Но просчитался изобретательный Дмитрий Юрьевич. Новый обман только ослабил его позиции и умножил число врагов. Фронт оппозиции расширялся. Главная опора великокняжеской власти — испытанный в Думе и в походах служилый вассалитет — все больше ускользала из-под ног Шемяки.

Началось открытое восстание. Правда, попытка силой освободить Василия не удалась — его сторонники были вынуждены бежать к Василию Ярославичу в Литву, но обстановка все время накалялась, и далеко не глупый Дмитрий Юрьевич понимал это. На совещании у Шемяки с князем Иваном Можайским, боярами и епископами высказывались разные мнения. Но Шемяка вынужден был прислушаться к голосу епископа Ионы. Иона настойчиво требовал выполнения обещания — выпустить на волю Василия Васильевича, наделить его «вотчиной» и заключить с ним мир. В неустойчивой тревожной обстановке, когда «мнозие люди отступают от него», конфликт с главой русской церкви мог очень ухудшить положение Дмитрия Юрьевича. Он решил последовать совету епископа.

В сопровождении бояр, епископов и архимандритов Шемяка явился в Углич, в торжественной обстановке выпустил Василия и его семью из темницы и заключил с ним мир на крестном целовании. Оба соперника каялись друг перед другом (Василий Васильевич брал всю вину на себя) и просили друг у друга прощения в прочувствованных словах. Не было недостатка и в слезах — суровое средневековье любило сентиментальные эффекты. Был и «пир велик» у Дмитрия Юрьевича, и «дары многи» от него Василию, его жене и детям (их теперь было трое — 13 августа в Угличе родился сын Андрей). В качестве вотчины слепому князю была назначена Вологда — маленький городок на самой окраине Московской земли, у спорного с новгородцами рубежа. Туда и отправился с семьей вчерашний пленник.

Но недолго длилась идиллия... Физически беспомощный, слепой Василий Васильевич отнюдь не был сломлен морально. Он не переставал оставаться политиком, не забывал, что он — великий князь Московский. Средневековый человек умел каяться, умел и притворяться. Проливая слезы перед Шемякой и благодаря его за «милосердие», он был весьма далек от капитуляции перед ним. Не мира, но мести и торжества над соперником жаждал униженный князь. Понимал он и знал, что некрепки позиции его врага, что ширится движение за возвращение на великокняжеский стол законного обладателя.

Пребывание в Вологде было недолгим. Вскоре со всеми своими людьми Василий отправляется на Бело-озеро, в знаменитый монастырь, основанный учеником Сергия Радонежского, Кириллом. Благочестивое желание «тамо сущую братию накормити и милостыню дати» было далеко не главным мотивом этого паломничества. «Несть бо льзя таковому государю в такой дальней пустыне эаточену быти»,— сочувственно комментирует летописец.

Белоозеро стало центром притяжения союзников Василиу. Со всех сторон собирались здесь его люди. От Шемяки и Ивана Можайского бежали сюда и бояре, и дети боярские, и «люди мнози». Самое же главное — белозерский игумен Трифон своей святительской властью снял с Василия Васильевича крестное целование, данное им Шемяке. Эта практиковавшаяся в средневековье церковная акция имела в глазах современников фундаментальное значение. Клятва аннулировалась высшим церковным авторитетом — Василий Васильевич теперь был свободен от всех своих обязательств и мог с чистой совестью продолжать беспощадную борьбу. С Белоозера он не вернулся в Вологду, а пошел в Тверь.

В политической системе Русской земли Тверь занимала особое место. Она ни фактически, ни формально не подчинялась Москве, сохраняя максимум возможной самостоятельности. Хоть борьба за первенство на Руси отошла для Твери в прошлое, тверские князья ревниво и опасливо следили за успехами Москвы и традиционно видели своего ближайшего союзника в лице великого князя Литовского. Тверской Борис Александрович был, как мы видели, еще недавно союзником Шемяки. Теперь он переменил фронт. Слепой Василий казался ему гораздо менее опасным на московском столе, чем деятельный, энергичный Шемяка. Борис Тверской был теперь готов оказать помощь Василию. Вот почему он «дал ему у себя поопочинути» и воздал ему «честь великую» и «дары многи». Условием и гарантией союза он поставил излюбленное средневековьем средство — династический брак, Так на седьмом году жизни княжич Иван впервые стал непосредственным участником важной государственной акции — он был обручен с четырехлетней дочерью тверского великого князя.[14] Политическая жизнь Ивана Васильевича началась...

17 февраля 1447 г., ровно через год после своего ослепления, Василий Васильевич въехал в столицу. В феодальной войне произошел решительный перелом. Но до мира было еще далеко.

В руках Шемяки оставались многие северные города, опираясь на которые он готов был продолжать борьбу. Не дремали и враги Русской земли. В Казани произошла кровавая усобица — хан Улу-Мухаммед был убит своими сыновьями. Трон достался Мамутеку. Братья его, Касим и Якуб, вынуждены были бежать, спасая свою жизнь. Они нашли приют в Русской земле, став вассалами Василия Васильевича. Это делало нового казанского хана смертельным врагом Москвы.

В ноябре 1447 г. он послал своих князей «воевати Володимер и Муром и прочие грады» Русской земли. Навстречу им двинулись войска великого князя. Но для войны с казанцами прежде всего надо было добиться мира с Шемякой. Снова двинулся Василий Васильевич на своего соперника, который на этот раз укрепился в Галиче. Дойдя с войсками до Костромы, Василий начал переговоры. Шемяка согласился заключить мир. В очередной раз состоялось крестное целование, были составлены «проклятые» (клятвенные) грамоты о мире. Заключив мир, Василий Васильевич пошел от Костромы через Ростов к Москве. Сообщая, что он прибыл в столицу на Фомину неделю (31 марта 1448 г.), летописец тут же отмечает: «а сын его князь Иван был в Володимере».[15]

Это первое самостоятельное упоминание о князе Иване. Восьмилетний княжич не участвует в походе с отцом на Кострому, а находится во Владимире, с войсками, посланными для отражения нашествия казанского хана. Наследник великокняжеского стола получает отнюдь не тепличное воспитание. Первая обязанность князя — ратный труд. Его с детства приучают к походам. Воеводы и воины привыкают смотреть на него как на будущего своего государя.

15 декабря 1448 г. русские епископы, собравшись в Москве, поставили на митрополию всея Руси рязанского епископа Иону.[16] Это было важное событие. Впервые митрополит был избран самими русскими, без утверждения константинопольским патриархом. Кончилась зависимость от патриарха, началась автокефалия («самоглавенство») русской церкви, теперь единственной самостоятельной православной церкви в Европе.

Недолог был мир с Шемякой. Весной 1449 г. он, «преступив крестное целование и проклятые к себе грамоты», начал военные действия. 27 января под Галичем произошло последнее крупное сражение феодальной войны. Не помогли Дмитрию Юрьевичу пушки, палившие с городских стен, не помогла крепкая позиция на горе под городом. «В сече злой» он был разбит наголову. Почти вся пешая рать полегла на месте, сам Шемяка едва ускакал с поля сражения. Город сдался на милость победителя.[17] Удельное княжество Шемяки перестало существовать.

Шемяка бежал в Новгород. Новгородские бояре приняли его с распростертыми объятьями. Они были рады продлить усобицу, ослаблявшую Москву и тем самым усиливавшую позиции новгородского боярства. 2 апреля Великий Новгород «целовал крест к великому князю Дмитрию заедино»[18] и с этого времени превратился в базу дальнейших действий Шемяки.

Не имея реальных шансов на великое княжение» Шемяка стремился как можно больше вредить своему врагу. Летом 1450 г. он захватил богатый торговый город Устюг. Сторонников великого князя Шемяка «метал в Сухону реку, вяжучи камение великое на шею им». Впрочем, один из устюжан, уже «на дне седя», ухитрился освободиться от камня, «и выплове вниз жив, и утече на Вятку».[19]