[19]

— Видишь ли, Линьков по образованию военный инженер, выброшен Центром в район Лепеля в августе прошлого года, создал крепкий партизанский отряд, но отряд этот нацелен на диверсионную работу.

— Как давно Линьков базируется на Червонном озере?

Руководитель понял затаенный смысл моего вопроса.

— Недавно. И вряд ли он успел установить тесную связь с населением.

Я молчал, разглядывая карту.

Ладонь Патрахальцева накрыла район Булева болота.

— Слушай внимательно, — сказал наставник. — Опыт показывает, что тебе сразу же придется столкнуться с рядом трудностей. Обычно в партизанских отрядах нет людей, знакомых с методами сбора данных о противнике. Ты не найдешь таких людей и в отряде Линькова.

— Понимаю.

— Дальше. В некоторых партизанских формированиях недооценивают роль этой работы. Может быть, и ты столкнешься с подобным.

— Но Линьков получил соответствующие указания?

— Получить-то он их получил. Да ведь в отряде не один Линьков... Тебе предстоит убедить партизан в важности этого дела, увлечь их. Опыт показывает, что партизаны предпочитают взрывать эшелоны, а не вести разведку.

Я пожал плечами:

— Их же не учили.

— Да. Их не учили. А научить надо. И не только научить. Надо перестроить всю работу линьковского отряда. Главной задачей отряда должен стать сбор данных о противнике.

— Понимаю.

Патрахальцев опустил голову на руки, прикрыл глаза.

— Немецкие войска находятся на нашей территории, среди наших, советских людей, оказавшихся, к несчастью, в оккупации, — сказал он. — Возможности партизанского движения огромны. А мы не используем ситуации в полной мере, так, как могли бы. Мы отстаем в темпах насаждения наших людей в административном аппарате гитлеровцев, во вражеских формированиях, в среде персонала, обслуживающего железные дороги, предприятия, аэродромы... Отстаем. А не должны отставать!

Я слушал.

— И не только отстаем, — продолжал мой наставник. —

[20]

Даже там, где удается развернуть работу, мы допускаем непростительные ошибки. Подчас действуем по шаблону с ограниченным количеством людей. Держим их поблизости от партизанских баз, и наши разведчики обеспечивают, по сути дела, тот или иной отряд, а не Красную Армию, которую должны обеспечивать. Партизаны до сих пор не научились создавать разведывательные группы. Про связь и говорить не приходится. Связь обычно настолько плоха, что даже добытые данные поступают с большим опозданием и теряют ценность. Да и в конспирации товарищи слабы. Оттого — частые провалы.

— Учту сказанное вами...

Мы еще долго говорили в тот день. Я получил точные и исчерпывающие указания относительно будущей работы. Меня предупредили, что на первых порах лучше ограничить число товарищей, занятых разведкой, чем набрать десятки их и оказаться перед угрозой провала: ведь плохо работающие разведчики обычно легко становятся жертвой противника.

Разведгруппы предложили создавать в количестве не более пяти — семи человек. Связь между разведчиками должна была осуществляться главным образом через «почтовые ящики». Лишь в исключительных случаях допускалась возможность личных встреч.

Мне посоветовали каждый раз ставить людям ясные, конкретные задачи.

Предостерегли от возможной потери связи из-за передислокации отряда и указали, как ее предупредить.

Обязав организовать наблюдение за противником, напомнили о важности захвата пленных и документов в боевых операциях, о важности тщательнейшего допроса пленных...

Я записал все указания полковника Патрахальцева, чтобы на досуге продумать их. Мне было совершенно ясно: работая, придется учиться самому...

— Ты полетишь на Червонное озеро заместителем Линькова по разведке, — сказал Николай Кириллович. — Но отдельные указания получать будешь не от Линькова, а от нас.

— Как я буду поддерживать связь с вами?

— Связь с Центром — через радиоузел, который уже выброшен к Линькову. Начальник узла — Семен Скрипник. С ним трое радистов.

— Знаком со Скрипником.

[21]

— Есть еще вопросы?

— Да. Сколько человек в отряде Линькова?

— Человек сто. На Центральной базе около Булева болота и на ближайших к ней — человек пятьдесят. Остальные — на озере Выгоновском под командованием комиссара Бринского.

— Состав отряда?

— Разношерстный. Часть людей — десантники, выброшенные вместе с Линьковым, остальные — из бойцов и командиров, оказавшихся в окружении. Есть и местные жители.

— Ясно... Район предстоящих действий находится к западу от бывшей государственной границы. Известна ли обстановка в этом районе?

— Связи с местными партизанскими отрядами нет.

Ответ был ясен, но неутешителен. В областях Западной Белоруссии, только в тридцать девятом году освобожденных от панского ига, могли найтись и националисты, и предатели.

Патрахальцев угадал причину моей задумчивости.

— Народ везде одинаково ненавидит оккупантов, — сказал он. — И везде не забывает о своей власти. Ты найдешь партизан и в Западной Белоруссии.

— В этом я не сомневаюсь!

— Тем лучше. А теперь — берись за изучение карты...

Я изучил карту района предстоящих действий так, что мог с закрытыми глазами представить положение каждого населенного пункта, болота, леска, каждой речки и речушки.

В память врезались изгибы шоссейных и железных дорог, тянувшихся от Барановичей до Ровно и от Бреста до Мозыря.

Было тревожно. Действовать предстояло в огромном районе. Никогда не был я в глубоком тылу противника и не организовывал разведывательной работы.

Как-то удастся «насадить» в занятых врагом городах и на железнодорожных узлах разведчиков? Как-то они будут действовать?

Я старательно повторял пройденное: с чего начинать дело, как строить взаимоотношения с людьми, как переключать разговор в нужном для разведчика направлении, на какие особенности формы перевозимых фашистами войск и на какие детали транспортируемого вооружения

[22]

обращать внимание в первую очередь, по каким пунктам составлять сводки для Центра...

Одновременно я принимал участие в подготовке к вылету в тыл противника: комплектовал грузы, проверял оружие, боеприпасы, питание для раций, взрывчатку.

Все это заняло еще около месяца.

Однажды наша повариха Митрофановна принесла подарок — ложку и вилку.

— Спасибо, но зачем? — засмеялся я. Митрофановна ворчливо отмахнулась:

— Бери, бери! Пригодятся!

Уходя из столовой, я поймал ее грустный и теплый взгляд.

Видимо, старушка отлично разбиралась в сроках подготовки, существовавших на «даче», потому что вскоре был назначен мой вылет.

Случилось это во второй декаде августа 1942 года.

На Центральный аэродром меня и провожавших доставила грузовая машина.

Вечерело. Погода держалась отличная. Самолет ЛИ-2 стоял на взлетной полосе, ожидая погрузки.

Мы подкатили на грузовике прямо к самолету.

Перетаскать из машины в ЛИ-2 двенадцать огромных мешков оказалось нелегким делом.

Трудились все — и экипаж самолета, и мои наставники.

Старшина, инструктор парашютнодесантной службы, помог мне надеть десантный парашют, подогнал лямки по толстой десантной куртке. Убедился, что все в порядке, и отдал рапорт Патрахальцеву.

— В самолет! — приказал Николай Кириллович. Но перед тем как я начал карабкаться в ЛИ-2, он подошел и, глядя в глаза, крепко-крепко пожал мне руку.

Пожали мне руку и остальные провожающие.

Я повернулся и полез по железной лесенке в зияющий провал самолетной дверцы...

С этой минуты я должен был забыть на время свою фамилию.

Заревели моторы.

Самолет побежал по летному полю, вздрогнул, земля накренилась, начала уходить вниз...

[23]

Сидя на жестком брезентовом мешке с грузом, я огляделся.