Петербург позаботится о его дальнейшей судьбе, поможет получить образование — словом, был ласков и предупредителен. Не без волнения ожидал Иван Александрович, как воспримет все это Борис, до этой минуты считавший себя непременным участником похода. К немалому удивлению Вудрума, молодой человек ничем не проявил своего огорчения.

Теперь Ивана Александровича не оставляло беспокойство при мысли о том, как все это воспримет Александр, как расстанется с Борисом, с которым они за короткий срок стали очень дружны, успели вместе, подчас рискуя жизнью при подводных поисках, добыть так много для экспедиции. Безразличие, проявленное Шорпачевым, резануло впечатлительного и немного сентиментального пожилого человека. Неужели эта неблагодарность, сухость порождены разницей в положении, занимаемом в обществе Вудрумами и этим пареньком? Иван Александрович решил подготовить сына, не дать ему пережить разочарование, которое он и за себя, и за него уже пережил, разговаривая с Борисом. Александр, несмотря на такт и заботливость, проявленные отцом, воспринял весть о необходимости уволить Бориса тяжело и нисколько не изменил своей привязанности к другу. А тот, как всегда, был неунывающим, бойким и веселым. От предложения составить компанию Василию Афанасьевичу он вежливо, но твердо отказался, сославшись на какие-то дела в Макими, и, расставаясь с друзьями, самым приветливым образом размахивал на пристани платком до тех пор, пока неразличимыми стали их лица, пока не скрылся за отрогами гор пароход…

Поход начался удачно. Видимо, никто не сомневался, что исследователи окончательно покинули Паутоо. Ученые не были уверены, а не следит ли кто-либо за ними на пароходе, но и это обстоятельство не упустил из виду Шираст. Высадка поисковой группы именно на Нересу была намечена не случайно и должна была определить многое. Сойдя с парохода на малолюдном островке, она без труда почувствовала бы за собой слежку.

Маленькой экспедиции, в которую кроме Вудрумов и Шираста входили Плотников и Очаковский, удалось незамеченной пристать к западному берегу Сеунора, откуда начался трудный и столь трагически закончившийся поход.

Джунгли подступали к самой воде. Сплошная, без разрыва, без какого-нибудь видимого лаза стена растительности высотой в десятки метров преграждала путь неискушенному путешественнику. Кажется, шага невозможно сделать в этом чудовищном переплетении безумствующей природы, пробиться через роскошную и зловещую чащу, в которой смешалось все тянущееся к жизни и уже отжившее. Вокруг лесных гигантов, стволы которых уходят куда-то в недосягаемую высь, ярус за ярусом пробиваются к солнцу, к свету пальмы и ротанги, мхи и кустарники. Изобретательность природы здесь демонстрируется с невероятной изощренностью. Растения сплетаются так, что только немалые знания да умение ловко орудовать специальным ножом помогают кое-как пробраться через этот не желающий пускать к себе человека зеленый океан.

Нужно отдать справедливость проводнику Шираста: он, особенно на первых порах, оказался на редкость толковым и знающим. Как только нанятые для похода паутоанцы укрыли лодки в надежном месте, вся процессия во главе с проводником начала довольно успешно двигаться в, казалось, совсем недоступных зарослях.

Первый день пути был очень утомительным, но закончился благополучно: до наступления темноты путешественники выбрались к небольшому ручью и здесь в относительно спокойном месте разбили лагерь и устроились на ночлег.

Утро следующего дня выдалось радостным, путь вдоль ручья показался более легким, чем вчерашнее сражение с неумолимыми и коварными зелеными стражами Сеунора. К полудню прошли намеченную часть дороги и, расположившись на привале, стали обсуждать планы дальнейшего наступления на джунгли. Вот в это-то время и начал впервые беспокоиться проводник, настаивая на том, чтобы поскорее пройти открытый участок дороги, вьющейся вдоль ручья, спрятаться в зарослях и начать подъем в горы. Торопливость его, настойчивое желание уйти от ручья были непонятны ученым, но добиться от него объяснений им не удалось.

— Друзья мои, — сказал Вудрум, — здесь капитан не я, а наш проводник. Считаю его мнение обязательным и предлагаю, не откладывая, двинуться в поход! К вечеру мы должны расстаться с равнинной частью пути.

Привал никого не удовлетворил. Не отдохнув как следует, все снова отправились в путь. До захода солнца успели прийти к месту, намеченному проводником для бивака. Таким образом, большая часть пути была пройдена удачно. Осталась, правда, самая трудная — подъем по горным чащам, но у всех было вполне определенное впечатление, что проводник действительно хорош, ведет группу уверенно, и участники похода, воодушевленные близостью цели, стали весело устраиваться на ночлег.

Костер проводник разжигать не позволил.

Это вызвало недоумение у исследователей и шум среди носильщиков, однако проводник был неумолим и всем вновь пришлось подчиниться. Как и на полдневном привале, проводник снова стал беспокоен, но и, как тогда, оставался молчаливым. Еще на предыдущем биваке он не позволял пить воду из ручья. Здесь он срезал кусок лианы метра два длиной и вылил из него литра полтора воды. Воду из лиан теперь пили все, хотя никто и не находил этот источник достаточно приятным.

Усталый лагерь быстро заснул, а часов в десять вечера темноту прорезал крик. Долгий, протяжный крик умирающего в муках человека. Все усилия Очаковского, самого медицински образованного человека в экспедиции, ни к чему не привели: носильщик корчился в судорогах минут десять, затем распрямился весь и застыл.

Ночь не принесла отдыха. Тревога подкрадывалась вплотную.

Похороны носильщика заняли немного времени и не вызвали среди паутоанцев паники, так как они считали, что их товарища укусил тоу-бы смертельно ядовитый паук, и поход продолжался.

Тропинка — если можно назвать тропинкой ложе иссякшего горного ручья временами поднималась почти отвесно. Перелезая с камня на камень, цепляясь за скользкие, сочащиеся водой уступы, люди метр за метром преодолевали препятствия. Ноги постоянно срывались с гладких камней или разъезжались на липкой красноватой грязи. Отсюда, с почти отвесных обнаженных склонов, сложенных из серых, желтоватых, красных и коричневых лавовых масс, виден был противоположный склон ущелья. Разделявшая оба склона пропасть кипела зеленью, испускала доносящиеся и сюда, на довольно большую высоту, пряные, удушающие ароматы. Пропасть уходила все дальше, вниз, и вскоре из-за нависшей скалы, увитой ползучей зеленью, усеянной огромными яркими цветами, показался океан — ярко-голубой у берега, скрывающийся в белесом жарком мареве на горизонте.

Снова подъем, еще один потруднее, и наконец измученные путешественники почувствовали живительную прохладу, представляющую на этой высоте столь приятный контраст с томительной, банной жарой равнинных джунглей.