В доме, где находилась типография, стояла тишина, печатная машина не работала. Зубову было приятно, что, увидев его, Лиза просияла.

— Какими судьбами, Александр Петрович?

— За книгами. И вас повидать. Увидеть — это первое, — поправил себя Зубов. — Книги — второе. Что новенького, Лизонька?

— Война, а это уж не ново! — улыбнулась Лиза. — Но события на войне происходят всё-таки удивительные, большие и малые. Вы знаете Альфрида Венделя?

— Это который вас яблоками подкармливал? Ну, знаю, — равнодушно ответил Зубов, ему сейчас не о Венделе хотелось говорить с Лизой.

— Смотрите, запомнил! Случай-то пустяковый. А вот Вендель просит себе настоящее дело.

— Он им и занимается.

— Да нет, в разведке хочет повоевать, сходить в тыл врага. Несколько раз заявлял.

— Ну, это не наша функция — подбирать разведчиков. И потом, военнопленных можно использовать только на добровольной основе, — предостерегающе заметил Зубов.

— А я о какой основе вам толкую? — уже немного рассердилась Лиза. — Просит же человек. Значит, душевно готов…

— Рисковать головой после того, как попал в плен? — прервал Зубов.

— Да, вот так. Это и удивительно. Значит, накал ненависти таков, что не даёт ему покоя.

Венделя они нашли на кухне, он топтался у плиты, и густой, ароматный запах ухи вздымался над кастрюлей.

— Рыба из озерца в парке, — сказала Лиза.

Растерянное лицо Венделя, не ожидавшего прихода офицеров, подтверждало эту догадку. Он смешно выглядел в ситцевом переднике, с бумажным колпаком, с той плотоядной улыбкой гурмана, которая относила Венделя к редкой категории мужчин, любящих поколдовать на кухне.

— О, фрау Лиза! — покраснел Вендель. — У вас чутьё, попали на уху!

— Сколько раз я вам говорила, не называйте меня «фрау Лиза», я старший лейтенант, — сердито начала Лиза. — Вы были в самовольной отлучке, на рыбалке? И сбросьте этот бабий передник, вы разговариваете с офицером.

Вендель явно оторопел, впервые Лиза говорила с ним таким тоном. Он рванул передник так, что затрещали тесёмки.

— Распустила я вас, правильно меня взгрели в политотделе, — вздохнула она.

— И колпак снимите, — подсказал Зубов, потому что Вендель, в замешательстве приложив к нему ладонь, поспешно начал объяснять, что рыбу он ловил на рассвете, за счёт своего сна, а не служебного времени, и хотел угостить всех товарищей.

— Всё равно надо просить разрешения, хотя бы отлучились на десять минут. Тут армия, не туристический поход. Мне ли говорить вам это? — всё ещё сердилась Лиза.

— Виноват, исправлюсь.

Вендель вытянулся в положении «смирно».

— Пойдёмте в комнату, — сказала Лиза.

— Альфрид, — сказала Лиза, — мне звонил майор Окунев из разведки дивизии. Я ему сообщила о вашей просьбе. Человек им такой нужен — знающий язык, Германию, смелый, готовый рисковать жизнью. Я понимаю, что разведка в тылу противника совпадает с вашим желанием, но всё же это надо ещё и ещё раз…

— Когда? — резко спросил Вендель, прервав Лизу.

— Что когда?

— Когда выступать?

— Ну, подождите, уже решили, так быстро? А вы бы взвесили… свои силы, состояние здоровья… трудности. Нельзя же так просто… — Лизе опять не удалось договорить.

— Просто! Вы сказали — просто! — удивлённо и даже, кажется, с обидой повторил он. И пока Лиза недоумённо размышляла над тем, чем она могла обидеть Венделя, он вдруг быстро расстегнул гимнастёрку и обнажил правую сторону груди, где на коже резко выделялись выжженные чёрными точками цифры номера 73125.

— Что это, Альфрид?

— Это Заксенхаузен. Зак-сен-хау-зен! — по слогам произнёс Вендель. — Концентрационный лагерь под Берлином. Существует с тридцать шестого года. Рядом авиационные заводы «Хейнкель». Главный лагерь уничтожения и рядом с ним лагерь для заключённых, работавших на заводе. Человек, который стоит перед вами, был пригнан туда, когда лагеря ещё не существовало, был дачный посёлок Заксенхаузен, маленькие коттеджи и большой густой лес. Я сам вот этими руками строил для себя тюрьму, мы валили столетние деревья, корчевали пни, тянули для себя проволоку, строили бараки. От восхода до захода, месяц за месяцем, год за годом мы —.узники-рабы — трудились на этой страшной стройке.

Вендель глубоко вздохнул, голос его дрожал от волнения.

— Бывший заключённый Заксенхаузена с номером на груди 73125,— Вендель дрожащими пальцами быстро застегнул гимнастёрку, — который два раза убегал из лагеря, был пойман, сидел в бункере, бит плетьми, но, не сломленный никакими муками коммунист, — он готов до конца драться с нацистами. И идти в тыл, и всё, что угодно.

— Вы успокойтесь, — сказала Лиза, — просто я полагала, что такие вещи надо решать обдуманно, неторопливо, но ваша горячность, товарищ Вендель, меня взволновала. Поверьте, — Лиза приложила руку к сердцу, — я не хотела, не думала поставить под сомнение вашу решимость.

— Спасибо, — произнёс Вендель; он вытер платком лоб и лицо и, успокоившись, сел в кресло. — Спасибо вам, товарищи, за это доверие.

«Вот и этот немец рвётся в тыл к фашистам, у него свои причины, — подумал Зубов. — Солдаты говорят: „Вот с этим я бы пошёл в разведку, а с этим нет“. Есть чутьё на характер — вырабатывает война. Что оно мне сейчас подсказывает? Вендель сработает или нет? Да, пожалуй, всё будет в порядке».

И, решив перевести беседу из бурно-эмоционального в более деловое русло, Зубов спросил, бывал ли Вендель в городе Шведте.

— Я жил в Шведте и вообще хорошо знаю этот район, — сказал Вендель.

— С радиопередатчиком знакомы?

— Да, я ведь немного электрик. На заводах «Хейн-кель» я работал электриком, и потом, какой же подпольщик не умеет пользоваться радиопередатчиком.

— Ценный опыт!

Лиза гордилась Венделем, лицо её сияло.

— А чьё воспитание?

Зубов хотел сделать ей приятное.

— Не преувеличивайте, этого человека воспитала суровая жизнь, немецкие коммунисты. Я думаю, — сказала Лиза с уверенностью, — мы сделали правильный выбор.

Вендель, которого, кажется, не смущало, что такой откровенно-оценочный разговор происходит в его присутствии, улыбался, как человек, знающий себе цену и довольный, что его хвалят другие.

— Ждите команду, я доложу начальству, — сказала ему Лиза на прощанье.

Когда они вышли из типографии, Зубов предложил Лизе погулять около пруда, того самого, в котором Вендель ловил рыбу. До пруда ходьбы минут десять.

— У вас есть время? — спросила Лиза.

— Времени никогда нет, но очень захотелось поговорить немного по душам. Когда ещё увидимся.

— А что случилось? Уезжаете? Задание?

Лиза встревожилась.

— Нет, ничего. Может человек просто поговорить с другим хорошим человеком, не о делах, не о службе, о любви, наконец!

— Может, может, Александр Петрович, валяйте, — сказала Лиза, почему-то вздохнув.

Пруд около селения выглядел живописно. По нему давно уж, видно, не скользили лодки, вода у берегов заросла колеблющимся, лёгким зеленоватым ковриком из водорослей и каких-то широколистных цветов. Чистоголубой посредине и тёмно-зелёный по краям пруд напоминал зеркало, с которого местами сошёл блестящий слой, обнажив тёмное, слепое стекло.

Они присели у берега на одинокую скамейку с чугунными кривыми ножками.

— Каков всё-таки этот немец. Человек! Просто человечище настоящий. А мне за него досталось от полковника Рыжих, — сказала Лиза, всё ещё, видно, находясь под впечатлением от разговора с Венделем. — Я-то по-бабьи часто думаю, что просто проявляю человеческую доброту к товарищам-немцам, которые столько выстрадали.

— «Спешите делать добро». Знаете, кто это сказал? Гейне. Мы гуманисты потому, что уничтожаем нацизм и воюем за человека.

Лиза посмотрела на Зубова снизу вверх, с лёгким прищуром глаз и той улыбкой, с какой люди, склонные к юмору и иронии, встречают слова, претендующие на афоризм или крылатость.

— А что? — почувствовав это, спросил Зубов.

— В общем, правда. Только мы ведь редко в быту говорим об этом.