Он готов был на всё, лишь бы Лидия Семёновна как-нибудь случайно пропустила Зойкину фамилию.

Но Лидия Семёновна сказала:

— Теперь поговорим о Васильевой Зое.

И родители стали искать глазами её папу или маму.

— С Зоей просто беда! — Учительница посмотрела в дальний угол.

Заскрипели и затрещали парты, родители повернулись, и двадцать пять пар глаз пригвоздили Саньку к месту.

— Этот мальчик — её брат? — спросила Колькина мама.

И Санька услышал сочувствие в её голосе.

— Это её дядя, — ответила Лидия Семёновна.

Санька ждал, что раздадутся смешки, злые шутки, но ничего этого не случилось.

— Вот полюбуйтесь, — продолжала Лидия Семёновна и показала на парту, за которой сидела Зойка.

Парта была вся в щербинах, словно её изглодали козы.

«Приду домой, я ей покажу, как парты обгладывать и меня перед всем родительским собранием срамить!» — негодовал Санька.

На передней парте сидел Нил Палыч — дворник дома, где жил Санька. В первом классе вместе с Зойкой училась его дочка Таня. Нил Палыч поднял руку. Лидия Семёновна предоставила ему слово.

— Эти гуси лапчатые ещё ничего не научились, делать, а портить, ломать уже стараются. Позор это! Ну вот, пусть дядя и скажет, что он думает дальше делать? А? — допытывался Нил Палыч.

— Я её отремонтирую в столярной мастерской! — поспешил сказать Санька.

— Это ты парту отремонтируешь, а что с Зоей собираешься делать? — спросила Лидия Семёновна. — Ей надо помочь.

— Обязательно помогу! — храбро ответил Санька.

— А как сам-то учишься? — спросила Колькина мама. — Без двоек?

— Без двоек! — выпалил Санька и так густо покраснел, что родители опустили глаза.

Нил Палыч крякнул и отвернулся, и только Лидия Семёновна продолжала смотреть на Саньку чёрными строгими глазами.

Саньке хотелось провалиться сквозь все этажи и выскользнуть на улицу.

В классе стояла тишина.

Потом Олин папа — машинист паровоза — сказал:

— На двойки учиться нельзя, время сейчас не такое.

— Не такое сейчас время! — подтвердил Нил Палыч. — Все должны учиться, и хорошо.

Сам он учился в шестом классе вечерней школы и не имел двоек.

Лидия Семёновна назвала фамилию Тани. Нил Палыч откашлялся, застегнул пиджак, сел навытяжку, и о Саньке все забыли.

Домой Санька вернулся больной. Ночью он метался в постели, что-то бормотал, и мама сказала Ирине, чтобы его не пускали в школу и смерили температуру.

Санька слышал, как мама попробовала губами его лоб — нет ли жара, поцеловала и вздохнула. Ему не хотелось открывать глаза, чтобы мама не прочитала в них всё, что его мучило.

Мама ушла, она спешила на поезд. Провожать её поехал Виктор. Ирина повела Максимку в детский сад. Последней из дому уйдёт Зойка, вот только тогда Санька встанет, но Зойка уже ворвалась к нему в комнату.

— Сань, хочешь сладкий сырок с изюмами? — спросила она участливо.

Санька натянул одеяло на голову и проворчал, чтобы она ему не мешала спать. Но Зойка не унималась:

— Мама велела тебе смерить температуру, вот термометр.

Санька дрыгнул ногой:

— Отстань!

— Сань, меня сегодня в октябрята принимают и в подарок дадут красную звёздочку.

— Ты не заслужила, чтобы тебя принимали, — проворчал Санька.

Зойка подумала и согласилась:

— Наверно, не заслужила, но всё равно всех примут. Мы потом заслуживать будем.

Санька молчал.

— Смотри, какой у меня белый фартук и белые ленты в косах и руки чистые-пречистые…

Санька нетерпеливо дёргал голыми пятками, голова у него была завёрнута в одеяло.

Зойка вышла из комнаты.

Вскоре хлопнула дверь, и Санька остался в квартире один.

Он встал, оделся, убрал кровать, походил по комнатам. Выпил стакан молока. Скучно. Открыл шкаф и вынул маленький чемоданчик. В нём мама хранила папины военные вещи: шапку-ушанку, старую гимнастёрку с чёрными погонами и тремя лейтенантскими звёздочками, ремень, продолговатую красную коробочку с орденами и медалями.

На дне коробочки — папины фотографии. Вот он, Санькин отец, Николай Иванович Васильев. Худой, молодой, большие глаза смотрят ласково и чуть грустно. Это он в первый год войны. А вот он с забинтованной головой, когда его ранило осколком снаряда. Потом его контузило — упал снаряд возле землянки, и он вместе с товарищами был засыпан землёй, завален брёвнами. Их откопали и думали, что всех хоронить придётся, а Николай Васильев и ещё один солдат оказались живы. Подлечились и снова на фронт.

В феврале 1945 года командир сапёрного батальона Николай Васильев наводил со своими солдатами переправу через топкую речку в Восточной Пруссии. Советские танки, искусно замаскированные на опушке леса, были готовы к наступлению. Танкисты ждали, пока сапёры наведут переправу. От сапёров валил пар, хотя кругом лежал снег — яркий, февральский. Разбирали каменные дома, брошенные жителями. Камни тащили в реку, которая с жадностью проглатывала их.

Над переправой проплыл немецкий разведчик. Сапёров обнаружили. Надо было торопиться. А речка пенилась, бурлила и словно сердилась. Николай Васильев был опытный сапёр, ему и не такие реки приходилось обуздывать. Он помогал солдатам тащить камни и следил за тем, чтобы переправа была достаточно широкая и надёжная. И вот каменная гряда стала вылезать из воды. А в это время из-за леса появился немецкий самолёт и забросал переправу бомбами. Из речки вырвались тёмные облака воды и ила. Люди падали. Заухали миномёты. Вода в реке закипела от разрывов, но каменная гряда росла и продвигалась.

В одном месте снарядом разворотило переправу. Солдаты быстро заделали брешь. Осколки снарядов поражали людей. Всё больше и больше солдат уносили в лес. Но вот, наконец, переправа готова. Николай Васильев сделал знак командиру танков — двигайтесь, мол, идите в наступление, и он увидел, как головной танк въехал на переправу, уминая камни под воду. В этот момент совсем близко раздался противный визг, рвануло воздух, и, что было дальше, командир сапёрного батальона старший лейтенант Николай Васильев уже не помнил. Солдаты вытащили его из ледяной воды тяжелораненого. Долго лежал он в госпитале и вышел оттуда инвалидом. Дома тоже болел. Умер, когда Саньке было всего три года…

Санька надел гимнастёрку отца; на плечах и спине она была совсем белёсая, выцветшая от солнца и пота. Подпоясался ремнём, но пришлось в ремне шилом проколоть ещё одну дырочку: ремень был велик. На гимнастёрку прикрепил ордена: на правую сторону — орден Отечественной войны и Красной Звезды, на левую — медали. Надел шапку-ушанку и стал очень похож на того молодого Николая Васильева в первый год войны. Те же большие карие глаза, только грусти в них не видать, и тот же кудрявый вихор над правой бровью.

— Нет, совсем не похож, — пробормотал Санька и отвернулся от зеркала.

Мама часто рассказывала Саньке об отце и говорила, что отец ненавидел ложь и лживых людей. «Врать можно только врагу, и то, если это на пользу Родине», — вспоминала мама слова отца.

Санька подошёл к окну. Даже погулять нельзя — ребята знают, что он болен. Сквозь незамёрзшее стекло он увидел, как по улице медленно шла Зойка. Пальто у неё распахнуто, словно ей жарко. Но Санька знал, что это хитрая уловка. Пальто она расстегнула и шарф засунула в карман для того, чтобы все видели, что на белом фартуке у неё красная звёздочка. Вот она вошла во двор. Увидела, что Нил Палыч расчищает снег, обошла вокруг него, но дворник не обратил на неё никакого внимания. Тогда Зойка сделала второй заход и заложила руки назад под пальто. Тут Нил Палыч улыбнулся, что-то у неё спросил. Она скосила глаза на свой фартук. Нил Палыч стал рассматривать звёздочку, похлопал Зойку по плечу и запахнул ей пальто…