Ему совестно было, однако, этой лжи, пока не пришло на мысль прибавить понемногу каждому из этих бедных приобретателей, чтобы вознаградить их за уплаченные уже ими проценты. Таким образом Мадлена вновь войдет в свои права и владения, и в то же время он спасет покупщиков от всякого убытка и разорения. Что же касается Северы и потери ею кредита после этого ложного слуха, то в этом отношении совесть его была совершенно спокойна. Курица может попробовать вытащить перо у злой птицы, которая ощипала ее цыплят.

Но тут Жани проснулся и тихонько встал, чтобы не обеспокоить свою мать; затем, поздоровавшись с Франсуа, он не стал терять времени, и побежал оповестить остальных помольщиков, что неурядица на мельнице окончилась, и у жернова стоит прекрасный мельник.

Был уже полный день, когда Мариета Бланшэ вышла из своего гнезда, она была очень нарядна в своем траурном платье, и прекрасный черный и белый цвет делали ее похожей на маленькую сороку. У бедняжки была большая забота. Этот траур должен был помешать ей на некоторое время ходить танцовать на вечеринках, и все ее поклонники будут очень огорчены; у нее было такое доброе сердце, что она их сильно жалела.

— Как! — сказала она, увидев Франсуа убирающего бумаги в комнате Мадлены, — так вы здесь на все руки, господин мельник! Вы мелете муку, ведете дела, приготовляете больной питье; скоро, пожалуй, увидишь вас за шитьем и за прялкой…

— А вас, барышня, — сказал Франсуа, который прекрасно видел, что она любезно на него поглядывала, хотя и дразнила словами, — я еще не видел ни за прялкой, ни за шитьем; мне кажется, что скоро вы будете спать до полудня, и хорошо сделаете. Это сохраняет свежий цвет лица.

— Вот как, господин Франсуа, мы уже говорим друг другу любезности. Берегитесь этой игры: и я тоже умею кое-что сказать.

— Я с удовольствием послушаю вас, барышня.

— Это придет; не бойтесь, прекрасный мельник. Но куда же девалась Катерина, что вы здесь сторожите больную? Не нужны ли вам юбка и чепчик?

— Тогда, пожалуй, вы попросите блузу и колпак, чтобы итти на мельницу. Вы не хотите делать женской работы, посторожить немного вашу сестру, значит, вы предпочитаете засыпать зерно и ворочать жернова. Пусть будет так! Поменяемся платьем.

— Можно подумать, что вы читаете мне наставление.

— Нет, сначала вы мне его прочитали, и потому я из вежливости возвращаю вам то, что от вас получил.

— Хорошо, хорошо! Вы любите посмеяться и подурить. Но вы плохо выбрали время; у нас не до веселья. Недавно мы были на кладбище, а если вы будете так много болтать, вы не дадите покоя моей невестке, а она в нем нуждается.

— Потому-то вы и не должны были бы так повышать голос, барышня, я ведь говорю с вами тихо, а вы говорите не так, как следовало бы говорить в комнате больной.

— Довольно, однако, господин Франсуа, — сказала Мариета, понижая голос, но вся покраснев от досады, — будьте любезны посмотреть, где Катерина, и почему она оставляет мою невестку на ваше попечение.

— Извините, барышня, — сказал Франсуа, совершенно не вспылив, — она не могла оставить ее на ваше попечение, так как вы любите поспать, и принуждена была доверить ее мне. А звать ее я и не подумаю, эта бедная девушка изнемогает от усталости. Уже две недели, как она не спит, не в обиду будь вам это сказано. Я послал ее спать и до полудня буду исполнять ее работу и свою, ведь справедливо, чтобы каждый помогал один другому.

— Послушайте, господин Франсуа, — сказала, внезапно переменив тон, девушка, — вы словно хотите мне сказать, что я думаю только о себе, а все тяжелое оставляю на других. Может быть, и правда, я должна была бы сидеть при больной, если бы Катерина сказала мне, что она устала. Но она мне этого не говорила, и я не считала, чтобы моя невестка была в большой опасности. И вы думаете, что у меня плохое сердце, хотя я не знаю, откуда вы это взяли. Вы знаете меня только со вчерашнего дня, и мы еще недостаточно коротко знакомы, чтобы вы меня попрекали, как вы это делаете. Вы поступаете, будто вы глава семьи, а между тем…

— …Ну, что же, прекрасная Мариета, договаривайте, что у вас на языке. А между тем я был принят и воспитан из милости, не правда ли! И я не могу принадлежать к семье, потому что у меня нет семьи; и, будучи подкидышем, я не имею на это права! Это все, что вам хотелось сказать?

И, отвечая Мариете с такою откровенностью, Франсуа так смотрел на нее, что она покраснела до корней волос, так как она увидела, что он был строгий и очень серьезный человек, и в то же время проявлял столько спокойствия и мягкости, что не было возможности его рассердить и заставить думать или говорить несправедливо.

Бедная девушка почувствовала как бы небольшой страх, вообще же она всегда бойко отвечала и никогда не робела, и этот страх не мешал некоторому ее желанию понравиться этому красивому парню, который так твердо говорил и смотрел так открыто. И она почувствовала себя такой пристыженной и смущенной, что едва сдерживала слезы, и быстро повернула нос в другую сторону, чтобы он не видел ее смятения.

Но он это заметил и очень дружески ей сказал:

— Вы меня совсем не рассердили, Мариета, и самой вам нечего сердиться. Я вовсе не думаю о вас плохо. Только я вижу, что вы молоды, что дома несчастие и вы не обращаете на это внимания, нужно же было мне вам сказать, как я думаю.

— А как же вы думаете? — спросила она, — скажите это сразу, чтобы знать, друг ли вы или недруг.

— Я думаю, что если вы не любите заботы и беспокойства, какие несешь за тех, кого любишь, а те находятся в беде, то нужно отойти в сторону, над всем смеяться, думать о ваших нарядах, о ваших ухаживателях, о будущем вашем замужестве и не сердиться, что вас здесь заменяют. — Но если у вас есть сердце, прекрасное дитя, если вы любите вашу невестку и вашего славного племянника, и даже бедную верную служанку, которая способна умереть на работе, как ломовая лошадь, то нужно просыпаться немного пораньше, ухаживать за Мадленой, утешать Жани, помогать Катерине и особенно затыкать уши от врага этого дома, Северы; это скверная душонка, поверьте мне. Вот как я думаю, и больше ничего.

— Я довольна, что я это узнала, — сказала Мариета немного суховато, — а теперь скажите мне, по какому праву вы хотите, чтобы я думала по-вашему.

— О! — ответил Франсуа. — Мое право — это право подкидыша и, чтобы вы все знали, право ребенка, принятого и воспитанного здесь милостью мадам Бланшэ; а по этой причине я должен любить ее, как мать, и в праве поступать так, чтобы вознаградить ее за ее доброе сердце.

— Мне здесь нечего осуждать, — ответила Мариета, — и я вижу, что мне остается только начать уважать вас теперь же и подружиться с вами со временем.

— Идет, — сказал Франсуа, — дайте мне по жать вашу руку.

И он приблизился к ней, протягивая свою большую руку и делая это отнюдь не неловко. Но этого ребенка вдруг укусила муха кокетства, и, спрятав свою руку, она сказала ему, что неприлично молодой девушке дать свою руку молодому человеку.

Тогда Франсуа засмеялся и оставил ее, он видел, что она была искренна и больше всего хотела ему понравиться. «Ну, моя красавица, — подумал он, — это уже оставьте, и мы не будем такими друзьями, как вам этого хочется».

Он подошел к Мадлене, которая только что проснулась, и она сказала ему, взяв его за обе руки:

— Я хорошо спала, сын мой, и бог меня благословляет, потому что, пробудившись, я увидала тебя первого. Как это случилось, что Жани не с тобой?

Но когда он все объяснил, она обратилась с дружескими словами к Мариете, беспокоясь, что та просидела с ней ночь, и уверяя, что она не так плоха и не нуждается в таких заботах. Мариета ждала, что Франсуа скажет, что она и встала-то очень поздно; но Франсуа ничего не сказал и оставил ее с Мадленой, которой захотелось попробовать встать, так как она не чувствовала больше лихорадки.

Через три дня ей стало настолько лучше, что она могла поговорить с Франсуа о делах.