Принципиально важен для оценки реального значения всей этой стороны государственного управления тот факт, что в первом общем своде законов Московской Руси, знаменитом Судебнике 1497 г., закрепляется принцип обязательного участия представителей местных «миров» в деятельности присланных из Москвы администраторов. Норма обязательного участия представителей местного населения в наместничьем суде читается уже в Белозерской уставной грамоте 1488 г. и, вероятно, основана на древней и повсеместной традиции. Теперь она приобрела силу общерусского государственного закона.

По Судебнику, крестьяне, сохранявшие право перехода от феодала, могли отстаивать свои земельные интересы. Так законодатель закреплял упомянутую выше судебную практику предшествующих лет.

Поскольку источники текущего делопроизводства второй половины XV в. до нас почти не дошли, мы не в силах судить, обладали ли тогда земские «миры» реальным нравом смещения неугодных им администраторов по челобитью царю. Несомненно, однако, что сословно-представительная монархия, основы которой были заложены при Иване III, знала подобную практику. Эти принципы получат дальнейшее развитие в XVI в.— в ходе губной реформы 1530-х гг., реформ правительства Избранной Рады 1550-х гг. Статья об обязательном участии представителей местных «миров» в деятельности местных властей попадает и в Судебник 1550 г.

Время Ивана III ознаменовалось определенной конфликтностыо отношений между руководством государства и церкви. В основе своей этот конфликт, давно уже привлекавший внимание историков, был вызван не политическими притязаниями церкви, а, наоборот, военно-экономическими интересами государства. Церковь владела значительным фондом населенных земель — около 1/5 их общего количества в стране; среди церковных вотчин было немало экономически процветающих. Между тем государство остро нуждалось в населенных землях для обеспечения служилых людей — воинов Русской земли. К тому же сложные идеологические процессы привели к возникновению ересей, сторонники которых обличали церковь за ее земельные и другие богатства. Сходные обвинения прозвучали и внутри самой церкви, где сформировалось течение «нестяжателей». Взгляды их совпадали с интересами великого князя, и он долгое время поддерживал «нестяжателей» и противился инквизиционной расправе руководителей церкви с еретиками.

В освещении этих известных событий Ю. Г. Алексеев подчас отходит от устоявшейся в исторической науке точки зрения, и позиция его при этом становится весьма уязвимой. Из последних разделов его книги создается впечатление, что лишь внезапная болезнь и смерть помещали Ивану III довести до конца его борьбу со «стяжательским» духовенством, обеспечить победу «нестяжателей». Но это далеко не так. Принципиальный отход великого князя от политики поддержки «нестяжателей» был совершен им в 1502 — 1504 гг. под воздействием аргументов идеолога противоположной стороны Иосифа Волоцкого. Поворот этот не случаен. Недаром следующая попытка поддержки «нестяжателей», предпринятая в годы правления сына Ивана III Василия III, также завершится союзом государственной власти с «осифляиами». Ни Ивану Грозному, ни даже Петру I не удастся лишить церковь ее земельных богатств, лишь при Екатерине II секуляризация общества зайдет так далеко, что эта задача будет наконец решена.

Все противоречия между Иваном III и духовными иерархами имели место все-таки внутри того союза церкви и государства, который соответствовал традициям как русской православной церкви, так и Русского государства. Идеологическая поддержка церкви была неоценима для государства, и Иосиф Волоцкий дал это почувствовать Ивану III. Активная политика национального государственного строительства шла при Иване III (так это было и при Дмитрии Донском, и при Михаиле Федоровиче) при самой деятельной поддержке церкви. Напомню хотя бы, что для Московского летописного свода 1475 г. апофеозом идеи русской государственности звучит описание торжеств по случаю освящения Успенского собора Московского Кремля.

Противоречия между главной политической и главной идеологической организациями эпохи всегда представляют значительный интерес для историка, но не будем забывать, что эти противоречия существовали внутри блока между ними, в условиях определенного взаимопроникновения функций (конечно, при безусловном господстве государства): по византийской традиции государь обладал определенными верховными правами главы церкви, а церковь играла немалую роль в государственных делах и идеологии. В связи с этой последней можно сделать еще одно существенное замечание к концепции Ю. Г. Алексеева. Основываясь на формуле отказа в 1489 г. Ивана III принять королевскую корону из рук императора Фридриха III, Ю. Г. Алексеев дает четкую и верную в основном характеристику «официальной политической доктрины объединенной Русской земли». Он всячески подчеркивает «реальный исторический характер» этой доктрины, ее свободу от «мифических теорий» вроде «зарождавшейся в это время в церковных кругах» теории «Москвы — третьего Рима». Конечно, Иван III был великим политическим реалистом, однако национально-политические концепции церкви и государства не были столь уж антагонистичны. Теория «Москвы — третьего Рима», оформлялась на протяжении последней четверти XV — первой половины XVI в. Одной из основ ее является «Послание Спиридона-Саввы», который появился на Руси перед 1472 г. Он был монахом крайне авантюрного склада, покушался на пост главы русской церкви. Упоминая его в первый раз, летописец недаром прибавляет; «прозванный Сотоною за резвость его». На Руси руководителями церкви и государства он был встречен с понятной враждебностью и послание свое писал из заточения. Известно, что при этом он выполнял какой-то социальный заказ придворных кругов. В его сочинении уже имеется ядро будущей теории «Москвы — третьего Рима», утверждение о происхождении Рюрика от римских цезарей. В XVI в. теория эта станет официозной, будет упоминаться и при венчании Ивана IV на царство, и в русской дипломатической переписке.

Но очень важно подчеркнуть другое. Теория эта, возникшая в момент острой борьбы России за самостоятельное место на европейской дипломатической сцене, никогда не служила идеологическим знаменем завоевательных войн. А уже с конца XVI в. теория «Москвы — третьего Рима», согласно которой лишь московское православие было истинным, начнет все больше мешать конкретным внешнеполитическим интересам Москвы. В это время на Украине ив Белоруссии обострится национально-освободительная борьба против польско-литовских магнатов, и борьба эта вскоре примет религиозно-идеологическую форму защиты православия от наступления католицизма. Союз с украинско-белорусскими национальными силами, которые вели эту борьбу, будет крайне выгоден, необходим Москве. А между тем с позиций последовательных сторонников теории «Москвы — третьего Рима» украинское и белорусское православие является весьма подозрительным, «окатоличившимся», и в XVII в. московскому правительству придется решительно отмежеваться от этой теории.

В популярной работе автору трудно детально развернуть источниковедческий анализ, защитить свои методы анализа исторических источников. И тем не менее рискнем сделать одно замечание, относящееся как раз к этой сфере. Ю. Г. Алексеев — опытный источниковед, не раз анализировавший отдельные источники и их совокупность. Он хорошо знает, что подавляющее большинство источников описываемого им времени непосредственно связано с церковью, создано или хранилось в монастырях, резиденциях церковных иерархов. Он постоянно пользуется показаниями этих источников — без них историю Отечества не написать. Сообщаемые ими факты один за другим занимают свое место на страницах книги. Но — лишь пока они не противоречат его концепциям. Когда же возникает противоречие, автор тут же вспоминает, что источник происходит из церковной среды, а церковные иерархи враждовали с Иваном III из-за его секуляризационных планов и попустительства еретикам, поэтому-де от них нечего ждать беспристрастности.