Я согласно кивнула, а потом, расстегнув сумочку, достала оттуда таких же размеров конверт. — Адмирал, вот наши условия заключения мира. И еще кое-какие документы, которые, я не сомневаюсь, будут вам интересны. И давайте, встретимся здесь завтра в то же время. Думаю, что наш последующий разговор будет более предметным и полезным. Я постараюсь дать ответы на все ваши вопросы. А они у вас, несомненно, появятся.

Я немного подумала и добавила, — господин адмирал, передайте его Величеству Кайзеру, что пока он думает над нашими условиями, удары с воздуха по тылам его войск будут продолжаться. Насколько нам известно, всего неделя наших авианалетов на коммуникации германского Восточного фронта уже привела к тому, что немецким солдатам уже остро не хватает продовольствия и боеприпасов. А ведь это только начало!

После этих слов, наступила звенящая тишина. Лишь были слышны крики чаек, да веселые голоса детишек, игравших на соседней лужайке. Посмотрев на ставшее мрачным и задумчивым лицо моего визави, я чуть заметно кивнула, — Ауф Видерзейн, господин адмирал!

Тирпитц тяжело вздохнул и приподнял шляпу, — Ауф Видерзейн, фрау Нина!

Согласно последнему решению нашего мудрейшего начальства в Гатчину наш эшелон не пошел. Вместо этого, во имя только понятной ему целесообразности, нас направили в цитадель и, одновременно, эпицентр большевизма — на Путиловский завод, где каждый рабочий, мало того, что большевик, так еще и стопроцентный сталинист. Пока мы ходили "туда и обратно", как тот знаменитый Фродо, обстановка здесь изменилась разительно. Из сборища ополченцев, усиленных кадровым ядром, бригада Красной Гвардии, по крайней мере, внешне, превратилась в нормальное воинское соединение с надлежащим порядком и дисциплиной.

Встречавшие нас на заводской станции люди, главным из которых был Железный Феликс, в первую очередь с нетерпением ждали встречи с грузом N2, пребывающем в настоящее время в состоянии нирваны после наркоза. Дабы не смущать девиц-царевен его изрядно отбуцканной рожей, мы спрятали товарища Свердлова в одном из запасных купе. Его спутник за эти сутки, как ни странно, не отдал концы, и даже вроде пошел на поправку. Доктор Боткин, несколько раз осмотревший недвижное тело товарища Крестинского на предмет обнаружения признаков смерти, был от этого факта в некотором недоумении, и лишь высказал предположение, что своей жизнью пациент был обязан глубокому сну, в который мы его погрузили. Ну что ж, значит, скоро ему предстоит окончательно проснуться в этом жестоком и неласковом мире, где хмурые люди с пронзительным взглядом будут задавать ему разные гадкие вопросы.

Сопровождавший Дзержинского немолодой человек в офицерской шинели без погон и с типично жандармско-гэбэшным выражением лица, бросил взгляд на бесформенную рожу лежащего на носилках Свердлова.

— Мда-с, лихо над ним поработали, — то ли одобряя, то ли осуждая сквозь зубы процедил он, и кивнул красногвардейцам, чтоб "пациента" побыстрее загрузили в фургончик "Рено" с намалеванном на нем красном кресте в белом круге. Туда же, в довесок, отправили и недвижное тело товарища Крестинского.

— Поздравляю вас, поручик, — с чувством пожал он мне руку, — важную птицу отловили. В свое время нам стоило больших трудов заарестовать его. Но почему вы так неаккуратно его упаковали, весь он помятый и покоцанный?

Я пожал плечами, — Товар получали не со склада, а с рук, господин э-э-э, ротмистр, — хитро прищуренные глаза моего собеседника показали, что я попал в цель. Кивнув, я продолжил, — Случилось так, что на подъезде к Тихвину Свердлов и его спутник из-за чего-то не поладили в поезде с дезертирами, драпавшими с Северного фронта. Уже на станции их решили без всяких процессуальных заморочек прикончить, и если бы не мои орлы, то мы имели бы два места "груза-200". — Увидев недоумевающий взгляд ротмистра, я уточнил, — по-нашему два трупа, холодных, как айсберг, утопивший "Титаник". Не обошлось без пиротехники — ребята немного постреляли в воздух, после чего линчеватели испарились, а эти организмы достались нам в несколько попорченном виде.

— Занятно, занятно, — хмыкнул не любящий представляться ротмистр, — можно сказать, подобрали их, как утерянный бумажник на заплеванном тротуаре? Тем лучше, тем лучше… Нет теперь, значит, за НИМИ удачи, раз так легко попадаются, — он посмотрел мне куда-то за спину, после чего его скучающе-невозмутимая физиономия неожиданно приняла смущенно-удивленный вид.

Позади меня раздалось смущенное, — Кхм! — Я обернулся. На ступеньках вагона, стоял экс-император Николай Александрович, собственной персоной. Не утерпел, значит, вышел. Что же теперь будет?

А ничего. Ничего особенного и приключилось. Первым делом экс-император протянул руку Феликсу Эдмундовичу, со словами, — Господин Дзержинский, если не ошибаюсь?

Я затаил дыхание — пожмет Дзержинский руку бывшему самодержцу или нет. Но видно общение с нами сделало главного советского инквизитора уже достаточно продвинутым в такого рода делишках. Наш Железный Феликс с немного ехидной улыбочкой пожал в ответ руку Николаю Александровичу, после чего с явственным польским акцентом осведомился, — Так есть! А вы, как я понимаю, пан Романов, бывший царь Российский?

— Туше, Феликс Эдмундович, — тихо сказал Николай, — Я знал, что вы умны, по пути наслушался от ваших людей возвышенных дифирамбов в вашу честь, будто речь шла о каком-то античном герое.

— Дзенькую бардзо, Николай Александрович, — так же тихо ответил Дзержинский, — Ну, а сравнение с античными героями — оно, для нас большевиков, вполне подходит, ибо подобно мифическому Гераклу очищавшему конюшни царя Авгия, нам предстоит убрать оставленные после трехсотлетнего правления вас и ваших предков горы навоза. Эх, если бы вы, Николай Александрович, хоть немного меньше думали о себе, а чуть больше о России…

— Я сожалею, — тихо сказал Николай, — я понимал, что не способен быть во главе России, но передавать бразды правления мне оказалось просто некому. Мой брат Михаил боялся этой работы еще больше меня. Он даже женился со скандалом, чтоб потерять права на престол… — бывший царь тяжело вздохнул, — Эх, был бы жив Георгий…

Железный Феликс отвернулся, — Понимаю… Как народный комиссар внутренних дел могу вас заверить, что ни вам, ни вашим родственникам, не стоит опасаться за свою жизнь. Если, конечно, вы не будете что-либо предпринимать против советской власти. Жить вы будете в Гатчине под чисто символической охраной и наблюдением. Чуть попозже, когда накал страстей в стране спадет, мы, возможно, предложим использовать ваши несомненные способности на пользу стране.

— Способности?.. — с недоумением переспросил Николай.

— Именно так, — ответил Дзержинский. — Если вы были не способны управлять государством, то это совсем не значит, что вы вообще ни на что не способны. Кажется, при своем батюшке вы неплохо руководили комитетом по строительству Траннсиба?

— Ах, вы об этом, — вздохнул Николай, — мне тут, — он кивнул в мою сторону, — уже предложили занять место сельского учителя, сходить так сказать в народ. Мы с Александрой Федоровной пока думаем, но, наверное, согласимся, — экс-монарх немного помедлил, и киснул в сторону ротмистра, — Господин Дзержинский, разрешите сказать пару слов вашему коллеге?

— Разрешаю, — немного настороженно ответил Железный Феликс.

— Господин Ротмистр, — Николай пристально посмотрел на бывшего жандарма, — я хотел бы высказать свое искренне сожаление вам и вашим коллегам по поводу того, что случилось в феврале этого года. В том числе и от моего невнимания к вашей работе, в России произошло то, что произошло…

Ротмистр криво улыбнулся, — Ваше Величество, нельзя ладонью перекрыть бурлящий горный поток. Можно было отсрочить революцию, но остановить ее было невозможно. А за добрые слова — спасибо. Не так уж много приходилось их слышать…