Лагун, обрадованный, хоть и не совсем поверил такому поразительному откровению, сказал:

— Товарищ командир! Раз вас тут дивизия, мы с вами! У нас, правда, маловато людей, всего около сотни, но все с оружием, и места знаем... Мы думали пятнадцатого числа в лес уходить, но коли уж встретились — часть людей я вам передам, а остальных завтра же соберу, и двинем в орликовские леса!

— Партизаны? — обрадовался командир «дивизионной разведки». — Ах, ешь тя в корень! Что ж ты сразу не сказал, друг?

Вместе с Лагуном «разведчики» явились в деревню, где уже выбегал на улицу народ.

Командир «разведчиков» взошел на первое попавшееся крыльцо и опять произнес речь о «шестнадцатой десантной дивизии», о предателях, которые отсиживаются по хатам, когда надо воевать, и о втором фронте за Бугом.

Женщины плакали.

В ту пору подошли девять подвод с лесом, который крестьяне доставляли по распоряжению районных властей на постройку моста через реку Случь.

«Дивизионные разведчики» уселись на подводы и в сопровождении трех подпольщиков, выделенных Лагуном и хорошо вооруженных, решили захватить Бучатин и уничтожить полицейский постарунок.

[61]

Толпа провожала их до мостика через речушку Волка. Здесь командир «разведчиков», отведя Лагуна в сторону, признался:

— Слушай, все, что я говорил, — брехня... Никакой десантной дивизии я не видел. Даже не слышал про нее. Со мной всего пять человек. Мы тоже по деревням зимовали, а как немцы подпирать начали, сорвались и надумали двинуть на восток, поближе к фронту.

— Эх ты! — упрекнул Лагун. — Взбудоражил народ... Сам-то ты хоть кто?

— Я, брат, пограничник бывший. Кадровую на Дальнем Востоке служил, а в тридцать девятом как взяли на трехмесячный сбор, так и закаруселило... Из Тулы я. На гражданке председателем колхоза был. А война застигла на Буге, там и застрял. Думка есть — перейти линию фронта. Если не всем, то хоть кому-нибудь из пятерых. Надо нашему командованию сказать, что здесь и в самом деле целую дивизию держать можно.

— А теперь уйдешь, значит?

— Уйду, брат. Только ты ни гу-гу! Пусть фрицы побегают, поищут нашу десантную из пяти человек!.. А полицаев ваших в Бучатине я подберу, не бойся!

Пограничник со своими товарищами тронулся дальше, а Лагун бросился собирать своих.

Вскоре он узнал, что кто-то опередил «дивизионную разведку», добежал до Бучатина и разнес весть о приближающейся десантной дивизии с пушками.

Поэтому, добравшись до Бучатина, «разведчики» захватили только одного полицая, не проспавшегося после пьянки. Остальные, даже не захватив оружия, кинулись в постарунок М. Семежково.

«Десантников» же встречала огромная, человек в шестьсот, толпа ликующих крестьян.

Расхрабрившийся пограничник, имея в распоряжении уже не пятерых бойцов, а целых восемь (троих дал в подмогу Лагун), выставил на концах деревни караул и снова произнес речь.

На этот раз десантная дивизия пополнилась гаубицами и танками.

И опять плакали женщины, опять забегали они, готовясь встречать своих.

Ведь у многих сыновья и мужья были в армии, от них не было вестей, и — как знать? — они тоже могли оказаться в десантной дивизии!

[62]

Да хоть бы и не оказались! Все равно шли свои, родные, кровные, советские!

Завершив выступление, пограничник подал команду снять несуществующие пулеметные засады, а один из его орлов, подойдя со стороны, лихо отрапортовал:

— Товарищ майор! Батарея установлена на высоте ноль восемьдесят пять! Вам приказано прибыть в штаб дивизии в село Выгода.

— Ясно, — сказал новоявленный майор и, попрощавшись с крестьянами, уселся на повозку.

Его провожали за околицу, махали вслед, плакали, кричали, чтобы скорее возвращалась вся дивизия...

Между тем полицаи добежали до М. Семежково, а оттуда добрались и до райцентра Красная Слобода.

Видимо, они наплели коменданту с три короба, потому что этот вояка не рискнул выступить в Бучатин. Приказав шестидесяти карателям и семидесяти четырем полицейским занять круговую оборону, он телеграфировал своему начальству о появлении в районе крупной банды с орудиями.

Поднялся переполох. Немецкое командование срочно перебросило в Красную Слободу итальянскую дивизию, ожидавшую погрузки на станции Слуцк.

Но пограничника и след простыл, исчезло и бучатинское подполье. Только Лагун, как местный житель и находящийся почти вне подозрений человек, был оставлен в селе, чтобы сообщать всем прибывающим, что место сбора отряда назначено в орликовских лесах, в районе столицкого смолзавода.

На последнем совещании в селе подпольщики единодушно решили: командиром отряда избрать Степана-сапожника, то есть капитана Каплуна, а начальником штаба Гончарука.

Оставшийся на своем месте Лагун вскоре убедился, что немцы начали энергичные поиски «десантной дивизии»: они проверяли деревни, прочесывали все ближайшие леса. Пошли массовые аресты бывшего партийно-советского актива, бежавших из лагерей пленных, евреев.

Иных расстреливали на месте, иных везли в Слуцк и расстреливали в городе, на площади, где и закапывали в заранее вырытые ямы.

Каратели заняли и Бучатин, но до хуторка Лагуна пока не добрались. Они появились на следующее утро. Лагун дома не ночевал, отсиживался в кустах. Заметив немец-

[63]

кого офицера и солдат, окружавших хату, он выбрался из своей засады и два дня скрывался у одного из соседей. Арестовав беременную жену Лагуна и восьмилетнего сынишку, фашисты повели их в тюрьму. Сынишке удалось спрятаться среди набежавшей детворы, а жену Лагуна увезли в Слуцк.

Узнав от соседа, что немцы не снимают засады возле хаты, Лагун не стал испытывать судьбу и той же ночью ушел в орликовские леса, в отряд Каплуна.

Отряд благополучно избежал облавы, выскользнул из кольца карателей и ушел на поиски отряда Коржа, о котором ходили слухи, что он прислан из Москвы, имеет рацию, принимает самолеты с Большой земли.

Сто восемь человек привел капитан Каплун в отряд. Привел с боями, имея на счету уничтоженных гитлеровцев, разгромленные обозы и полицейские участки...

Выслушав Василия Захаровича Коржа, я представил себе, в каких условиях начинали местные партизаны. Но мне надо было узнать еще кое-что.

— А в городах как настроен народ? — спросил я.

— Насчет городов... Знаю, к примеру, из Минска подпольщики к Козлову являлись. А от городских жителей, что в партизаны ушли, не раз слышал: в городах тоже не дают покоя оккупантам наши патриоты.

Встретились мы с Коржем и Бондаренко в двенадцать часов дня, а разошлись только в восьмом часу вечера.

Встретились почти не зная друг друга, а расстались добрыми друзьями.

Я доложил Линькову о переговорах с Василием Захаровичем Коржем и Бондаренко, не скрыв своего отношения к этим людям, к их легендарному отряду.

Линьков принял мои излияния сдержанно.

Однако в ближайшие же дни пригласил Коржа прибыть на базу для личной беседы.

Корж получил взрывчатку и некоторое количество боеприпасов.

А я, посоветовавшись с Сеней Скришшком, послал в Центр очередное сообщение:

«Шлите помощников. Краткое ознакомление работой требует обслуживать большой район действия».

Сообщение было датировано 26 августа 1942 года.

Я уже понял, что при помощи партизан мы сможем просматривать огромную территорию и что один человек справиться с таким делом будет не в силах.

[64] 

На хутор к Матрене Мацкевич со мной пошли Федор Никитич Якушев, Анатолий Седельников и Николай Кузьменко.

Перед этим я поговорил с Седельниковым и Кузьменко, прямо сказал, что командование отряда хочет назначить их в разведывательную группу.

Седельников встревожился. Сержанту показалось, что таким образом его отстраняют от активных диверсионных действий. Пришлось объяснить, что ему оказывают большое доверие.