— Она моя, я ее первый нашел!

Пожиратель моргнул, потом огляделся кругом, проверяя, чем заняты остальные члены отряда. Никто, конечно же, не проявлял особого желания присоединиться к нему и усмирить незваного пришельца. Тварь опустила морду и нерешительно поскребла землю лапой, втянув когти.

— Ну так забирай, — недовольно проворчало существо, но в его голосе не было уверенности. — Мы ее тебе дарим. У нас и так полно таких, всяких.

Тварь передернула плечами, опустила морду еще ниже, притворяясь, что обнюхивает расчищенный лапой клочок земли. По всей вероятности, дальше тянуть сцену смысла не было.

Прин снова оскалился, прижал Чей к брюху и направился вниз по склону холма, мимо скелетов, с которых уже отпало мясо, и увешанных ломтями гниющей плоти кольев. Он прошлепал по темному кровяному потоку и выбрался на берег, срезав путь к мельнице по диагонали. Прилетевшие в жукофлайере туристы уже зашли внутрь. Жук уже закрыл утробу и убрал крылья. Прин прошел достаточно близко, чтобы заметить суетившихся в фасеточных глазах демонов. Пилоты, наверное, подумал он, управляют куском кода, который с равным успехом может держаться в воздухе за счет заколдованного оперения или магической наковальни.

Он начал взбираться по противоположному склону, направляясь к мельнице.

Бытует мнение, что у засыпания, потери сознания и, следовательно, пробуждения много промежуточных уровней. В плену восхитительного спокойного дурмана, лежа в тепле и неге, как младенец, которого заботливо спеленали няньки, но не так, как он, а обхватив себя руками и свернувшись калачиком, было так легко и приятно выискивать в рыжеватой темноте за тесно сомкнутыми веками пути, ведущие за пределы возможного и назад.

Подчас удается заснуть почти сразу: тогда на это уходят считанные минуты. Но так же легко и проснуться: вздрогнуть от неожиданности, мотнуть головой и соскользнуть обратно в явь, где прошло лишь краткое мгновение. Иногда заранее известно, сколько сна ты можешь себе позволить, от нескольких минут до получаса и более; знание это делает промежутки забытья краткими, как бы регулирует их длительность. Случается и классический глубокий сон, именно о нем обычно говорят, желая спокойной ночи; к некоторым он рано или поздно приходит, какие бы посторонние обстоятельства ни вмешивались в распорядок дня — от сдвига внутренних часов из-за ночной вахты до наркотического опьянения и неприятно яркого уличного света.

В руках врачей или после жестокого удара по голове, после которого и собственное-то имя едва припоминается, можно испытать и состояние глубокой потери сознания. Людям случается впадать в кому, некоторые соскальзывают в эту пропасть постепенно — странное же это, должно быть, ощущение! Впрочем, за последние несколько столетий такие случаи стали редкостью, как и состояние псевдосна при полетах в глубоком космосе, когда замороженных пассажиров, чьи тела едва удерживают дыхание жизни, на несколько лет или даже десятилетий погружают в беспробудный мертвый сон без сновидений, называемый гибернацией, а потом возвращают к обычному существованию в конечном пункте полета. Находились у таких путешественников и отважные товарищи по несчастью, которые рисковали пройти через подобную процедуру дома, ожидая, пока медицина отыщет средство борьбы с их неизлечимой болезнью. Ей подумалось, что пробуждение после такого забытья должно сопровождаться еще более странными переживаниями.

Она ощутила настойчивое желание двигаться, перевернуться с боку на бок в постели, словно отлежала одну сторону тела.

Все ее тело, однако, казалось очень легким, почти невесомым.

Стоило ей поймать себя на такой мысли, как оно постепенно, практически незаметно, сделалось тяжелей и обрело привычный вес.

Она испустила долгий вздох облегчения и повернулась на другой бок, все еще не решаясь открыть глаза. У нее было странное чувство, что место это совсем не похоже на все, где ей привычно находиться. Но ее это как-то не заботило.

Обычно, очутившись в подобной ситуации, она чувствовала себя немного не в своей тарелке, а иногда и совсем скверно, но не сейчас. Откуда-то ей стало известно, что место, где она очутилась, безопасно, что о ней тут позаботятся и не обидят.

Ей было хорошо. Очень хорошо. Нет, на самом деле.

Она покрутила в голове эту мысль. Ей пришлось признать, что она никогда еще не чувствовала себя настолько хорошо, такой счастливой, в такой безопасности. Она почувствовала, что непроизвольно хмурится. Да ладно, сказала она себе, не может такого быть. Наверняка со мной такое уже случалось прежде. К некоторому раздражению, она едва сумела припомнить, когда же такое было. Наверное, еще на руках мамы, в далеком детстве. Совсем младенцем.

Она понимала, что, стоит вполне проснуться, она вспомнит все как следует. Но в то время как одна часть ее сознания хотела проснуться, доискаться ответа на этот вопрос и все как-то разложить по полочкам, другой ничего не хотелось, кроме самых простых занятий: лежать тут, плавать на волнах подступающего и отступающего сна и лениво припоминать, когда же она в последний раз была так счастлива и беззаботна. Это ощущение ей было хорошо знакомо. Каждое утро, прежде чем проснуться и встать лицом к лицу с реальностью и обязанностями, какие та на нее возлагала, она переживала нечто подобное. Если везло, ей и вправду удавалось выспаться, как дитяти: спокойным, глубоким сном, куда ничто постороннее не врывалось. Но потом ей приходилось проснуться, хотела она того или нет. И на нее разом наваливались вся тяжесть повседневности, все давние обиды, вся жестокость, с которой она сталкивалась, все несправедливое обхождение, которого, так сказать, удостаивалась. Обыкновенно одна только мысль обо всех этих неприятностях бесцеремонно стягивала с ее разума флер счастья и легкости.

Она снова вздохнула. Глубоко, всей грудью вдохнула воздух и почти сразу выдохнула, с горечью провожая безвозвратно ускользающую дрему.

Одеяло, которым ее укрыли, оказалось неправдоподобно мягким и легким, почти неощутимым. Оно обернулось вокруг ее обнаженного тела, когда она завершила выдох и потянулась под этим теплым покровом. Даже Господу, наверное, не доводилось так нежиться.

И тут у нее перехватило дух. В голове возникло видение чего-то ужасного, чье-то лицо, вызвавшее в ней непреодолимый страх.

Прежде чем она успела вполне осознать, что это такое, оно исчезло без следа. Гнев, страх и горечь растаяли, как дым.

Чего бы она мгновением раньше ни опасалась, теперь это не представляло никакой угрозы. Отлично, только и подумала она.

Теперь-то и вправду пора вставать, сказала она себе.

Она приоткрыла глаза и обнаружила, что лежит на белых прохладных простынях, разметавшись по широченной кровати, в большой комнате с высокими окнами. Окна были распахнуты, но прикрыты белыми, тонкими, полупрозрачными занавесками. Потолок тоже располагался очень высоко. Теплый, напоенный цветочными ароматами ветерок гулял по комнате. Сквозь ткань занавесок и щелки меж оконных створок слабо просвечивало солнце.

В изножье она заметила нечто вроде слабо посверкивавшего расплывчатого облачка. Под ее взглядом облачко сделалось плотнее, и из него выплыло слово СИМУЛЯЦИЯ.

Симуляция?

Она села на постели, поморгала и протерла глаза. Потом снова огляделась кругом. Теперь изображение комнаты на сетчатке обрело четкость. Комната выглядела абсолютно, совершенно реальной. Но комната ее больше не интересовала.

Она внимательнее вгляделась в то, что промелькнуло перед ней, когда мгновением раньше она подняла руки и ладони к глазам. У нее глуповато раскрылся рот и отвисла челюсть.

Она очень медленно повторила это движение. Поднесла руки так близко к лицу, как только сумела. Повернула их тыльной стороной к глазам, осмотрела еще и еще раз. Потом перешла к ладоням и запястьям. Не удовлетворившись этим, скосила глаза, исследуя щеки и груди.