— Абдурашид, ты поедешь завтра к Багаудину? — включился опять Омаров М.

— Определенно ответить на этот вопрос я не могу. Я подумаю.

— Если решишь поехать, ты нам сообщи.

— Исход любой войны, любого конфликта, каким бы ожесточенным он не был, какие бы обиды не были в основе этого конфликта во все времена и на всех континентах, это — неизбежный мир. Сегодня есть жертвы. Но они не катастрофические, хотя, для матери не вернешь сына, для детей не вернешь отца. Эта трагедия родных и близких погибших, это горе для всех. Однако лучше мир после десятка жертв, чем после сотен. Если и после сотен жертв мы не придем к миру, мы к нему придем после тысяч жертв, после катастрофических для целого социума разрушений, бед и лишений. В масштабе истории мы все окажемся глупыми пешками, слепыми исполнителями чьего-то политического заказа, замысла и козней. Мне бы не хотелось, чтобы так было. Нельзя допускать гражданскую войну в республике, нельзя допускать крупномасштабные военные действия на Кавказе, переговоры и компромисс сегодня, это выигрыш в историческом масштабе. Все же мне хочется мудрых действий, а не решительных. Это мое мнение и моя позиция. А я всего лишь один из…. Решать вам. Мы не настолько богаты, чтобы допустить на нашу землю войну. С вашего позволения я покину вас.

— Завтра свяжись тогда с нами, — сказал Магомед Омаров, пожал руку и я вышел из кабинета начальника РУВД. Со мной из кабинета вышел и сопровождал меня почти до моста тот самый седоволосый молодой человек. После многочисленных его вопросов, в том числе и на счет даты моего отъезда из района и вылета в Москву. Я спросил его, откуда он родом и кем он работает в районе?

— Я с Гергебильского района. Работаю в Цумадинском ФСБ.

— На счет даты своего отъезда я его дезориентировал. Мы попрощались на неожиданном для меня тоне:

— Встретимся тогда 15 августа в Махачкале, — многозначительно сказал он мне.

А 15 августа, иншаллах, я буду уже в Москве. Хотя, задержать меня в Махачкале для них ничего не стоит. Держать в поле зрения меня — не надо даже особо стараться.

На следующий день я встретился с имамом Агвалинской мечети Саид-Хусеном, который мне посоветовал не ехать на переговоры. Объяснил он это так:

— Вчера я был у Багаудина. Он готов на переговоры, но с условием, что М. Омаров гарантирует ему эфир на республиканском телевидении в виде дискуссии или обращения к дагестанцам. Он хочет объяснить свою позицию дагестанцам, готов на любые дебаты с участием любого государственного или религиозного деятеля республики. После этого — переговоры с представителями власти. Он тебе то же самое и скажет. Это первое. Второе, что я тебе особо хочу подчеркнуть, — после переговоров с Багаудином на обратном пути нашу машину обстрелял милицейский пост. Я ведь поехал туда по поручению М. Омарова! Еле вышли из этой ситуации. Тебя на обратном пути или там же, у мятежников, могут прикончить и вину свалить на них. Объективное мнение, правдивый взгляд на эту проблему им (власти — авт.) не нужен. Твой подход к любой такой проблеме нестандартный и исключительно всегда неприемлемый для власти. Потому я категорически против твоей поездки к Багаудину.

В июне 1999 года в Ботлихском районе собираются активисты религиозной общины бывшего Андийского округа (Цумадинского, Ботлихского и Ахвахского районов). Присутствуют гости из Ичкерии. Религиозные деятели горных районов Дагестана говорят о проблемах жителей республики, о нравственной деградации общества, о коррупции в республиканском руководстве и бедственном положении жителей республики. Недовольство коррумпированным руководством республики, криминальным режимом не выражают лишь умалишенные. Чеченские гости видимо сделали свои выводы — у них ведь в этом плане все в порядке. Возможно, некоторые представители джамаата этих трех районов и были готовы на согласованные действия фундаменталистов Ичкерии и Дагестана для смены режима в республике. Вскоре после этих встреч в районе появляются листовки с призывами установить справедливость в республике путем обращения к Исламу.

Начиная с 1993–94 гг. в Дагестане продолжается серия террористических актов, направленных против местного руководства. Недовольство экономической политикой руководства республики нарастает, в ответ — усиление власти с еще большей криминализацией. Счет покушениям на мэра города Махачкалы Саида Амирова потерян даже органами МВД. Взрыв на ул. Пархоменко был варварским по исполнению, чудовищным по последствиям террористическим актом, направленным против С. Амирова в результате которого погибли десятки мирных жителей. Красной нитью в предвыборном марафоне мэра Махачкалы проходила ожесточенная борьба с коррупцией и преступностью. Однако эта борьба ограничилась несколькими поездками генерала Колесникова в Дагестан, небольшим шумом вокруг нескольких фамилий. Накал же постепенно снизился, многие руководители республики вздохнули с облегчением. О поездках же Колесникова говорили, что одни кланы «заказали» других, мол, идет зачистка верхушки от зарвавшихся, неуправляемых коллег по «руководству экономикой республики». Преступность в республике не упала. А составляющая, основополагающая почва преступности — нищета — расширяет свои границы. Республика становится своеобразной черной дырой в российском бюджете. Возможная смена существующего режима в республике для Москвы становится чуть ли не синонимом выхода Дагестана из состава РФ. Возможно, руководство республики и убеждает Кремль в этом. Потому Москва готова как можно дольше кормить нынешний режим, лишь бы сохранить российский флаг в Дагестане. Ни исламисты, ни демократически настроенная интеллигенция не ставили своей целью выход из состава России. В начале 1990-х годов коммунистическое руководство Дагестана (оно и сегодня правит балом) постепенно, очень мягко готовило общественное мнение к возможному выходу из состава РФ. Это на тот случай, если демократическая Россия начнет крутые меры по проведению экономических и политических реформ в республике. После путча 1991 и последующего распада СССР еще почти год над зданием ВС и Совета Министров Дагестана веял серпасто-молоткастый красный флаг несуществующего государства. Его меняли, обновляли. Был случай, что его как-то скинули, а вместо него водрузили российский триколор. Не долго удержался. Дагестан стал излюбленным местом разного рода встреч с избирателями, ветеранами и прочими для Макашова, С. Умалатовой, Г. Зюганова и др. Правительственная пресса Дагестана в начале 1990-х годов вела откровенную антиправительственную политику по отношению к федеральному правительству, особенно в области рыночной экономики и внешней политики. Однако Москву вполне устроило старое перекрасившееся руководство, и навязывать Дагестану никакие идеи не стала. Мало того, на фоне мятежной Ичкерии, Москва одарила республику кредитами, льготами и прочими благами. «Воруйте, хапайте, прихватизируйте что хотите, но в составе РФ!» В российских СМИ Дагестана будто и нет в составе РФ. Говорят о Башкортостане, о Татарстане, Якутии, Приморском крае, но не о Дагестане. В то же время, Дагестан не менее глубокая и темная дыра в российской экономике, чем Ичкерия. Но там все нормально… Сегодня, кто бы ни ставил вопрос о выходе из состава РФ, — поддержки ему в Дагестане не найти.

Последние годы в Махачкале принимаются беспрецедентные меры безопасности для руководителей республики. Всего лишь в 1992–93 гг. Премьер Министр республики Абдуразак Мирзабеков, выделявшийся в руководстве республики своей интеллигентностью, образованностью, высокой культурой публичного поведения, спокойно выходил из Дома Правительства, мог за руку поздороваться с представителями оппозиции, если таковых увидит, постоять, пошутить, подискутировать с ними, сесть в машину и уехать без всякого сопровождения и телохранителей. Спикер НС РД Муху Алиев мог пешком от дома Правительства направиться к Приморскому парку, где он мог встретить и знакомых, и друзей. Часто можно было встретить на улицах и скверах Махачкалы прогуливающихся министров республики. Передел собственности, бесконтрольная «прихватизация» государственного имущества и природных ресурсов в корне поменяло ситуацию, как в республике, так и в руководстве Дагестана. Те, кто «прихватизировали», сами почувствовали, чей кусок присвоили и с каждым днем усиливают меры по обеспечению собственной безопасности. В республике окончательно власть трансформировалась в бандократию.