Они прижимались друг к другу, укрываясь под cheval de frise[83], огромный «икс» ее перекрещенных кольев щетинился обломками костей и разлагающимися останками нагих тел. Тела — все тела вокруг них на этой стороне долины — как, впрочем, и те оболочки, которые они сами носили сейчас, как и все тела, мнимо живые или притворно мертвые, во всей Преисподней, — были павулианскими: метр с четвертью в длину, с четырьмя конечностями, большими круглыми головами, от которых тянулась пара маленьких хоботообразных отростков, приспособленных для хватания и отдаленно напоминавших человеческие пальцы.

Агония надежды?! Чей, да что ты говоришь! Прислушайся к себе. Надежда — это все, что у нас есть, любовь моя. Надежда дает нам силы идти вперед. Надежда — это никакое не предательство! Надежда — не сумасшествие и не извращение, в отличие от этой пародии на жизнь; она целесообразна, правильна, и только на нее мы сейчас можем опираться — только на то, чего мы имеем полное право ожидать. Мы найдем выход, мы должны, мы сбежим отсюда! Не только затем, чтобы прекратить свои собственные страдания, прервать жестокие пытки, которым нас тут подвергали, но и с тем, чтобы поведать правду о том, что здесь творится, обо всем, что мы тут пережили, доложить об этом во всеуслышание там. В Реальности! И может быть, однажды, в один прекрасный день, другие тоже будут избавлены от всех этих ужасов.

Маленьких павулианцев, укрывавшихся в данный момент за грудой гниющих тел, звали Прин и Чей — это были семейные формы, которые они обычно использовали в разговорах между собой. Они блуждали по разным секторам этого Ада несколько субъективных месяцев, пытаясь найти выход, и наконец увидели его своими глазами.

Нельзя сказать, что павулианцы были в хорошей форме. У Прина остался относительно целым только левый хоботок. На месте другого был воспаленный обрубок — несколько недель назад случившийся на их пути демон рубанул по нему мечом. Лезвия демонских мечей смазывались ядом, поэтому рана до сих пор не зажила и даже не затянулась. Левый же хоботок после памятной стычки выглядел каким-то щербатым и при каждом резком движении заставлял Прина вздрагивать от боли. С их шей, как извращенные подобия ожерелий, свешивались утыканные шипами и колючками веревки. Острия шипов вонзались в кожу, ранки жгли, сочились кровью и гноем, понемногу покрываясь коростяными струпьями.

Чей хромала, поскольку сломала обе задние ноги всего через несколько дней после того, как они проникли в Ад. Ее переехала транспортная колесница из костей и стали, одна из бесконечной колонны себе подобных, перевозивших искалеченные тела из одной области Ада в другую. Эти джаггернауты ездили по дороге, вымощенной не булыжниками, а кровоточащими, прыщавыми, бородавчатыми, заскорузлыми спинами вопящих от боли бедолаг, погребенных внизу. Прин нес ее на себе несколько недель, пока она не поправилась, хотя кости в ее ногах так и не срослись как надо. В Аду кости никогда не срастались правильно.

Бедный мой Прин, ты горько заблуждаешься. Нет никакой внешней Реальности. Нет пути вовне. Есть только то, что ты видишь вокруг. Тебе следует отвергнуть эти пустые фантазии, приносящие одну лишь боль. В конце концов ты поймешь, как ошибался, отвергая истинную природу вещей, истинную реальность. Есть только Ад, и он пребудет вовеки. И все останется так, как сейчас.

Нет, Чей, горячо возражал он. В эту минуту мы — всего лишь фрагменты кода. Мы — призраки в вычислительном субстрате. Мы и реальны, и нереальны в одно и то же время. Не забывай об этом. Да, сейчас мы существуем здесь, но есть ведь и другая жизнь, и мы вернемся к ней, когда снова обретем наши тела там, в базовой Реальности.

В базовой Реальности? Прин, да ты что, совсем тронулся? Если так, то мы получаемся круглыми идиотами. Как вообще мы вообразили, будто нам под силу тут хоть что-то полезное сделать? И еще большими дураками были мы, наивно рассчитывая смыться отсюда незамеченными. Из этого мерзкого, ужасного, тошнотворного места. Теперь мы обитаем здесь. И даже если до этого у нас и была жизнь иная, лучше принять теперешнее существование как данность. Смирись, и оно перестанет так тебя страшить. Это и есть единственная Реальность. То, что ты видишь, чувствуешь и обоняешь. Чей повела вокруг правым хоботком, и краешек его почти коснулся полуразложившегося личика юной девушки, насаженной на один из кольев над ними. Глаза девушки вытекли, и теперь пустые глазницы слепо взирали на прячущихся внизу странников. Да, без сомнения, это ужасное место. Очень ужасное. Нестерпимо ужасное. Она поглядела на товарища почти с вызовом. Но зачем же уродовать его еще сильнее лживой надеждой? А?

Прин ласково погладил ее уцелевшим хоботком и нежно обернул его вокруг обоих ее хоботков.

Чейелезе Хифорнсдоухтир, если тебе что-то и лжет, так это твое собственное отчаяние. Кровавые врата этой долины распахнутся через час, выпуская тех, кто пожелал на полдня окунуться в Преисподнюю, дабы потом острее наслаждаться радостями Реальной жизни. Мы сможем уйти вместе с ними. Сможем! Мы найдем выход. Мы вернемся, вырвемся из этой жуткой юдоли мук, возвратимся домой и поведаем всем, что видели и что пережили здесь. Мы расскажем правду. Мы бросим ее в лица тем, кто не захочет слушать. Мы распространим эти сведения в Реальности, чтобы причинить хозяевам этой лавки кошмаров столько вреда, сколько можно нанести умом и добротой. Все, что тебя окружает, вся эта мерзость — она не существовала испокон веков, но была сконструирована. Ее можно уничтожить. Мы поможем ее разрушить, мы положим этому начало. Это в наших силах, и мы так и сделаем. Но я не уйду без тебя, я не брошу тебя здесь. Мы уйдем вместе или не уйдем вообще. Еще немного осталось, любовь моя, собери последние силы! Останься со мной. Иди со мной. Бежим вместе. Помоги мне спасти тебя и себя! Он прижал ее к груди и стиснул в объятиях так крепко, как только мог.

Смотри-ка, пожиратели костей идут, сказала она безразличным тоном, глядя через его плечо.

Он отпустил ее и взглянул поверх разлагающихся останков на тропинку, ведущую по склону холма к их импровизированному убежищу. Она не ошиблась. Отряд, насчитывавший примерно полдюжины остеофагов, приближался к рогатке. Эти специализированные демоны сновали туда-сюда по долине, снимая полусгнившие тела с рогатки и волоча их через полосы утыканных крючьями и кольями препятствий прочь, чтобы пожрать уже порядком протухшее мясо и сгрызть кости павших в какой-нибудь из бесчисленных войн внутри Ада или же просто вздернутых сюда в порядке наказания. Души тех, кого они пожирали, воплощались в новых, относительно целых, хотя, как правило, и не до конца восстановленных телах, чтобы и в новой инкарнации как следует помнить всю боль и ужас некогда избранной для них пытки. Как и большинство демонов павулианского Ада, пожиратели костей напоминали хищных зверей из эволюционного прошлого павулианской расы. Те, кто сейчас спускался по склону холма, приближаясь к укрытию, выглядели почти как те твари, что некогда, миллионы лет назад, охотились за предками Прина и Чей, но были куда сильнее — четвероногие, вдвое больше обычного павулианца, с большими глазами навыкате и двумя более мускулистыми эквивалентами павулианских хоботов, свисавшими всем напоказ из уголков оснащенной массивными всесокрушающими челюстями пасти. Последняя черта также была присуща многим демонам.

Шкуры демонов были испещрены желтыми и ярко-красными полосами, они блестели, точно лакированные, и поскольку цвета эти, равно как и хоботы, никогда не встречались у обычных животных, у наблюдателя могло остаться жутковатое впечатление, что этих тварей выдумал и размалевал ребенок. Они вперевалку перемещались от одного утыканного иглами, крючками и колючками барьера к другому, снимая с него хоботами наколотые тела и при необходимости перекусывая их зловещего вида клыками длиной почти в пол-хобота. Они ворчали и пихали друг друга, доискиваясь самых вкусных кусков плоти, высасывая мозговые кости, но чаще раздосадованно швыряли гниющие останки назад, сваливая в кривобокие костяные тележки, которые тащили за ними по долине слуги — павулиане с отрезанными хоботами и выколотыми глазами.