Во всех столкновениях Мориса и Соланж, Шопен всегда был на стороне своей любимицы, а Соланж любила дразнить и злить брата. Неизбежно такое странное, натянутое положение должно было разрешиться взрывом. Дошло до того, что Морис, уже двадцатилетний молодой человек, категорически заявил матери: или он, или Шопен, им двоим нет места в ее доме. Если останется Шопен, то он уедет, поселится отдельно и даже не будет бывать у матери.

Жорж Санд очень любила своего сына, мать и сын были замечательно дружны; дочь она любила гораздо меньше, и когда пришлось выбирать между сыном и Шопеном, она предпочла сына.

Жорж Санд надеялась, что несколько месяцев разлуки успокоят расходившиеся страсти, что потом можно будет как-нибудь примирить обоих, и Шопена и сына, поэтому она с детьми постаралась поскорее уехать в Ноган; 3 апреля 1847 года она уехала из Парижа вместе с сыном и дочерью, обещая писать Шопену.

Шопен остался в Париже один. Сначала он даже был доволен своим одиночеством и покоем. Жорж Санд часто, почти каждые пять дней, писала ему обо всем, что делается в Ногане. Эта переписка продолжалась до конца июля, а затем оборвалась по целому ряду причин, причем основным поводом послужила свадьба дочери Жорж Санд, Соланж.

Соланж выходила замуж за скульптора Клезенже. Шопен считал Клезенже совершенно неподходящим человеком, утверждая, что Соланж будет несчастна, и возмущался, что Жорж Санд соглашается на это замужество. Сама Жорж Санд согласна была с Шопеном, но, хорошо зная упрямый и своевольный характер своей дочери, понимала, что ничего сделать нельзя. Если препятствовать Соланж, то она тайком уйдет к Клезенже. Поэтому она написала Шопену, чтобы он не вмешивался в дело замужества ее дочери: раз она согласна, то не о чем говорить!

Свадьба состоялась в мае, а уже через месяц было ясно, что брак несчастный. У Клезенже оказалось столько долгов, что дом в Париже, который Жорж Санд дала дочери, пришлось продать. В Ногане между Жорж Санд, Клезенже, Соланж и Морисом дошло до диких столкновений, причем Клезенже с ножом бросился на Мориса.

Конечно, после этого Жорж Санд заставила Клезенже уехать, а дочери заявила, что примет ее к себе только без мужа. Соланж и Клезенже уехали в Париж.

После их отъезда Жорж Санд написала Шопену письмо, в котором ставила условием, чтобы он не поддерживал никаких отношений с Клезенже и чтобы по приезде в Ноган ни слова не говорил о Соланж. Только при соблюдении этих условий она согласна на его приезд.

Шопен никоим образом не соглашался оставить свою любимицу Соланж без всякой помощи. Он ласково встретил обоих в Париже, всячески помог им, и таким образом его многолетняя дружба с Жорж Санд была прервана.

Он не поехал в Ноган, остаток лета провел в душном Париже, что крайне вредно повлияло на его здоровье.

Лишенный общества Жорж Санд, ее постоянных забот, Шопен почувствовал себя одиноким, покинутым, его душевное состояние было подавленное, он не мог работать попрежнему, не имея прежнего спокойствия.

Жорж Санд глубоко обиделась и не приехала, как всегда, с наступлением зимы в Париж, осталась в Ногане. Она до того тяжело переживала этот разрыв, что даже расхворалась.

Вот в это-то тяжелое время и сказалась вся разница в окружавших их людях, в друзьях. В то время как друзья Жорж Санд прилагали все старания, чтобы примирить обоих, различные аристократические друзья Шопена, с их религиозными и монархическими убеждениями, всячески старались помешать примирению. Различные князья Чарторийские, графиня Потоцкая, эмигранты — Гржимала, священник Еловицкий и другие — считали, что незаконный, не освященный в церкви союз с такой безбожной республиканкой, как Жорж Санд, является пятном для Шопена. Они отговаривали его от примирения, совершенно не думая о том, каково ему будет жить одному и как это на него подействует. Шопен не ответил на последнее письмо Жорж Санд и сурово отклонял все попытки примирения.

Так прошла зима. В феврале 16 числа Шопен устроил в Париже свой фортепианный концерт. 22 февраля он назначил другой, который так и не состоялся.

22 февраля вспыхнула революция в Париже, и король-буржуа Луи-Филипп должен был бежать. Была провозглашена республика и избрано временное правительство для созыва учредительного собрания. В члены этого временного правительства попали друзья Жорж Санд во главе с Луи Бланом.

Жорж Санд немедленно бросила Ноган и приехала в Париж. Здесь она примкнула к временному правительству и вошла в гущу политической жизни.

Совсем иначе было с Шопеном. Под напором событий притихли аристократические круги, многие бежали заграницу, крупная буржуазия попряталась.

Это лишило Шопена почти всех уроков, ему нечего было делать в Париже. Революционно-республиканская жизнь Парижа, в которой Жорж Санд была как в родной стихии, была ему глубоко чужда.

Так как ему нечего было делать в революционном Париже, Шопен решил уехать в Англию, в Лондон, куда его давно звали и где он давно мечтал побывать. Там начался как раз оживленный весенний сезон, можно было дать несколько концертов и заработать денег. Так он и сделал и в половине апреля уехал в Лондон.

Конечно, артист с такой европейской славой и значением, как Шопен, имел в Англии шумный успех. Шопен дал там несколько блестящих концертов и получил хорошо оплачиваемые уроки.

Но сырой, влажный климат Лондона оказался для него вредным, губительно повлияв на его здоровье. В Лондоне он пробыл до августа и затем уехал отдохнуть в Шотландию, в замок Кальдер-Гауз, принадлежавший лорду Торпичен, недалеко от Эдинбурга. Лорд Торпичен давно приглашал Шопена приехать к нему погостить.

Шопен писал родным, что он находится в красивом, чудесном замке, в очень живописной местности. Но, несмотря на все прекрасные условия жизни, здоровье его не только не улучшилось, а стало так плохо, что его служитель, постоянно ездивший с ним, должен был часто по вечерам на руках вносить его на второй этаж, где находились комнаты для гостей.

В Кальдер-Гаузе Шопен пробыл два месяца, а затем здоровье его настолько ухудшилось, что он в октябре переехал в Эдинбург к доктору Лущинскому. Здесь под наблюдением опытного врача он несколько поправился и даже настолько, что опять дал ряд концертов.

Но все-таки холодный и сырой климат Англии стал настолько невыносим для него, что Шопен решил опять вернуться в Париж, надеясь там поправиться. В конце ноября 1848 года он уехал из Англии обратно в Париж.

Вернувшись в Париж, Шопен сразу слег в постель. Друзья, увидев его, пришли в ужас. Путешествие в Англию подействовало вредно. Приходилось удивляться, как еще в таком слабом теле удерживается жизнь. Конечно, ни о какой музыкальной деятельности не могло быть и речи. То, что он писал в то время, настолько не удовлетворяло его, что он разрывал на части рукопись. Сохранились только трогательные мазурки ор.68 № 4 и ор.50, 51, да печальный, тоскливый романс "Мелодия" на слова поэта Сигизмунда Красинского.

Приближались жаркие летние месяцы, и Шопен, чувствуя себя плохо, решил написать в Варшаву родным, чтобы его сестра Людвика приехала к нему. Уж если умирать на чужбине, то все же не среди чужих: такой смерти Шопен всегда боялся.

К великой радости Шопена, в июле приехала Соланж с маленькой дочкой и поселилась неподалеку от него. Соланж приехала из Гильери, имения отца, узнав о болезни Шопена. Теперь он был не один. И действительно, Соланж преданно ухаживала за ним и не покинула его до самой смерти.

Навещали его любимые ученики: Гутман и Говард. Из дам-аристократок чаще всего бывали княгиня Чарторийская, его ученица, и графиня Дельфина Потоцкая, чье соловьиное пение Шопен всегда любил.

19 августа приехала его сестра Людвика с дочерью, уже большой двенадцатилетней девочкой. Радость Шопена была безмерна. Здоровье его становилось, однако, все хуже и хуже. Однажды, во время посещения доктора, он присел на кровати, опираясь на плечо Гутмана, и сказал: