Губы Уаймарк искривила необычная для нее недовольная ухмылка.

— Эльгива никого не любит, кроме себя самой. И единственный человек, который ее любит больше, чем она сама, это старая ведьма Гроя. Наверняка считает, что Эльгива писает святой водой.

Маргот бросила на нее укоризненный взгляд.

— Хватит уж, — сказала она.

— Но это правда, — продолжала настаивать Уаймарк. — Гроя боготворит девчонку. Вы что, не видите этого? Думаю, Эльгива околдовала свою служанку, да и короля тоже.

— Не судите Грою слишком строго, — упрекнула ее Маргот. — Если она и любит девочку чрезмерно, не стоит этому удивляться. Эльгива — единственный луч света в жизни этой бедной женщины.

Уаймарк изумленно уставилась на Маргот.

— Что вы хотите этим сказать? Вы что-то знаете про Грою, чего не знаем мы?

Маргот поджала губы, глядя то на Уаймарк, то на Эмму, затем негромко вздохнула.

— Когда Гроя была еще молода и жила где-то на севере, ее захватили в плен налетчики. Ее похитителем был один из тэнов^[11] Эльфхельма, и он сделал Грою своей наложницей. Она родила ему шестерых детей, но ни один из них не дожил до года. Ее господин также погиб, когда Гроя была беременна их последним ребенком, а после того, как младенец умер у нее на груди, ее отдали в кормилицы Эльгиве. — Она снова вздохнула. — С тех пор девочка стала для нее светом в окошке.

«Бедная Гроя», — подумала Эмма. Это хмурое существо было подобно холодному и острому клинку, направленному на всех, за исключением Эльгивы. Действительно ли такой ее сделали горе и утраты? Может, и ей нужно стать столь же твердой, чтобы не сломаться, когда грянет беда?

Уаймарк, похоже, также была подавлена правдой о жизни пожилой няньки Эльгивы. Какое-то время она молчала, глядя в окно на проплывающие мимо поля, зеленеющие молодыми всходами злаков.

— Допустим, ей пришлось многое пережить, — проворчала Уаймарк, — но Гроя оказывает своей госпоже плохую услугу, защищая ее даже тогда, когда знает, что та неправа. Я уверена, что Эльгива делает все, что ей заблагорассудится, потому что ей всегда все было дозволено. Посмотрите на нее сейчас — едет рядом с королем с юбкой, задранной чуть ли не до пояса. Это неприлично.

— Если король изъявил желание, чтобы Эльгива ехала рядом с ним, ей не так-то просто было отказать ему в этом.

А если бы король приказал Эльгиве нечто большее, что тогда? Эмма сомневалась, чтобы Эльфхельм одобрил внебрачные отношения своей дочери с королем. Эльгива была слишком ценным экземпляром на ярмарке невест, чтобы ее так неэффективно использовать. Но Эльфхельм уехал в свои владения на севере, и, если бы король захотел уложить Эльгиву в постель, его здесь остановить было бы некому.

Почти бессознательно она положила руку на пояс, туго охватывающий ее талию. Она все еще не понесла ребенка от короля, а уже прошло три месяца. Она невольно начинала вспоминать историю своего семейства. Ее мать родила шестерых, сожительствуя без венчания с герцогом, несчастная франкская жена которого умерла молодой, не произведя на свет потомства. Если Эльгива соблазнит короля, переманив его в свою постель, Эмме, возможно, тоже суждена участь бездетной женщины. А без сына, который защитит ее, она останется на милости короля и его сыновей. Она пыталась сдружиться с ними, с тремя старшими, после их возвращения из двухмесячного изгнания в Сент-Олбанс. Этельстан воспринимал ее усилия с ледяным презрением, лишь иногда теплевшим до прохладной вежливости. Иногда в зале дворца он не утруждал себя тем, чтобы скрыть свою неприязнь. Он устремлял на нее пристальный взгляд, как будто она была каким-то невиданным существом из чужих миров, каким, в определенном смысле, она и являлась.

Его брат Экберт, которому было на год меньше, чем ей, видимо, вообще не знал, как себя вести, когда оказывался рядом с ней. По своей натуре он был веселым парнем, с постоянной косой ухмылкой на лице. Однако каждый раз в ее присутствии он старательно напускал на себя хмурую серьезность. Правда, ему не удавалось удерживать ее долго, и иногда она ловила его на том, что он рассматривает ее с застенчивым любопытством.

Но самую сильную неприязнь к ней питал, по всей видимости, Эдмунд. Ему было четырнадцать лет от роду, но суровый юноша казался значительно старше. Он встречал ее неизменно угрюмым взглядом и, если была такая возможность, молчал, а если приходилось говорить, ограничивался короткими репликами.

Значительно больше ей повезло с младшими детьми Этельреда. К ее удивлению и радости, они восприняли ее если и не с симпатией, то без предубеждения, глядя на нее как на одну из многочисленных нянек и наставниц, занимающихся их ежедневным воспитанием и обучением. Эмма полагала, что они, скорее всего, не были близки со своей матерью, так как никогда о ней не говорили, и даже девочки, видимо, о ней не тосковали.

Был еще один ребенок, Матильда, самая младшая — ей едва исполнилось два года, — которую Эмма еще не видела, поскольку ее определили в женский монастырь вскоре после смерти матери. Не было ничего необычного в том, что дочерей королей и богатых вельмож посвящали Богу, но Эмме трудно было понять, как можно с такого раннего возраста обречь ребенка на столь суровое существование. Она не представляла, как бы она смогла отдать свое собственное дитя для подобной жизни.

Но сейчас в Винчестере не будет никого из детей Этельреда. Старшие уехали по своим собственным делам, а младших отослали в какое-то загородное имение. Это было сделано якобы для того, чтобы оставить короля и его молодую жену наедине, не обремененными обществом его детей от предыдущего брака. Эмма лишь рассмеялась, услышав это, поскольку дети короля ей нравились намного больше, чем сам король.

Впрочем, в августе дети вернутся в Винчестер.

Когда это произойдет, она встретит их как мать и друг. Если она не может родить королю собственных детей, ей следует сдружиться со своими пасынками и падчерицами, ибо ее безопасность и даже сама жизнь однажды окажется в их руках. Эмма не сомневалась, что сможет завоевать привязанность девочек и младших мальчиков. А вот с тремя старшими сыновьями, Этельстаном, Экбертом и Эдмундом, будет намного сложнее. Каким-то образом она должна убедить их, что не представляет для них угрозы. Однако как ей это удастся, когда всем известно, что главная ее цель — родить сына, который станет их соперником, претендующим на любовь и щедроты короля, а в будущем, возможно, и на корону?

Август 1002 г. Винчестер, графство Гемпшир

Стоя у залитого солнечным светом высокого узкого окна в своих личных покоях, Этельред встретил вошедшего старшего сына глухим ворчанием. Он уже был почти готов выслушать очередной взрыв возмущения, наподобие того, что ему пришлось терпеть перед ссылкой этого молокососа в Сент-Олбанс, и его такая перспектива совсем не радовала.

Боже, как же ему это все надоело — мучительные бессонные ночи, дни, проходящие в препирательствах с советниками и церковниками, и все это на фоне непрекращающихся слухов о нависшей беде. Слухов, у которых, как он знал, есть очень веские основания. Король отсылал своего неуправляемого сына в Сент-Олбанс с тем, чтобы тот собирал там сведения, и теперь, глядя на преклонившего с серьезным почтением колено Этельстана, он слегка приободрился. Возможно, щенок уже научился некоторому смирению. Возможно, в конце концов от него будет кое-какая польза.

— Ты исполнил мои распоряжения? — спросил Этельред, усаживаясь в кресло и жестом веля сыну встать рядом.

— Да, милорд.

— И ты осознаешь угрозу, перед лицом которой я оказался?

Этельстан кивнул.

— Несколько лет назад вы заключили союз с викингами, которые разоряли наши земли, и пригласили их служить вам наемниками, наградив золотом и землями. Теперь вам приходится иметь дело с шайками хорошо вооруженных и закаленных в боях пиратов, рассеянными по всему королевству, и большинство из них датчане.