Вольтеровское понимание рациональной ступени познания основано на убеждении, что все теоретические положения должны быть выводами из чувственного опыта и обобщениями его.

Вольтер считал принципы ньютоновской физики величайшим и совершеннейшим воплощением научности. На основе этого представления и сформировался вольтеровский взгляд на методологию естественнонаучного исследования. При этом Вольтер полагал, что сам Ньютон адекватно концептуализировал применявшуюся им методологию, тогда как в действительности ньютоновская рефлексия о науке была отмечена абсолютизацией эмпирии. В соответствии с этим Вольтеру представлялось, что самые существенные и единственно значимые элементы в процессе исследования природы суть наблюдение и эксперимент, получающие математическое выражение и обобщение: «Нам дано считать, измерять, наблюдать, — вот натуральная философия; почти все остальное — химеры» (6, 18, 56). С полным, но неоправданным доверием отнесся Вольтер к ньютоновскому положению «гипотез не выдвигаю», не заметив тем самым плодотворной роли гипотезы как необходимого средства развития теоретического естествознания. Это объясняется тем, что для Вольтера, как и для Ньютона, насущной задачей являлась борьба со множеством чисто спекулятивных построений, наводнявших физику и претендовавших на то, чтобы быть ее объяснительными теориями. Характерно, что в числе гипотез, от которых следует освободить естествознание, Вольтер назвал в первую очередь декартовское учение о вихреобразности движения и о трех элементах материи, а также лейбницевскую «предустановленную гармонию монад, при помощи которой намерены под все подвести основание…» (6, 23, 134). По сути дела речь шла о недопустимости подмены теоретического естествознания натурфилософией. «Надо, — призывал Вольтер, — поступать в физике так же, как в геометрии: искать решения проблем и верить только доказательствам» (там же). Вольтер настаивал на том, что в естествознании правомерны лишь такие гипотетические положения, которые допускают экспериментальную проверку и если не выдерживают ее, то без всякого сожаления отбрасываются как не соответствующие действительности.

Вольтер подчеркивал, что философ, высказываясь о Вселенной, должен обязательно опираться на «физику», т. е. совокупность наук о природе. Он постоянно протестовал против характерной для метафизики XVII в. тенденции устанавливать принципы природы априорноумозрительным способом. Будучи страстным пропагандистом союза философии с естествознанием, Вольтер отводил базисную роль наукам о природе, доказывая, что без этого фундамента невозможно философское постижение мира. Он весьма категорично заявлял: «Я скажу в духе мудрого Локка: философия заключается в том, чтобы остановиться, когда отсутствует светильник физики» (6, 17, 153).

Что касается онтологических проблем, то, по мнению Вольтера, естествознание и базирующаяся на нем философия убедительно свидетельствуют об объективной реальности природы и о том, что всевозможные тела являются материальными образованиями. Лейбницевскую монадологию, согласно которой материя есть лишь «хорошо обоснованный феномен» (т. е. существует только на уровне явлений, а действительной сущностью бытия являются чисто духовные центры активности — монады), Вольтер отвергал как изобретательное, но совершенно бездоказательное построение, плод спекулятивного воображения. Он иронически замечал по этому поводу: «Один возвышенный философ, заметив, что картина составлена из элементов, которые не являются картинами, а дом построен из материалов, не являющихся домами, вообразил, что тела состоят из бесконечного числа маленьких существ, которые не являются телами. Они называются монадами. Эта система не без достоинств. Если бы она была доказана, я считал бы ее очень правдоподобной. Все эти маленькие существа были бы математическими точками, чем-то вроде душ, которые ждали бы только оболочки, чтобы проявиться. Это было бы непрерывное переселение душ. Данная система стоит всякой другой. Мне она нравится так же, как деклинация атомов, субстанциальные формы, непостоянная благодать и вампиры» (6, 18, 272).

Обсуждая проблему делимости материи, Вольтер замечает, что весь научно значимый опыт убеждает в том, что тела состоят «из частей, которые в свою очередь разлагаются на части. — Что такое эти последние части? — Опять-таки тела. Делите до бесконечности, но вы не получите ничего иного» (там же). В согласии с материалистическим атомизмом античности и Нового, времени Вольтер считал доказанным, что существует реальный предел делимости вещества и что «первые элементы вещей» суть принципиально неделимые частицы, т. е. атомы. Столь же обоснованным было для Вольтера положение о том, что атомы вещества неразрушимы. Отсюда следовал важный философский вывод о неуничтожимости материи, которая при деструкциях сложных тел лишь переходит в иную форму своего существования, организуясь затем в новые агрегаты материальных частиц. Существенной стороной этого воззрения было признание реальности пустоты, «безвещественного» пространства, в котором существуют атомы.

Вольтер считал (под влиянием Ньютона), что тела характеризуются не только протяженностью, которая была единственным атрибутом материи для Декарта, но и плотностью. Это означало переход от сугубо геометрического взгляда на материю к собственно физическому ее пониманию.

Вольтером было воспринято и в известной мере обобщено также положение ньютоновской физики о том, что в мире существует лишь относительный покой и все тела совершают в пространстве те или иные движения. «Все находится в движении (курсив мой. — В. К.), — писал Вольтер, — все действует и противодействует в природе. Наше солнце вращается вокруг своей оси с поражающей нас скоростью; так же вращаются и другие солнца. В то же время бесконечное число планет вращается вокруг этих солнц по орбитам, а кровь циркулирует более двадцати раз в час в теле самых презренных животных. Солома, которую носит ветер, в силу своей природы тяготеет к центру земли, подобно тому как земля притягивается к солнцу, а солнце к земле. Тем же законам море обязано своими вечными приливами и отливами. По этим же самым законам пары, образующие атмосферу, постоянно поднимаются с земли и снова падают на нее в виде росы, дождя, града, снега во время гроз. Все находится в действии, активна сама смерть. Трупы разлагаются, превращаются в растения, которые кормят животных, служащих в свою очередь пищей для других животных» (6, 28, 518).

Важно, что в нарисованной Вольтером картине круговорота веществ природы подчеркивается тот факт, что движение всех материальных тел происходит не хаотически, а подчинено определенному порядку. Выражением последнего являются для Вольтера законы природы, открытые классической механикой от Коперника и Галилея до Кеплера и Ньютона. Вольтер неустанно разъяснял, что законы природы объективны, их ничто не может нарушить, в их действии нет никаких исключений и каждая сфера природного бытия имеет свойственные ей законы, действующие на всем протяжении ее существования. В этом смысле Вольтер характеризовал законы природы как вечные и неизменные. Учение о закономерности природы играло первостепенную роль в вольтеровской критике религиозно-мифологических представлений о «чудесах».

Вольтер особо отмечал также тот факт, что материальной природе свойственны строгие причинно-следственные связи: «Нет действия без причины, нет существования без основания существовать. Это первый принцип всех истинных философов» (6, 28, 441). По убеждению Вольтера, цепь причинных связей «простирается от одного конца Вселенной до другого» (6, 18, 126). Принцип детерминизма распространяется Вольтером (с конца 30-х гг.) и на область психики. С этой точки зрения подвергается критике идеалистическое учение о «свободе воли»: «Все имеет свою причину, и твоя воля, следовательно, тоже причинно обусловлена» (6, 22, 415). Вслед за Локком Вольтер настаивал па том, что желания человека определенным образом детерминированы и он «не свободен хотеть. Невозможно хотеть без причины» (6, 28, 532–533). Вместе с тем, по мнению Вольтера, это не означает отрицания человеческой свободы, но требуется новое правильное понимание ее, исключающее индетерминизм. «В чем заключается свобода? — В способности делать то, что хочется. Я хочу выйти из кабинета, дверь открыта, я свободен выйти из него» (6, 19, 197–198). Вольтер полагает, что «человек свободен тогда, когда он может сделать то, чего хочет» (6, 28, 532). Таким образом, свобода трактуется Вольтером как возможность исполнения желаний человека, обусловленная отсутствием непреодолимых внешних препятствий. Это положение имело существеннейшее значение для вольтеровской социально-антропологической философии, служа основанием проповеди активности человека и критическо-негативного отношения к гнетущим условиям его существования.