Семья Омелько ютилась в подвале того коттеджа, где жила Анна. Хотя Дарина нанялась сюда кухаркой, а ее муж Василь — садовником, оба они выполняли у фрау Эльзы-Марии Баумгартен самую разнообразную работу. Дарина присматривала за птичником и водоемами фрау Баумгартен.

В птичнике кроме кур, гусей и уток были куропатки, фазаны, рябчики, вальдшнепы, голуби. В трех небольших бассейнах, которые фрау Баумгартен почему-то называла аквариумом, серебрилась форель, привезенная из высокогорных озер Швейцарии, севрюга, осетр из России, вьюны, королевский карп и даже раки. Уход за всей этой живностью отнимал у Дарины немало времени и сил. Кроме того, в ее обязанности вменялся уход за огородом. Летом на свежем воздухе, а зимой в парниках она выращивала огурцы, помидоры, перец, цветную капусту, салат, спаржу и шампиньоны.

Фрау Баумгартен требовательно и придирчиво относилась к слугам. Бывало, Дарина, замороченная, побежит к птичнику или в парник в кухонном фартуке. Заметив это, фрау Баумгартен обрушивает на кухарку каскад ругательств: и «швайнерайн»,[23] и «шмуциге азиатен»,[24] и «унгецогене вайб»,[25] грозится прогнать Дарину.

Круг обязанностей Василя был еще шире. Он ухаживал за садом: весной вскапывал его, подрезал ветви, сажал цветы, поливал их, выращивал саженцы. Фрау Баумгартен не нанимала дворника, его работу выполнял тоже Василь. Не обходилась без него и конюшня.

Когда же фрау Баумгартен собиралась куда-нибудь выезжать, Василь запрягал лошадей в фаэтон или пролетку, занимал место кучера. А еще он должен был привозить дрова, уголь, продукты и овощи, закупаемые фрау Эльзой в деревнях.

Супруги Омелько не роптали на судьбу. С детства узнали тяжелый труд, да и к ругани хозяев не привыкать. Чего-чего, а этой «ласки» они вдоволь отведали.

Безземелье, нужда, безработица и голод, господствовавшие на западноукраинских землях, принуждали тысячи крестьянских и рабочих семей покидать родные места, искать работу на чужбине.

Василь и Дарина Омелько, как и многие их земляки, стремились поехать в Южную Америку. Очень уж расхваливали агенты-вербовщики заокеанский «рай». Доверчивые как дети, Василь и Дарина даже не могли предположить, что их обманывают, что нуждой и горем бедняков спекулируют ловкие мошенники, наживаются разные компании, занимающиеся перевозкой эмигрантов, поставкой дешевых рабочих рук.

От выезда в Америку Дарину и Василя спас покойный брат фрау Баумгартен. Семь лет назад он привез их на работу к своей сестре.

И хотя досыта ели Василь и Дарина на чужбине, но тянуло их на родину, к родным и близким людям. Не раз намеревались вернуться в Галичину, но не имели они там ни кола ни двора.

— Поживем еще годок, поднакопим деньжат, тогда и возвратимся. Купим пару моргов земли, поставим хату и заживем! — мечтал Василь.

Надо сказать, что фрау Баумгартен относилась с какой-то почтительностью к доброму как ребенок богатырю, каким был Василь. Честный и покорный, всегда молчаливый, он целый день мог и слова не вымолвить, если его не затронуть. Поэтому, прожив в Вене семь лет, он знал только несколько немецких слов, с какими к нему чаще всего обращалась хозяйка. Если она сказала «фарен», он знал — нужно закладывать фаэтон. «Пуцен», «вашен», «райниген» — говорила фрау и указывала на забрызганный грязью фаэтон. И Василь понимал: фаэтон нужно чистить и мыть, чтобы блестел. Со временем научился понимать хозяйку с полуслова — по мимике и жестам.

Крепкое здоровье и сила Василя будили в угасшей фрау Баумгартен волнение. Особенно ее пленяла улыбка, которая, подобно солнечному лучу, согревала заледеневшую душу вдовы. Его улыбка обезоруживала не только хозяйку в минуты наибольшего гнева, но спасала и других слуг от нападок разъяренной фрау.

Дарина знала, как тупеет язык и смягчается сердце сухой как доска фрау Баумгартен, только лишь она увидит Василя. И когда Дарине попадало от хозяйки, она беззлобно подтрунивала над мужем:

— Что же ты, голубь, не пришел выручить жену? Ведьма твоя снова бушевала. Пришел бы, усмехнулся что солнышко ясное, может, и утихомирилась бы, отстала от меня.

На это Василь добродушно улыбался, а Дарина покатывалась со смеху:

— Постой, вот пойду да позову ее, может, наконец, и тебе затрещину даст.

И хотя Василь прожил с Дариной десять лет, и уже растили троих детей, любовь их оставалась такой же сильной и свежей, как в дни юности.

Дарина, в отличие от мужа, была человеком общительным, любила поговорить о том о сем, интересовалась, как живут люди, что делается на белом свете. Потому она быстро научилась понимать, затем и говорить по-немецки. Любила Дарина делиться своими переживаниями с горничной Мартой, которая тоже была из крестьян, но умела читать и писать. Тихими вечерами в свободную минуту Марта рассказывала Дарине о жизни австрийских крестьян, о своей нелегкой сиротской доле.

В тот вечер, когда состоялся разговор Калиновского с Анной, Дарина почему-то долго не возвращалась домой.

Василь успел наиграться с детьми, с помощью старшей дочки Галинки накормил и уложил спать маленького Сашка. Галинке часто приходилось хозяйничать дома и присматривать за ребенком, так как мать всегда работала.

— Видать, детки, наша мамця опять задержится. Ложитесь спать, — сказал Василь дочкам, Лесе и Галине.

Василю и самому пора было укладываться, спозаранку он собирался ехать в село за фуражом для коней. Но Дарина могла вот-вот придти, и он задремал, сидя у стола.

— Хорошо, что ты еще не спишь, — разбудил его взволнованный голос Дарины.

— Что стряслось, Дарцю? На тебе лица нет…

— Дети спят? Сашко не плакал? Ой!.. — Дарина устало присела на скамейку и положила голову мужу на плечо.

— Ты чего так поздно? А это что? — показал он на большой саквояж у ног жены.

— Ой, Василько, не знаем мы горя! А как люди страдают…

— Ты о чем?

— Ой, Василько, родненький, любый мой! Надо пани Анну спасать. Ты не знаешь… Ведь пани Анна не жена пану Калиновскому.

— Неужели?

— Муж пани Анны — революционер. И русский царь казнил его. Маленький Славик не от пана Людвига, как мы все думали. Пани Анна вышла замуж за Калиновского не по-настоящему, как вот мы с тобой, а чтобы властям глаза отвести, своего мужа спасти. Но не помогло, казнили. Теперь пан Калиновский требует, чтобы она стала ему настоящей женой, а пани Анна не хочет. Пан Калиновский грозится сына отнять. Пани Анна плачет, боится этого ирода, у него же, сам знаешь, черт под полою, а сатана в кармане. Василько, родненький, надо помочь пани Анне! Она хочет спрятаться где-то с сыном, пока из Праги приедет ее мать.

— Помочь надо, — вздохнул Василь. — От лихого человека хоть полу отрежь да беги. Уж лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою. Только… Вдруг фрау Баумгартен узнает?

— Кто ж ей скажет? Слушай, Василь, я с Мартой говорила. На время можно в село к ее матери. Марта поедет с тобой, а когда будете проезжать их село, оставишь там дивчину вот с этими вещами. Марта с матерью договорится. На обратном пути захватишь дивчину. Раньше десяти утра, сам знаешь, фрау не встает — у барона в карты дуются до трех ночи. Да и наши паны встают не раньше. Успеете, — Дарина говорила, переходя на шепот, чтобы их случайно не подслушали.

Она и не подозревала, что именно в эту минуту к их двери подкрался Шенке.

Минут двадцать назад он заметил Дарину, которая, крадучись, несла тяжелый дорожный саквояж. Сначала он ревниво подумал: «С каких это пор фрау Анна отдает в стирку свое белье не Грете, а кому-то другому?»

Шенке, увидя Дарину с саквояжем, встревожился. Если кухарка отобьет у Греты хлеб, той нечего будет здесь делать, ее уволят. А молоденькая фрейлен Марта пока что не благоволит к нему.