— Второму орудию, по танкам, выдвигающимся слева! — приказал Рощин.

— Хитро задумали, да не выйдет! — проговорил Мкртычев и крикнул наводчику: — Маркин, бей в борт! Не промахнись!

Зорок глаз у Маркина. Посланный им снаряд разворотил танк, порвал и разметал его гусеницы. По танкам, что вышли на фланг, ударили другие орудия. Пламенем и дымом покрылись скаты Сухой Мечетки.

Но тут на батарею ринулись пикирующие бомбардировщики. Первое орудие открыло огонь и не позволило им снизиться.

Полуденная жара спадала — августовское солнце клонилось к закату. Но не спадал накал боя. Раскалились стволы орудий. Дымными кострами пылали вражеские танки. Над Сухой Мечеткой не стихала канонада.

Да разве только здесь так самоотверженно сражались с танками зенитные батареи?

Из расположения четвертой батареи Манухин спешил к боевому рубежу первого дивизиона. В небе шныряли «юнкерсы», «мессершмитты». Гул их моторов был то урчащим, то вдруг срывался в завывающий свист — это Ю-87 переходили в пикирование, включали сирены. Глухо ухали бомбы. Резко били зенитки. Разнотонные звуки, наполнявшие воздух, сливались в один тяжелый грохот.

В степи к западу от дороги вспыхивали языки пламени, клубился дым. Горели трава, кустарник. А дальше, у Орловки, стояло сплошное зарево — полыхали жилые дома.

Свернув с большака в степь, по которой тянулись извилистые следы автомобильных шин, газик выскочил на косогор за западными окраинами Спартановки.

— Вот и первый дивизион! — проговорил водитель, затормозив машину близ блиндажей командного пункта. Командира дивизиона старшего лейтенанта Даховника Манухин увидел на наблюдательном пункте, откуда открывался широкий обзор.

— Как дела, Лука Иванович? — спросил Манухин, испытывавший добрые чувства к Даховнику, человеку с открытой душой и твердым характером.

— Бьем по пикировщикам. Навалом, гады, идут…

— А Косырев сражается и против танков, — хмуро произнес Манухин, шевельнув бровями.

— Видно, и нам не миновать «двух фронтов». Готовимся…

— Идем к телефону — вызову полк. — Взгляд Манухина направлен на зеленый холмик — земляную крышу КП. Пройдя десятка два метров, они спустились в оперативный блиндаж. В лабиринте вырытых на косогоре для командного пункта землянок оперативный блиндаж был намного больше других укрытий. К нему примыкали отсеки, где находились коммутатор, телефоны для связи с батареями, командным пунктом полка. Глубокими ходами сообщения отсюда можно было попасть в землянку командира, в укрытия к разведчикам, связистам, взводу охраны, во все службы, обеспечивающие работу КП.

За столиком с телефонами сидел оперативный дежурный — начальник связи лейтенант Степанов. Взяв трубку зазвонившего телефона, он доложил, что на проводе вторая батарея, просит командира дивизиона. Даховник стал слушать. Говорил находившийся на второй батарее комиссар дивизиона Сытник. Он сообщил, что атаки пикировщиков вторая отбивает успешно. Сбили два «восемьдесят седьмых». И тут же он передал трубку Новицкому.

У Даховника с Новицким давние дружеские отношения, и Даховник знал, что тот всегда понимает его с полуслова.

— По самолетам бьешь хорошо. Помни, могут появиться танки…

Телефонистка Валя Горбунова вызвала Манухину КП полка. Но тут послышались настойчивые звонки с третьей батареи; ее орудия стояли у дороги, что вела в город, охраняя мост через балку. Взяв трубку телефона, Даховник заговорил первым:

— Комбат? Как обстановка?

— Комбат тяжело ранен, — донеслись взволнованные слова. — У телефона комиссар батареи Егупоз. Два орудия вышли из строя. Противник продолжает атаки…

Манухин слышал, что докладывали с третьей батареи, и тихо сказал Даховнику: «Передайте — командование батареей принять Егупову!»

— Политрук Егупов, вам приказано командовать батареей, — повелительным тоном сказал Даховник. — Оставшиеся орудия, гранаты, бутылки с горючей жидкостью — все используйте против танков. Держите мост во что бы то ни стало!

Телефонистка сообщила: на проводе Герман. Манухин передал командиру полка, что батареи стойко отражают атаки самолетов и танков. В свою очередь поинтересовался, что докладывают в штаб полка дивизионы. Узнал от Германа: связь с третьим и вторым дивизионами прервана. Пятый дивизион ведет бой с танками. Герман предложил Манухину выяснить, почему не стреляет тринадцатая батарея, которая находится недалеко от КП Даховника.

Положив трубку, Манухин вытер платком выступивший на загорелом, обветренном лице пот.

— Вот так воскресенье! — сказал он. — Тяжелая обстановка, Лука Иванович. Воюем не где-нибудь — у Волги! — Глаза Манухина расширились. — Ни на метр, ни на вершок не имеем права шагнуть назад!

— Не шагнем, — спокойным, уверенным тоном сказал Даховник. — Батареи дерутся, словно в землю вросли. И здесь мы приготовились неплохо, — показал он на брустверы окопов, траншей. — Не так просто нас столкнуть…

— Верю, Лука, — тепло, по-дружески промолвил Манухин. — Заеду еще к вам, а сейчас проскочу на тринадцатую…

Когда газик отошел метров на семьсот, послышался резкий свист. Нетрудно было понять, что это сирена пикировщика. И тут вблизи рвануло, ухнуло. Газик подскочил, опрокинулся набок. Манухин вывалился из машины, почувствовал боль от ушиба. Шофер сполз на землю и, стоя на коленях, рассматривал покореженный автомобиль.

— Ступай, браток, в полк да передай — пусть заберут машину. А я дальше пойду пешком. — Оставив машину, Манухин зашагал полевой дорогой. Видит, приближается боец в выгоревшей гимнастерке. Подошли друг к другу ближе.

— Откуда? — спросил Манухин сержанта, забинтованная рука у которого висела плетью. — Видать, с тринадцатой?

— Да, — тяжело вздохнул сержант. — Трудный бой выдержали. Командир и комиссар батареи погибли. Из бойцов с десяток осталось, да и то большинство раненые. Меня с донесением послали?…

Лицо Манухина нахмурилось. Он взглянул в ту сторону, где стояла тринадцатая батарея пятого дивизиона. Сквозь дымное облако, стлавшееся по земле, ничего нельзя было рассмотреть. Кое-где виднелись лишь черные приземистые коробки, от которых огромными шлейфами поднимался дым.

— А газик-то чей там лежит? Не ваш ли? — вдруг спросил сержант.

— Мой… — процедил Манухин, взглянув на перевернутую машину, и как-то сразу взволнованно насторожился, увидев странную картину: к пологому холму, где находился КП Даховника, поднимая тучи пыли, ползли танки,

— Ишь куда просочились… — глухо проговорил сержант.

— Там командный пункт первого дивизиона… — в голосе Манухина — обеспокоенность и тревога.

А с того пологого холма, где он недавно был, донеслись глухие выстрелы. Вспыхнули два костра, вздымая столбы дыма. И вдруг там начали рваться снаряды.

«Что же происходит?» — произнес Манухин и сразу определил, что снаряды летели со стороны второй батареи.

Утром этого августовского воскресного дня командир второй батареи Новицкий поднял расчеты по сигналу тревоги. Вели огонь по одиночным воздушным разведчикам. В середине дня на батарею обрушились пикировщики.

Один из «восемьдесят седьмых» сделал разворот и пошел отвесно на огневую, включив сирену. У Нади Соколовой, впервые видевшей такую цель, лоб покрылся испариной.

— Спокойнее, дочка, спокойнее, — ободрял Кулик-старший молодую наводчицу.

Надя взяла цель в перекрестие.

— Цель поймана!

Выстрел оказался точным. «Музыкант» на высоте четырехсот метров взорвался.

— Молодец, твоя работа! — хвалили наводчицу бойцы. А командир расчета, теребя усы, улыбался:

— Оце вдарила, куды твое дило!

На лице Новицкого улыбка: еще одна победа на счету батареи. Посмотрел вокруг. В степи за Спартановкой громыхала канонада, все сильнее и сильнее разгорался бой. Зазвонил телефон на КП. Говорил командир дивизиона.

— Я «Реечка!» — отозвалась дежурная телефонистка Земцова. Даховник нередко разговаривал с Леной Зем-цовой по телефону и узнавал ее, как только она произносила первое слово.