находящиеся в упомянутом выше районе, не были исследованы с достаточной тщательностью, чтобы дать возможность получить точное представление об их берегах и природных богатствах, хотя их открыли и не раз посещали английские мореплаватели,- его величество, приняв во внимание эти соображения и считая, что состояние полного мира, которым счастливо наслаждатся его королевство, как нельзя более благоприятствует предприятию такого рода, почел за благо привести его в исполнение…»

Кто же был этот испытанный мореплаватель, на кого пал выбор английского правительства? То был дед прославленного поэта, капитан-коммодор Джон Байрон, родившийся 8 ноября 1723 года. Он с детства проявлял живейшую склонность к морской службе и в возрасте семнадцати лет получил назначение на один из кораблей эскадры адмирала Ансона, имевшей задание направиться для уничтожения испанских поселений на берегах Тихого океана.

Выше мы рассказывали о несчастьях, постигших эту экспедицию, и о баснословной удаче, выпавшей в конце концов на ее долю.

Корабль «Уэйджер», на котором плавал Байрон в качестве участника экспедиции Ансона, потерпел аварию при выходе из Магелланова пролива, и экипаж, захваченный испанцами, был доставлен в Чили. После трехлетнего пребывания в плену Байрону удалось бежать, и его подобрал корабль из французского порта Сен-Мало, на котором он и добрался до Европы. Он немедленно возобновил службу на флоте и отличился во многих сражениях во время войны с Францией; несомненно, память о его первом кругосветном путешествии, так неудачно прервавшемся, послужила причиной того, что Адмиралтейство назначило его начальником экспедиции.

Доверенные ему корабли были тщательно оснащены. «Дофин» представлял собой двадцатичетырехпушечный корвет, экипаж которого состоял из ста пятидесяти матросов, трех лейтенантов и тридцати семи младших офицеров. На «Тамар», шест- надцатипушечном шлюпе под командованием капитана Муата, было девяносто матросов, три лейтенанта и двадцать семь младших офицеров.

Начало плавания оказалось несчастливым. 21 июня 1764 года корабли покинули Лондонский порт; идя вниз по течению Темзы, «Дофин» задел за дно и вынужден был зайти в Плимут для починки подводной части.

3 июля окончательно снялись с якоря, и через десять дней Байрон остановился у города Фуншала на острове Мадейра для пополнения запаса продовольствия. Ему пришлось также сде-

лать остановку на островах Зеленого мыса, чтобы набрать воды, так как имевшаяся на борту очень быстро испортилась.

Ничто не нарушало спокойного плавания. «Дофин» и «Тамар» вскоре очутились у берегов Бразилии, в виду мыса Фрио. Байрон сделал лишь одно интересное наблюдение, неоднократно подтверждавшееся и впоследствии: медная обшивка его кораблей, по всей вероятности, отпугивала рыбу, которая должна была в этих местах встречаться в изобилии. Невыносимая жара и беспрерывные дожди уложили на койки значительную часть экипажа. Поэтому возникла необходимость зайти в какой-нибудь порт, чтобы раздобыть свежую провизию.

Это оказалось возможным в Рио-де-Жанейро, куда экспедиция прибыла 12 декабря. Байрон был очень тепло принят вице-королем и в следующих словах описывает свою первую встречу с ним:

«Когда я направился к нему с визитом, меня приняли с величайшей помпой; перед дворцом выстроились около шестидесяти офицеров. Стража держала на караул. Это были отличные солдаты, с прекрасной выправкой. Его превосходительство, окруженный высшей знатью, встречал меня на лестнице. Меня приветствовали салютом из пятнадцати пушечных выстрелов с ближайшего форта. Затем мы вошли в приемный зал; после пятнадцатиминутной беседы я распрощался, и меня проводили с теми же почестями…»

В дальнейшем мы увидим, как сильно отличался от встречи Байрона прием, оказанный здесь капитану Куку несколько лет спустя.

Командир беспрепятственно получил разрешение свезти на берег больных и не встретил ни малейших затруднений при закупке свежей провизии. Он мог пожаловаться лишь на то, что португальцы неоднократно пытались подбить его матросов на дезертирство. Невыносимая жара, от которой страдал экипаж в Рио-де-Жанейро, заставила сократить стоянку. 16 октября якорь был, наконец, поднят, но у выхода из бухты пришлось прождать четыре – пять дней, пока ветер с суши не дал кораблям возможность выйти в открытое море.

До этих пор цель экспедиции сохранялась в тайне. Байрон вызвал к себе на корабль командира «Тамар» и в присутствии собравшихся матросов прочел инструкции, которые предписывали вступить в Южное море и заняться поисками новых земель, представляющих интерес для Англии, а вовсе не направиться в Ост-Индию, как все время говорилось. Поэтому лорды Адмиралтейства назначили экипажу двойное жалование, не говоря уже о продвижении по службе и наградах, обещанных в будущем каждому, кем останутся довольны. Вторая часть этой короткой речи доставила наибольшее удовольствие матросам, приветствовавшим ее радостными возгласами.

До 29 октября плавание на юг протекало без всяких происшествий. Затем жестокие шквалы с внезапным градом следовали один за другим и перешли в ужасную бурю, во время которой командир приказал бросить за борт четыре пушки, чтобы не затонуть в открытом море. На следующий день погода несколько улучшилась; но было холодно, как бывает в это время в Англии, хотя ноябрь в южном полушарии соответствует маю в северном. Так как ветер продолжал относить корабль к востоку, Байрон начал опасаться, что ему трудно будет достичь берегов Патагонии.

12 ноября, хотя на картах в этом районе не значилось никакой суши, вдруг послышались крики: «Земля! Впереди земля!» Тучи в ту минуту закрывали почти весь горизонт, беспрерывно грохотал гром и сверкали молнии.

«Как мне показалось,- рассказывает Байрон, – то, что мы сначала приняли за остров, было двумя крутыми горами; но, приглядевшись к наветренной стороне, я как будто заметил, что примыкающая к горам земля тянется вдаль к юго-востоку; соответственно мы взяли курс на юго-запад. Я приказал офицерам влезть на верхушки мачт, чтобы проверить это открытие; все утверждали, что различают землю, простирающуюся на большое расстояние… Затем мы повернули на восток-юго-восток. Вид земли как будто не менялся. Горы казались голубыми, как это обычно бывает в пасмурную и дождливую погоду, когда до них недалеко… Вскоре кое-кому почудилось, что они слышат и видят, как море разбивается о песчаный берег; но после того, как мы в течение примерно часа со всей возможной осторожностью двигались тем же курсом, мнимая земля внезапно исчезла и, к величайшему удивлению, мы убедились, что то был мираж… В течение двадцати семи лет, – продолжает Байрон,- я почти постоянно находился в море, но ни разу не был свидетелем такого всеобщего и стойкого заблуждения… Несомненно, если бы вскоре с прояснением погоды мираж, который мы принимали за берег, не рассеялся, то все находившиеся на борту готовы были бы дать клятву, что нами открыта на этой широте какая-то земля. Мы были тогда на 43°46? южной широты и 60°5" западной долготы».

На следующий день налетел ужасающий шквал, о приближении которого мореплавателей предупредили пронзительные крики нескольких сот птиц, поспешно улетавших. Ураган длился не больше двадцати минут. Этого, однако, оказалось достаточным, чтобы завалить корабль на бок, прежде чем успели взять рифы[32] у грота, который и был сорван. В то же время грот – гикашкот[33] сбил с ног старшего лейтенанта и далеко отбросил его, а фок[34], опущенный не до конца, разорвало в клочки.

В следующие дни заметного улучшения погоды не наступило. К тому же корабль сидел в воде так неглубоко, что его сильно сносило, лишь только поднимался свежий ветер.