Барона фон Рауха, увидевшего на первой странице «Брачной газеты» портрет своей жены под заголовком:

едва не хватил апоплексический удар.

Впрочем, нечто подобное переживал и молодой репортер Фред Курц, который всегда умел быстро добывать сенсационные новости и потому имел много завистников и недругов.

А случилось это так. Получив лично от редактора задание сфотографировать вдову-миллионершу, молодой репортер помчался прямо на кладбище, куда двинулась похоронная процессия. Обычно за катафалком первыми идут ближайшие родственники покойного, в том числе и жена. Окинув взглядом первый ряд идущих за катафалком, Фред Курц увидел трех женщин: две из них были староваты. А вон та, красивая, которая шла посередине в дорогом траурном одеянии, заплаканная, — безусловно, вдова миллионера.

Вот так и произошла ошибка. Фред Курц сфотографировал баронессу Амалию Раух, которую принял за Анну Калиновскую.

О скандале сам репортер узнал в то же утро, когда портрет и информация появились в газете.

Фред Курц, придя в редакцию, снял пальто и повесил его на вешалку у стеклянной двери. Сел за письменный стол, развернул принесенные с собой бутерброды с отварной свининой и, второпях завтракая, начал просматривать страницы свежего номера газеты. Задержав взгляд на своей информации, которая украшала первую страницу, он заметил, что ночью кто-то из сотрудников газеты дописал концовку под портретом «Анны Калиновской». Фред Курц остался доволен добавлением — в нем шла речь об опеке.

Раздался телефонный звонок.

— Фред Курц у телефона.

— Скажите, ваша мать жива? — серьезным тоном спросил мужской голос.

— Кто это спрашивает?

— Будьте добры, сначала ответьте на мой вопрос.

— Да, жива, — в недоумении буркнул Курц.

— Так вот, мальчик, бегите домой, вскарабкайтесь на колени своей мамочки и попросите соску. Кто вам сказал, что вы репортер? Молокосос!

Курц не успел и рта раскрыть, как трубку повесили. А через минуту опять позвонили.

— Фред Курц слушает.

— Поздравляю короля информации с очередной уткой! — загремел кто-то басом из трубки. — Поспеши заказать себе гроб, Фред! Барон фон Раух тебя убьет.

На этот раз Фред Курц узнал голос своего явного недруга — репортера из газеты «Венские новости».

— Хелло! Хелло!.. — сердито крикнул Фред Курц в трубку, но в ответ раздался хохот, и коллега повесил трубку.

Не прошло и пяти минут, как телефон снова зазвонил. Говорил незнакомый голос:

— Это «Брачная газета»?

— Да.

— Мне нужен репортер Фред Курц.

— Курц вас слушает.

— Через час, щелкопер несчастный, ты уже не сможешь никого слушать. Ты будешь трупом! Хи-хи-хи-хи! — И трубку повесили.

«Чертовщина! Что за нелепые шутки?» Настроение репортера омрачилось.

Снова звонок.

— Фред Курц!

— Как, вы еще живы? Ну, слава богу!

— Я вас не понимаю, — раздраженно перебил Курц.

— Ах, вы меня не понимаете? — вздохнул в трубке чей-то нарочито измененный голос. — Боюсь, что барон Раух вас тоже не поймет. Лучше вам смыться из Вены. И поскорее, — злорадно хихикнув, трубку повесили.

Телефон не переставал звонить, но Фред Курц не брал трубку. Он угрюмо жевал бутерброд и ругал себя за то, что ни одного из этих наглецов не обругал как следует.

Казалось, телефон вот-вот разорвется от настойчивого звонка. И Фред Курц, проглотив последний кусочек четвертого бутерброда, вытер руки о бумагу, в которой был завернут завтрак, скомкал ее и, бросив в плетеную корзину под столом, рванул трубку.

— Какого дьявола вам нужно? Я вам хребет переломаю! — яростно набросился Фред Курц.

— Хелло! Хелло! Курц! — послышался спокойный голос в трубке.

— Я вам покажу «хелло»! Жаба болотная, хулиган! Повесьте немедленно трубку, проходимец! Да я вас… — Курц вдруг притих, втянув голову в плечи, и трубка в его руке заметно задрожала. Он узнал голос редактора, хозяина газеты.

— Говорит Ольденмайер. Вы слышите, Курц? Зайдите ко мне.

С тяжелым сердцем Фред Курц отошел от телефона, вздохнул, поправил и без того безукоризненно лежащие волнами каштановые волосы и пошел к патрону.

Минут через пять Фред Курц вылетел из кабинета редактора, точно из бани — красный, вспотевший и, чтобы в таком виде никому не попасться на глаза, шмыгнул в свою комнату.

Не успел Курц сесть за стол, как снова зазвонил телефон. Надо было видеть, с какой враждебностью посмотрел на аппарат репортер. Будто именно телефон был виновен в том, что он, Курц, сейчас получил взбучку от редактора.

Курц свирепо схватил трубку и гаркнул:

— Какого черта?..

— Фред, друг мой, это ты?

Курц узнал голос приятеля из газеты «Ди цайт».[27]

— Извини, Вилли. С утра мне звонят какие-то негодяи и бессмысленно угрожают. Я думал, что опять кто-то из них… Прости за грубость, я слушаю тебя.

— Фред, разве ты еще ничего не знаешь?

— Нет, а что?

— Слушай, скандал… Ты перепутал: вместо портрета Анны Калиновской ты дал портрет жены барона фон Рауха. Всем газетам известно. Пахнет крупным скандалом. Говорят, что Раух — свирепая натура, к тому же он миллионер!

Фред Курц дальше не слушал. Он бросил трубку, схватил с вешалки свое пальто и словно обезумевший выбежал из редакции.

Минут через двадцать Фред стоял у парадного подъезда зеленого коттеджа на Клангенфуртерштрассе, а еще через три минуты, назвав себя судебным чиновником, увидел настоящую Анну Калиновскую.

Теперь Фред Курц понимал, что его служба в газете висит на волоске. Хорошо, если кончится только тем, что его с треском выгонят. Не зря же враги атаковали Курца телефонными звонками.

«Курц, главное — не теряйся, — размышлял молодой «король венской информации», выходя из ворот зеленого коттеджа. — Чего в жизни не случается с нашим братом! Интересно, какое же наказание готовит мне этот «свирепый миллионер»?

А тем временем барон Раух, как раненый бык на арене цирка, метался по будуару жены, свирепо размахивая газетой, натыкаясь на шелковые пуфы.

— Я им покажу! — кричал он. — Они узнают, как посягать на честь барона фон Рауха! Я… я…

— Рудольф, любимый, успокойся… Опомнись. Ведь прислуга слушает. Барон, опомнись. Ты компрометируешь… — умоляла баронесса.

Раух, удивленный последними словами жены, остановился перед ней и вытаращил глаза, словно потерял дар речи. Потом неожиданно поклонился ей:

— О гнедиге фрау, вы сама непорочность! Я безгранично благодарен вам, что вы так оберегаете мою честь, нашу честь. — Он снова сделал комический реверанс. — Очевидно, вы руководствовались высокими побуждениями, когда писали эту записку? — Барон достал из кармана записку жены к Калиновскому, развернул и поднес к глазам жены. — Узнаете свой почерк? Образец добропорядочности, высокой морали, не правда ли? — Он увидел, как Амалия побледнела, и злорадно расхохотался.

Баронесса, плотно сжав губы, зло сверкнула глазами, молча подошла к трюмо и, отомкнув шкатулку, извлекла оттуда конверт с адресом, написанным неровным почерком. Потом, приблизившись к мужу и так же, как он, развернув письмо, протянула его Рауху.

— Я берегу честь нашей фамилии с таким же старанием, как и вы! — съязвила баронесса. — Вы узнаете почерк? Это пишет наша бывшая горничная Эмма, которую вы неизвестно почему уволили. Поздравляю вас, эта «несносная» горничная родила вам дочь. Не желаете ли взглянуть на вашу «наследницу»? — сладеньким голоском жалила баронесса. — Прошу, «татусю»…

Не сводя разъяренного взгляда с мужа, она снова грациозно подошла к шкатулке, достала фотографию голой малютки, затем взяла за рукав барона, который сразу съежился и притих, подвела его к зеркалу. — Не правда ли, малютка похожа на вас?

Служанки, притаившиеся за дверью, были удивлены тишиной, внезапно наступившей в будуаре. Две молоденькие горничные, лакей и Страсак подкрались к самым дверям будуара и затаив дыхание слушали, о чем говорили барон и баронесса.