— Ваше слово, представители полков, — сказал Артем.

Вскочил горбоносый смуглый фельдфебель Одишария:

— Наш полк подымется, только время назначь, дорогой!

Вольноопределяющийся Мешков, румяный весельчак, любимец

Богодуховского полка, поддержал пылкого грузина:

— Верно, братцы. Мы его величеству не слуги и не псари, а рабочим — братья. Выступим!

— От Лебединского полка кто-нибудь есть? — спросил Федор.

— Так точно! — щелкнул каблуками белобрысый Клочко. — Ждемо наказу. Хай недолюдки трясуться!

— Раз такое единодушие — я присоединяюсь, — сказал Авилов.— А с меньшевиками опять врозь?

— Черт с ними! — рассердился Федор. — Трусы они, перед буржуями пресмыкаются. А может, передумают, увидев нашу демонстрацию?

В ночь на 23 ноября офицеры Старобельского полка заметили в казармах неладное: солдаты легли спать в сапогах.

— Вста-ать! Что за безобразие?

— Не обессудьте, ваше благородие... Выходил за нуждой, а раздеться не успел. Вдруг снова схватит живот?

Ответ дерзкий. Однако зная настроение солдат, офицеры не решились их наказать. Всем мерещился призрак «Потемкина», севастопольский бунт матросов под руководством лейтенанта Шмидта.

На рассвете басовито и тревожно заревел «отец» — паровозостроительный. Сигнал всем заводам и фабрикам.

Одишария, фельдфебель старобельцев, скомандовал:

— Ра-азобрать ружья из пирамид! Строиться на плацу!

Барабанщики дробно заиграли сбор, и старобельцы выбежали из спален. Вскоре они уже маршировали на Змиевскую, в казармы второго полуполка. Оркестр гремел «Марсельезу», а сбоку бежали офицеры:

— Не губите себя и нас! Остановитесь, братцы!

Но «братцы» двигались несокрушимой лавиной.

На Змиевской происходило то же самое. Освободив сидевших на гауптвахте товарищей, третий и четвертый батальоны примкнули к колонне. Теперь в казармы Лебединского полка, на Старо-Московскую!

— Открывай ворота! С праздничком вас!

С оркестром вышли и лебединцы. Над ними красный стяг на древке полкового знамени. Одишария зычно скомандовал:

— По-олк — под знамя! Смирна-а! — И, чуть помедлив, выкрикнул властно, как полковник Гоштовт, командир старобельцев: — Слушай — на кра-ул!

Батальоны взяли винтовки «на караул». Музыка грянула бодрый марш, и все зашагали на Конную площадь, к заводу Гельферих-Саде — месту сбора воинских частей и рабочих дружин. Мерно покачивались шеренги, отбивая шаг в такт глухим ударам полкового барабана.

Боевые дружины на площади у завода бурно приветствовали солдат. Вверх летели шапки, позади рабочих мелькали алые косынки.

Паровозостроителей привел Артем. Куртка подпоясана ремнем, на нем пистолет — подарок Куйбышева. На фуражке вместо кокарды кусочек ленточки из косы Дуни Забайрачной. Он горел как язычок огня.

Рядом с Федором — Саша Корнеев и Володя Кожемякин. Во главе гельфериховцев Саша Васильев, студент Дима Бассалыго и Петр Спесивцев. Дружинники разжились в казармах винтовками и шинелями.

Артем любовно осматривал дружины и солдатские батальоны.

«Дорогие мои! Да ведь это зародыш пролетарской армии! Ей суждено свергнуть ненавистное самодержавие. Сегодня счастливый день для каждого революционера — армия и рабочие вместе!»

После приветственной и зажигательной речи Артема манифестанты двинулись по Молочной.

К шествию примыкают все новые и новые люди. Под ногами путаются юркий Саня Трофимов, Федя-слесаренок и другие подростки. Нынче — связные подполья, а завтра — воины республики.

Демонстрация уже на Заиковке. Отсюда она хлынет в центр города. Так задумано... Над шествием красные флаги и черный транспарант :

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ БОРЦАМ, ПОГИБШИМ В СЕВАСТОПОЛЕ

Шура нашла Федора и потянула его за рукав:

Отойдем в сторонку... — Оглянувшись на своего спутника, кудрявого парня, сказала: — Наседкин, боевик из депо Харьков-Главное. Еле пробрался сюда... Повтори, Володя!

— Ночью прибыл эшелон с Охотским полком. Каратели заняли подступы к харьковскому мосту. Фуражки с белыми околышами, такие же погоны. Утром солдатам дали по стакану водки.

— Может, повернем демонстрацию! — засомневалась Шура.

Артем посуровел, сдвинул брови.

— Не осмелятся! А попробуют... — И, увидев в руках Наседкина пакет, поинтересовался: — Оружие, бомбы?

— Похлеще! Листовки... К солдатам... Раздать?

— Пока не надо. Будь при мне — потом распоряжусь.

И, желая убедиться в твердости людей, Федор стал пробираться вдоль колонн. Спрашивал у каждого отряда, у каждой роты:

— Дадите ли, товарищи, отпор врагу, если он посягнет на нас?

— Ответим тем же!

Вскоре демонстрация выкатилась на Газовый мост, с него — на Конторскую, оттуда — на Екатеринославскую улицу.

Начальник гарнизона генерал Нечаев, он же командир мятежной дивизии, решил, что шествие не пойдет в лоб охотцам, а непременно свернет по Екатеринославской налево, чтобы соединиться на вокзале с бастующими железнодорожниками. Разведка доносит о том же. И генерал снял охотцев с моста через Лопань.

Дотошный Санька дознался об этом. Демонстранты приободрились.

— Не иначе, перепугались каратели!

— От волка убежали, так на медведя налетят.

Всех развеселил Степан Россохатскнй. Этот рабочий паренек любил песню, порой и сам сочинял стихи. Сегодня он затянул приятным тенорком несколько необычные для данной минуты куплеты популярной песенки:

Его боевики-сабуровцы дружно подхватили

Выйдя на Екатеринославскую, шествие повернуло не к вокзалу, как полагал Нечаев, а в противоположную сторону и минут через десять вышло на мост. Путь свободен! Ни солдат, ни городовых.

Но торжествовали рано. Голова демонстрации — Старобельский полк вдруг увидел за рекой солдат с белыми погонами. Шеренги охотцев плотно закрыли Павловскую площадь. У ног карателей тупорылые пулеметы. За пехотой драгуны, казаки и мрачные офицеры мятежной дивизии.

На высоком крыльце гостиницы «Астория» стоял генерал Нечаев. Обычно румяный и бодрый, теперь обмякший старичок. Он писал на клочке бумаги донесение губернатору, и руки его дрожали. С крыльца было хорошо видно, как взошли на мост мятежные полки. А за ними тысячи рабочих. Стрелять в солдат, в его солдат, которые еще вчера подчинялись ему? Ведь это не чужеземцы, взломавшие границы родины?

Однако, помня утренние советы губернатора: «Не церемоньтесь, батенька, с мятежниками! Залп-другой — и они разбегутся», генерал отдал распоряжение командиру Охотского полка:

— Следите за мной, полковник... Когда я махну платком — стреляйте! Бунтовщики самовольно отставили меня от дивизии, опозорили мои седины.

Полковник козырнул.

Расстояние между враждебными сторонами неуклонно сокращалось. Оркестр все еще гремел. Люди под красными флагами — солдаты и рабочие — шли на смерть под бодрый марш.

Артем, Авилов и Одишария понимали — надо что-то предпринять, пока не открыт огонь. И откуда взялся проклятый Охотский полк?

Между колоннами демонстрантов и охотцами с их пулеметами оставалось не более пятидесяти саженей. Оркестр умолк, наступила тишина. Слышалась лишь мерная поступь и взволнованное дыхание людей.

Генерал потянулся в карман за платком. Глаза его от напряжения слезились. Время дать сигнал... И солдаты, которых он готовил для защиты отечества от внешнего неприятеля, погибнут не на поле брани, а на грязной мостовой родного города...

Косясь на крыльцо «Астории», полковник вслед за генералом медленно поднимал руку. Его бесила нерешительность начальника гарнизона. Стороны вот-вот сойдутся, и тогда заварится каша — не разберешь, где свой, где чужой! Зачем же доводить до рукопашной? Залп на расстоянии — самое благоразумное.