Данный результат имел решающее значение для изменения предмета и идеологической направленности исторических исследований, что было осуществлено Вольтером и другими просветителями, в частности при создании действительно всемирно-исторической панорамы. Дело в том, что идея подвластности человечества провидению и тесно связанная с ней идея богоизбранности отдельных семей человеческого рода радикально ограничивали кругозор историков и обусловливали колоссальную деформацию в рисуемых ими картинах прошлого. Так, в «Рассуждении о всемирной истории» Боссюэ не нашлось места для многих народов древности и средневековья, поскольку у них не было тесных связей с иудео-христианским миром, и их историю поэтому представлялось невозможным вписать в концепцию библейского провиденциализма. Что же касается рассмотренных Боссюэ народов, то их история оказалась искусственно сконцентрированной вначале вокруг иудеев, а потом вокруг христиан. В силу этого большинству государств отводилась роль средств обеспечения планов провидения в отношении богоизбранного народа. В кривом зеркале «всемирной» истории Боссюэ смысл политических пертурбаций древнего мира предстал в таком фантастическом виде: «Бог воспользовался ассирийцами и вавилонянами, чтобы наказать этот народ (иудеев. — В. К.); персами, чтобы восстановить его; Александром и его первыми преемниками, чтобы покровительствовать ему; знаменитым Антиохом и его преемниками, чтобы испытать его; римлянами, чтобы поддержать его свободу против ассирийских царей, желавших уничтожить ее. Иудеи существовали под владычеством тех же римлян вплоть до, пришествия Иисуса Христа. Когда же они его не признали, то те же римляне, сами не ведая того, содействовали божьему возмездию и сокрушили этот неблагодарный народ» (48, 35, 440).

В противоположность этому вольтеровский «Опыт о нравах и духе народов» показывает действительно всемирную историю: в нем находит отражение жизнь всех известных к середине XVIII в. народов самых различных континентов с древнейших времен до современности, в том числе отсутствовавших у Боссюэ народов Индии, Китая, Американского континента, арабских народов. Отбрасывая идеи провиденциализма и богоизбранничества, Вольтер вместе с тем отвергал фактически существовавшее в христианско-феодальной историографии разделение народов на «исторические» и «неисторические», а также представление об установленном свыше фатальном неравенстве между ними. По убеждению (ошибочно квалифицируемому в немарксистских исследованиях как «космополитизм») Вольтера, каждый народ при соответствующих усилиях с своей стороны и наличии мудрых правителей способен создать высокоразвитую цивилизацию и обогатить своими достижениями человеческую культуру, черпая в свою очередь из ее сокровищницы то, что внесли другие народы. Идею национально-религиозной замкнутости, исключительности и антагонистичности одного народа по отношению к остальному населению земли Вольтер считал одной из самых вредоносных для человечества.

Перед всей просветительской мыслью, отвергавшей теологическое понимание истории, стояла задача найти на земле, в материальном мире, то, что определяет действия людей в качестве исторических субъектов, объясняет возникновение и трансформацию создаваемых ими различных форм социальной организации.

Первое обстоятельно разработанное решение этой задачи предложил Монтескьё в работе «О духе законов» (1748), где утверждалось, что социально-политический строй той или иной страны определяется характерным для нее «климатом», под которым понимался комплекс свойственных ей географических условий. Привлекая внимание к одному из необходимых условий материальной жизни общества, Монтескьё, однако, абсолютизировал значение географической среды, итогом чего явилась не соответствующая действительности натуралистическая концепция «географического детерминизма».

Вольтер стал одним из первых и решительных критиков этой концепции, указав на ее наиболее уязвимые пункты. Против Монтескьё и его предшественников (Диодора Сицилийского, французского политического теоретика Бодена, путешественника Шардена, историка Дюбо, философа Фонтенеля) Вольтер выдвинул чрезвычайно веское возражение, что если в большинстве стран мира «климат» был практически неизменным в течение нескольких последних тысячелетий, то в этот же период на их территории сменяли друг друга самые различные социально-политические режимы и существенно изменялись нравы и дух населявших их народов. Самый очевидный пример независимости перемен в образе правления от климата являла, на взгляд Вольтера, Италия, где около двух тысяч лет назад существовал народ, прославившийся республиканскими добродетелями, беззаветной преданностью отечеству, готовностью на самую решительную борьбу ради внутренней и внешней свободы. «Отчего, — спрашивал Вольтер сторонников „географического детерминизма“, — Рим ныне имеет вместо своих Цицеронов, Катонов и Титов Ливиев таких граждан, которые не осмеливаются говорить, и чернь, состоящую из опустившихся нищих, высшим счастьем для которых является дешевое масло и созерцание религиозных процессий?» (6, 18, 199; см. также 3, 2, 184). Аналогичные рассуждения Вольтер приводил о разительных изменениях в политическом и культурном облике Греции XVIII в. по сравнению с античностью.

Надо заметить, что в концепции Монтескьё влияние климата на систему «правления» (le gouvernement), или «правительство» в широком смысле, мыслится опосредствованным духовным складом людей той или иной страны. Он полагал, что каждый тип климата формирует строго определенные психологические черты у населения, в соответствии с которыми должен находиться образ правления данной страны. С этой точки зрения Монтескьё считал гражданскую свободу (в условиях республики или конституционной монархии) «естественной» для стран умеренного климатического пояса, а деспотическое правление объявлял столь же естественным для очень жарких и очень холодных стран. Одно из соображений Монтескьё в пользу данного утверждения гласило, что только в умеренном климате имеются благоприятные возможности для развития человеческого разума, рассматриваемого как необходимая предпосылка гражданской свободы. Вольтер и по этому вопросу расходился с Монтескьё. Оспаривая суждение Шардена об отрицательном влиянии жаркого климата Персии на умственные способности людей, Вольтер замечал, что этот путешественник «не подумал о том, что Саади и Локман были персами. Он не обратил внимания на то, что Архимед жил в Сицилии, где более жарко, чем на 3/4 территории Персии, он забыл и о том, что Пифагор научился когда-то геометрии у брахманов» (3, 2, 183). Изучая историю, философ, согласно Вольтеру, не может не прийти к выводу, что в любой населенной людьми области земного шара они способны к сколь угодно значительному развитию своего разума и воплощению его принципов в жизнь.

Как Монтескьё, так и Вольтер были убеждены, что общественный строй в стране определяется системой законов, а она творится законодателями (подобные убеждения Энгельс считал характерной чертой свойственного буржуазным идеологам «юридического мировоззрения»). Но если Монтескьё полагал, что законодатель обязан приспосабливать эту систему к наличному (и определенному климатом) психическому складу населения страны, то, согласно Вольтеру, законодатель с успехом может действовать вразрез с ним, вызывая формирование новых черт национального характера. Вольтер считал, что повсеместно целью мудрого законодательства является гражданская свобода и законы должны утверждать ее даже вопреки многовековым нравам тех народов, которые до. сих пор жили под ярмом деспотизма. В качестве средства преобразования нравов в желательном направлении Вольтер рассматривал внедрение в жизнь народов разумных начал. Вообще же изменение нравов и духа народов под влиянием воспринимаемых ими разумных или чаще неразумных идей, в роли которых выступали преимущественно суеверия, представлялось Вольтеру бесспорным выводом из изучения истории. При этом Вольтер в отличие от Монтескьё и в несогласии с ним доказывал, что содержание ни законодательства, ни религии не детерминировано каким-либо климатом. Влияние последнего на человеческое сознание представлялось Вольтеру несравненно меньшим, чем влияние системы законов, находящей воплощение в определенном образе правления, и религии. Видя «единственный способ разрешить загадку нашего мира» в том, чтобы признать, что «три вещи беспрестанно влияют на человеческий разум — климат, правительство и религия» (6, 13, 178), Вольтер так расценивал значимость каждого из названных факторов: «Климат имеет некоторое влияние, но правительство в сто раз большее. Религия вместе с правительством обладает еще большим влиянием» (6, 18, 200).