Едва достигнув плавней, мы одновременно дали красную ракету и открыли огонь по наступающим цепям противника. Последние, сейчас-же открыли по нам ураганный огонь и стали нас преследовать, стараясь нагнать. Поняв в чем дело, с нашей обороны стали бить выше нас. Казалось, мы были уже спасены, как вдруг из плавней нас неожиданно обстреляли. Оказалось, что в плавнях притаясь сидели уже давно подошедшие советские отряды и, вероятно, ожидали только подхода более крупных своих сил, что-бы броситься на нашу оборону. (Как выяснились позже, такие группы противника были сосредоточены вдоль всей нашей обороны на протяжении 5–7 километров).

В результате получилась такая каша, что никто из нас в первый момент не мог понять откуда и кто в кого стреляет. Для сидевших в плавнях советских воинов и наше появление было неожиданностью и они вероятно, подумали, что попали в окружение и с перепугу не стали нам оказывать особого сопротивления. Нами же в тот момент скорее владел страх, нежели смелость и мы бросились вперед к своей обороне, стреляя перед собой и назад и, наконец, пробились к своим окопам. Помогла много ракетница. Урядник Е. все время стрелял красные ракеты, обозначая наше продвижение, иначе нас всех побили бы свои.

К этому времени уже начало светать. Снегопад-метелица утихал и видно было, как по всему фронту наступают цепи Красной Армии. Немецкая артиллерия и минометы ураганным огнем засыпали наступающее советские части и принудили их, в конце концов, остановиться. Тем не менее было видно, как подходили новые и новые части Красной Армии. Очевидно, советское командование, старалось развить наступление, однако это им не удалось. Все их попытки, оставались тщетными. Советская артиллерия, прикрывавшая наступление советских частей, не могла принести какой-либо вред ни нам, ни немцам, сидевшим в окопах и нисколько не ослабила нашу оборону.

Наступление советских частей захлебнулось и стадо видно, как по всему фронту от станицы Васюренской до станицы Старокорсунской началось их поспешное отступление. Видно было, как в беспорядке, засыпаемые шрапнелью, они откатывались назад. Разгоряченные боем и ободренные их отступлением, казаки бросились их преследовать.

Из наших окопов нам было видно как 1-й и 2-й взводы нашей сотни выскочив из своих окопов с криком «ура» бросились вниз к плавням. Вскочив в плавни они обнаружили притаившихся там невольных и несчастных наших противников. Последних было так много, что они могли-бы голыми руками передушить горсточку бросившихся на них казахов, но страх, овладевший ими, растерянность, отсутствие боевой подготовки, а главное, нежелание воевать привели к тому, что все они, не сделав ни одного выстрела, целыми взводами, бросая оружия, подымались и с поднятыми руками сдававшей. Это были люди от 45-ти до 60-ти лет. Командование Красной Армии собирало на своем пути и без всякой военной подготовки, кое-как обмундировав, гнало их на убой. Как правило, вслед за этими батальонами смертников шли уже более или менее подготовленные советские войска.

К вечеру, казаков, участников разведки отпустили с обороны обогреться и отдохнуть в станицу Старокорсунскую. Почти весь эскадрон был на обороне и в станице находился только обоз, да раненые и больные казаки. Не успев отдохнуть, мы той же ночью были подняты по тревоге, и брошены в бой, против прорвавшегося большого советского отряда, недалеко от станицы Васюренской. Прорвавшийся отряд занял оборону в роще, которая углом сходила вниз к р. Кубани. Несколько станковых пулеметов «Максим» засыпали свинцовым градом наступающую горсточку казаков. Кажется, одно или два отделения немцев вышли нам на помощь из станицы Васюренской.

С большим трудом прорыв был ликвидирован. Советский отряд откатился назад, оставив нам четыре станковых пулемета. Тут-же невдалеке стояла какая-то полуразваленная хата. Выдолбив штыками в мерзлой земле кое-как окоп для пулеметного расчета, мы укрылись в хате от ледяного ветра и разыгравшейся пурги. Каждые пол-часа приходилось сменять дежуривших у пулемета. Леденели ноги и руки, нестерпимый холод сковывал все тело.

Всю ночь справа и слева по всему фронту шла беспрерывная перестрелка. Трассирующие пули и ракеты освещали р. Кубань. К утру перестрелка участилась. Советские войска повели сильный артиллерийский огонь по нашей обороне. Справа от нас в станице Старокорсунской кипел сильный бой — беспрерывно захлебывались пулеметы и слышались крики «ура».

К утру, когда стало светать, к нам прибежало трое солдат из добровольческого азербайджанского батальона. Они сообщили нам, что советские части прорвали их оборону и заняли станицу Старокорсунскую, что весь их батальон попал в плен и только им троим удалось уйти.

Утренний свет озарил р. Кубань. На белоснежном покрывали вырисовывались одна за другой наступающие цепи советских частей. Беглым минометным огнем засыпались наши окопы. Уже второй раз раскаленный до отказа пулеметный ствол приводилось сменять. Что-бы не подпустить близко к своим окопам противника приходилось вести огонь не прекращая его ни на минуту. Справа от нас мы видели, как взвод урядника Карюка уже в третий раз отбил атаку советских воинов, заставив их откатиться назад.

Помнится два или три часа после того, как рассвело, мы вели ожесточенное сопротивление, но в конце концов нам пришлось его прекратить — у нас не стало чем стрелять. Пулеметные ленты были пусты, а в патронных ящиках не было больше ни одного патрона. У нас остались лишь ручные гранаты, да по нескольку патронов на винтовку. Отступать нам было некуда. Становилось совершенно ясно, что нам и тем казакам и немцам, которые дрались под станицей Васюренской отход отрезан. Однако в Васюренской еще кипел страшный бой: очевидно советским частям не удавалось сломить сопротивление ее защитников.

Между тем, стихнувший было бой в станице Старокорсунской, неожиданно вновь разгорелся. Мы прислушивались к отдаленным, доносившимся ветром, крикам и старались понять, что происходит в станице Старокорсунской, которая для нас была в этот момент спасительным маяком.

Наступающие на нас цепи советских частей были совсем близко; мы уже видели, как они перебегают почти не ложась, а многие просто во весь рост идут на перевес с ружьями. Становилось ясно для каждого из нас — как только они кинутся в атаку, мы будем все убиты или должны будем сдаться в плен. Ни того, ни другого мы не желали. Оставалось только-одно: — оставшиеся ручные гранаты «использовать» для себя.

Командир нашего отделения, урядник Е., положив перед собой две ручные гранаты, сказал: «Одна пойдет туда, а другая для меня, кто желает, следуйте моему примеру».

Страшно умирать… Тот, кто говорит что он не страшится смерти, нагло лжет. Правда натянутые до предела нервы притупляются, наступает какое-то необъяснимое подавленное безразличие. Я хорошо помню это, охватившее меня, чувство; думается, что в тот момент оно владело также и другими казаками.

Мы все последовали примеру нашего храброго молодого командира, и молча смотрели на приближающихся советских воинов.

«А у меня дома птенчики остались», — сказал казак И. П., тот самый, которого мы под Таганрогом взяли в блиндаже советской обороны. Я видел, у него по щекам катились слезы. Никто ему не ответил ни слова. Не у него одного остались дома дети, жены, матери и отцы. Война брала свои жертвы, не считаясь ни с чем.

В эти страшные для нас минуты, со стороны станицы Старокорсунской появилась, мчавшаяся к нам наметом, пара коней, впряженных в сани. Стоящий во весь рост казак, размахивая вожжами, беспощадно порол лошадей. «Наша, наша станица!» — кричал он, пожирая нас горящими глазами. Это был все тот-же сотенный балагур и весельчак и до безумия храбрый казак, Иван Сусоев.

Как задыхающемуся без воздуха, поданный кислород возвращает жизнь, так и слова «наша станица» вернули нам жизнь.

Сусоев привез нам несколько ящиков патронов, бак горячего кофе с ромом, хлеб, консервы и шоколад. С лихорадочной быстротой набивали мы окоченевшими пальцами пулеметные ленты. Через несколько минут вновь заработал наш пулемет.