– Как вы думаете, возродится когда-нибудь это семейное чтение вокруг лампы?

– Не знаю. Но очень хотелось бы…

– Михаил Федорович, что же дает вам основания для оптимизма?

– Прежде всего невозможность представить, что такая огромная страна с таким народом – со всеми его плюсами и минусами – не может вот так взять и провалиться в тартарары! Просто нас ожидает еще много страданий.

– Думаете, маятник еще не достиг нижней отметки?

– 17 августа мы уже опустились в самую грязь, и ниже быть не может. А ближайшие месяцы покажут, валяемся ли мы в этой грязи или начинаем медленно, ползком, на четвереньках, из нее выбираться.

– Масштабны пространства России, но ведь и ему, согласитесь, сегодня угрожает опасность. Вас не пугает тенденция к размыванию границ практически по всему периметру – Япония, Китай, Балтика… Куда только не рвутся гуманитарные эшелоны!

– Пугает. Но я замечаю, что в последние 3–4 месяца государственной мудрости у нас прибавилось. Даже в отношении территориальной целостности. Думаю, и новому правительству ее необходимость стала понятна. Мне кажется, эпоха временщиков типа Чубайса, Гайдара – людей исторически безродных, космополитов в худшем смысле слова – уже уходит. Пришли государственники, Евгений Примаков заявил об этом с самого начала. Вот это и внушает оптимизм.

– Вы, кстати, поэтому философа Ильина, государственника, в десяти томах издаете?

– Да! У нас в правительстве начинает преобладать, пусть пока чуть заметно, государственный подход, здравый смысл. И сама острота политической борьбы, шабаш, что поднялся сейчас, вы заметьте, как раз с этим связаны, а не с «национальным аспектом». Я сам этого не люблю, я родом с Урала, с Магнитки, а она всегда была интернациональной.

Я даже традиционный еврейский вопрос открыл для себя 40-летним человеком уже в Москве! Мы сейчас переживаем переломный момент и вскоре прояснится, сохранится ли Россия как великое многонациональное государство со всеми ее составляющими. Что возобладает: державная мудрость или безответственное стремление к развалу? Мне кажется, все же мудрость.

– Трагичность последнего десятилетия еще и в том, что интеллигенция теряет нравственный авторитет. Как вы думаете, придет ли она сама к покаянному пониманию своих заблуждений и сможет ли вернуть свои позиции в обществе?

– Слово и понятие «интеллигенция» российского происхождения. У нас сегодня оно сильно скомпрометировано, как и хорошее в общем-то слово «демократия».

– Ну сейчас-то у нас лишь ее имитация!

– Интеллигенции будет сложно и нам с вами будет сложно! Интеллигенция на каком-то этапе засуетилась, поверила, что все, что несет Ельцин, и есть подлинная демократия. Абсолютная глупость!

– Мы обманулись и заплатили за это.

– Самое главное – авторитет потеряли! А ведь интеллигенция формирует духовную культуру, никуда от этого не денешься. Мы смотрим телевидение, читаем книги, газеты и во всем этом тон задает интеллигенция.

– Так может, еще и потому у нашей молодежи культура выступает в ином образе? Налицо такое засилье попсы, что сами традиционные носители культуры потеряли авторитет.

– Возможно, но лишь как один из факторов. Будем объективны, отношение к культуре формируют больше всего сами условия жизни.

Мы отвергли Маркса, но нельзя отвергнуть диалектику! Есть общие законы развития общества, сознание формируется средой, условиями жизни, а не только культурой. Деградируем ли мы, а особенно идущие за нами? Да, определенно! Но это деградация самой жизни. Я за своим внуком наблюдаю, ему 13. Я, книжник, пытаюсь его увлечь, но делать это теперь очень сложно.

– Смена героя. Место д’Артаньяна занял человек-паук. Это поколение читает преимущественно комиксы. Старая романтическая литература – мир приключений – уходит. Жюль Верном, Дюма, Киплингом, Купером зачитывались несколько поколений, но нашим детям они неинтересны. Рождается новый детский мир – старый ушел. Наши дети живут новыми образами.

– Но это неизбежно, он должен был уйти рано или поздно. Закономерность жизни! А возьмите самую влиятельную из сил – телевидение. Раз нет в нем романтических образов, то как они будут в сознании? Будут те же самые человек-паук и вампир! И все же не надо опускать рук. Будем уповать, что они еще вернутся к Жюль Верну.

– А что, по вашем наблюдениям, привлекает новых русских?

– Известная часть их вообще ничего не читает. Но уже очевидны озабоченность тем, что читают их дети, стремление, чтобы они овладели тем, что отцам недоступно.

– Это утешительно. И напоминает ситуацию с купеческими семьями в конце прошлого века.

– Да. Вспомните, о чем Мамин-Сибиряк писал!

– И у нас есть надежда, что второе поколение нового купечества станет культурнее первого?

– Мы можем предположить это с достаточными основаниями. Видите ли, я верю, что человеческий мир, как и мир природы, развивается по законом целесообразности. Хотя бы потому, что связан с природой. В Европе реки были страшно загажены. А последние три года там просто воинствует движение зеленых, оно удивительно могущественно! Я часто бываю в Германии – Рейн стал совсем другим. И так по всей Европе. А мы так близки к природе, что, начиная заботиться о ней, заботимся и о культуре.

– Очищая природу, очистим и душу. Вы знаете, как засорена Волга?

– Знаю, но думаю, что благоразумие, уже посетившее Европу, придет и к нам. Правда, с задержкой лет на 15–20, как обычно. Мы ведь чем себя успокаиваем? Россия большая, Волга большая – все вынесут…

– Так вы думаете, инстинкт самосохранения в нас еще не заговорил?

– Если последние восемь лет мы шли не туда, о каком же инстинкте можно говорить? Сами себя разрушаем!

– Но, может, он все же пробуждается? И национальное движение при всех его очевидных перекосах тоже выражение этогоинстинкта народного самосохранения? Пусть и с некоторыми болезненными крайностями организм народа пытается защитить себя?

– В чем-то да. Даже известное выступление Макашова можно воспринять как выражение протеста. Пусть даже каких-то крайних сил! Возьмите сам экстремизм – он же имеет социальные основы. И такое деформированное проявление национализма, если хотите, тоже выражает обеспокоенность о сохранении национального духа и национального единства.

– Крайность – это реакция на унижение?

– Совершенно верно. И то, что мы сейчас наблюдаем, – это тоже реакция на унижение. Но не будем забывать, национальное возрождение невозможно без здравого патриотизма. А суть его в том, что я безмерно уважаю свою нацию, но не менее уважительно отношусь к другим. У наших классиков четко сказано: мерзость, гадость, всякие извращения всегда касаются лишь отдельного индивидуума, а сам народ всегда здоров.

– В программе вашего издательства – книги о национальном быте, обрядности, кухне. Скажите, как вы относитесь к американизации нашей массовой культуры, укладу жизни, которая все это отрицает?

– Это самая большая опасность. Сегодня в мире реально существует одна великая держава, и ее гегемонизм наиболее опасен. Поэтому европейские страны стараются противостоять этому влиянию. Там строго дозирован доступ иностранных телеграмм. В Англии – до 20 %, во Франции – не более 14 %. Во Франции есть даже закон о национальном языке. Там строго ограничен процент иностранных слов в рекламе, публикациях, выступлениях…

– За вывески на английском языке там нужно платить?

– Да, у них все это регулируется налогами. Хочешь по-английски? Пожалуйста, но заплати! А у нас никаких регламентов нет. У нас единственная страна, где нет на телевидении никаких, в том числе национальных, ограничений, где не соблюдаются общепринятые международные нормы.

Меня вообще поражает, что пока еще декларативное заявление Госдумы об общественном контроле расценивается как вмешательство в свободу тележурналистики. Думаю, это неправомерно. Если быть объективными, когда мы по всем нашим телеканалам транслируем американские телесериалы, то кажется, что смотришь один бесконечный американский канал. Я думаю, нам надо объединяться с Европой в сопротивлении американскому влиянию. И в этом, если хотите, путь освобождения и противопоставления.