Исходя из своего анализа, он отрицал государство «как единственную форму, в которой может существовать человеческое общество, и принцип власти, выражающийся в законе, как необходимое условие справедливости». Прудон отвергал необходимость сохранения министерства иностранных дел, военного министерства, судов и т.д. «Угнетение народов и их взаимная ненависть могут исчезнуть лишь вместе с уничтожения их общей причины – правительства», считал он. – «Когда в каждой стране…не будет ни национальности, ни отечества в политическом смысле…человек будет туземцем мира, будет всюду гражданином». Эту космополитическую идею Прудон, однако, обосновал таким образом, что ее можно было истолковать в противоположном смысле сохранения нации. «Нация может выносить правительство,…пока это правительство ее собственное… Но если власть чужда нации, последняя чувствует ее как оскорбление; мятеж тлеет во всех сердцах, и учреждение не может долго держаться». Подобная многозначность – отличительная черта диалектического мышления Прудона.
Это свойство мысли французского социолога проявилось в представленной им картине одновременного совершения революций по всей Европе. «Главные вопросы международной политики будут решаться по началам анархического социализма – утверждал он. – России не будут нужны Кавказ и Босфор, Англии – Египет и Гибралтар, Франции – ее расширение, достаточно будет ее влияния в Бельгии, Женеве… Всякая забота о европейском равновесии под предлогом национальности и независимости государств, всякое предложение заключать союзы, признавать независимости, возвращать провинции, переносить границы…обнаружат в представителях движения полнейшее непонимания потребностей века, презрение к социальным реформам и реакционный умысел».
Если отвлечься от преходящих обстоятельств времени, открывается удивительное сходство с планами преобразования Европы в единую федерацию, разработанными немецким идеологом первой половины 40-х годов XX века Вернером Дайцем. В следующем веке эта искаженная либералами идея претворилась в их проект объединения Европы под властью космополитического мирового центра.
Прудон не случайно отвергал политическую власть, как источник противоречий, неразрешимых при капитализме. В «высшей общественной форме», писал он, договор определяется отношением человека к человеку. Так исчезает идея власти. Теряют силу закон и политический порядок. Его заменяет экономический /промышленный/ порядок. Люди уже не повинуются закону, а соблюдают свободно обсужденные и принятые договоры. Такой строй Прудон назвал безвластием. Несмотря на утопичность этого плана в целом, решительное осуждение буржуазной системы власти указывало на возможность устройства общества, в котором вместе с разделением на классы исчезает эксплуатация работников хозяевами. Непреходящая ценность этой идеи заключается в неоднократно предпринимавшихся попытках ее воплощения «справа» и «слева». Будущее, несомненно, вернется к этим планам, для того, чтобы заменить более справедливым порядком тот, который породила буржуазная демократия.
Пьер Жозеф Прудон убедительно доказал лживость «выборного народного представительства», продолжающего искушать общественное мнение, воспитанное на идеях абстрактного гуманизма, ведущего отсчет с XVIII столетия. Корни этого несчастного мировоззрения французский социолог обнаружил в Общественном Договоре Руссо, утверждавшего что народ не может управлять сам собой и потому должен иметь выборное представительство. «Он сделал преобразованную тиранию почтенной, выведя ее из народа, перенеся правительственный принцип самодержавия с монарха на народ. Соорудив под обманчивым именем Общественного Договора уложение капиталистической и торгашеской тирании, женевский шарлатан пришел к заключению, что пролетариат необходим, что нужны диктатура и инквизиция», – писал ученый.
Он испытывал глубокую ненависть к Робеспьеру – восстановителю верховного существа, который тоже был за представительное правление и усиление централизации власти. Затем Директория восприняла эту идею. Прудон сравнил якобинцев 1793 и 1848 годов, «дважды погубивших революцию» /«увы! измена всегда приходит от своих!»/. Результатом последовавших политических изменений стал двусмысленный парламентский режим. «Я могу примириться с людьми, потому что подобно им подвержен заблуждениям, но с партиями никогда! Пусть же они продолжают, ибо, увы! революция не так то скоро освободится от уз. Мы охотно пожертвуем инициативой и отдадим ее более умеренным, лишь бы они совершили революцию», – писал Прудон, понимая революцию в смысле коренного изменения социального строя, но без обязательного насилия, на котором настаивал марксизм.
В этой связи глубокий смысл заключает его идея умеренности, предполагающая возможность вынужденного ухода от власти обессилившей буржуазии. Предложенный ученым план мирного завоевания власти и уничтожения парламентского режима уже не выглядит утопичным после сравнительно безболезненного устранения демократии в Италии 20-х и в Германии 30-х годов.
Демократия и бессмысленно многоликий парламент неизменно подвергались яростной критике Прудоном, отвергавшим саму идею народного представительства и обвинившего демократию в авторитаризме. Об этом он писал в книге «Решение социальной проблемы» /«Solution de Probleme soziale»/. «Люди из народа, представляющие будто бы всеобщую волю, сделавшись правителями, представляют новые чувства и интересы, совершенно отличные от масс, так как всякий правитель находится в полном противоречии интересов с управляемыми. Они делаются сообщниками эксплуататоров», – писал Прудон, утверждая, что «всякое намерение сохранить свободу под властью, учредить власть либеральную, есть противоречие, нелепость». – Условное полномочие не достигает цели, рассуждал он, так как каждый избранник представляет лишь часть народа, и воля тех из них, кто представляет меньшинство народа, будет попрана, когда единственный уполномоченный может склонить голосование в другую сторону. – Прудон назвал такую систему «парламентской нелепостью и главным орудием политического мошенничества».
«Народ, к которому в феврале не посмели обратиться за его мнением о республике; народ, который 16 апреля и после июньских дней огромным большинством голосов высказался против социализма; народ, избравший Луи Филиппа из благоговения к императору; народ, назначивший – увы! Учредительное собрание, а потом Законодательное, да! народ, не вставший 17.06., не пикнувший 31.05; народ, подписывавший адреса и за и против пересмотра конституции, – этот народ предполагается осененным свыше знанием и пониманием, чтобы выбирать между гражданами добродетельнейших и способнейших, и уполномочивать их организовать между ними Труд, Кредит, Собственность, Власть! И его выборные, вдохновленные его премудростью, предполагаются непогрешимыми! Полно, будем откровенны! Общее избирательное право, условное полномочие, ответственность представителей – всё это пустяки; я не доверю им моего труда, моего спокойствия, моего состояния; для защиты их я не рискну ни одним волосом на своей голове…».
Утверждение о том, что народом манипулируют, а он сам неспособен на политическую самостоятельность, в сочетании с отвращением к многопартийной системе, придают антидемократизму Прудона особый психологический смысл. «Сто тысяч голосов, переспрошенных порознь и отвечающих каждый сообразно своему личному мнению; сто тысяч голосов, поющих каждый про себя и на разные тона, составят только ужасающую нескладицу, и чем больше будет голосов, тем ужаснее будет нескладица», – писал социолог. Впоследствии Ницше развил эту идею в целую политическую систему.
Хотя Прудон не рассматривал возможность выхода из тупика парламентаризма организацией власти авторитарным способом, например, волей национального диктатора, представляющего весь народ, важно, что острие его критики направлено против буржуазной системы власти, порожденной либерализмом. Описание строя, сохранявшего единство народа и государственного руководства вне рамок демократии, стало достижением следующего поколения мыслителей. Прудон, целиком прогруженный в атмосферу буржуазного государства, не занимался этой проблемой.