— Сообщение из Уфы? — спросил полковник.

— Уфа подтвердила, что Гречко работает на заводе, дала точный адрес. Важная деталь...

Внимательно слушая доклад Чугаева, полковник по привычке оглядывал сидящих перед ним офицеров и каждый раз незаметно задерживал сочувственный взгляд на усталом лице капитана Бухалова. Умница, талантливый работник, а как человеку не везет! Год назад умерла жена, теперь сын слег... Стареет мужик, залысины все выше ползут, а на пять лет моложе...

— Важная деталь, — продолжал меж тем майор. — Гречко проживает с женой Анной Георгиевной Утиной. Вторая версия, таким образом, о том, что Гречко бросил дочь по сговору с Екатериной Уразовой и продолжает жить с ней, отпадает...

— В нее почти никто не верил, — закрыв лицо рукой, негромко добавил Бухалов.

Офицеры и полковник заулыбались: деликатнейший во всех случаях жизни капитан, стоило ему уверовать в свою версию, становился на редкость нетерпимым ко всем другим. На этой почве обычно и происходили в уголовном розыске веселые препирательства, не выходившие, однако, за пределы шуток. Более того, в какой-то степени такие столкновения различных взглядов способствовали установлению истины.

— Верно, в нее никто не верил с самого начала! — охотно подтвердил Чугаев. — В том числе и автор этой отпавшей версии... Остается первая, основная, версия: Гречко, чтобы отделаться от алиментов, убил Уразову, а затем бросил дочь, рассчитывая, что в таком возрасте она ничего не расскажет.

— Давайте план мероприятий, — кивнул полковник.

— В Уфу выезжают капитан Лебедь и лейтенант Meженцев. — Узкие черные глаза Чугаева поочередно оглядели обоих офицеров. — Вместе с ними едет Уразова. На тот случай, если Гречко будет отпираться.

— Уразова приехала?

— Должна быть с дневным, звонила.

— Так, дальше.

— Санкция на арест получена — по совокупности статей 158 и 156[1]: неуплата алиментов и оставление в беспомощном состоянии.

— Понятно. — Голубые глаза полковника мельком остановились на молодом чернобровом лице Горы Меженцева, изучающе и требовательно задержались на Лебеде. — Задача ясна?

Лейтенант Меженцев с трудом подавил желание выскочить с ответом и промолчал: спрашивали старшего.

Сорокалетний крепыш со спокойными собранными движениями четко поднялся, уверенно встретил пристальный взгляд.

— Так точно, товарищ полковник!

— Хорошо, садитесь. Какие вопросы?

— Пожелание. — Капитан Бухалов отнял от лица руку, и стало ясно, что он, обеспокоенный семейными делами, не упустил ни одного слова из доклада. — Обыск на квартире Гречко нужно провести одновременно с задержанием.

— Ясно, — кивнул Лебедь.

— Товарищ майор, — заглянул в кабинет дежурный, — к вам гражданка Уразова из Заломовска...

— Сейчас иду, — кивнул Чугаев.

— Ну что ж, товарищи...

Полковник поднялся, сухощавый, подтянутый, в тонком синем кителе с университетским ромбиком, сухо пристукнул по столу костяшками пальцев.

— Все как будто в порядке. Помните: действовать в контакте с уфимскими товарищами, смотреть по обстановке. Все.

Офицеры вышли. Полковник, потирая коротко остриженные, тронутые сединой виски, прошелся по кабинету, что-то вспомнил, поднял телефонную трубку.

— Леля, ты?.. Слушай, у нас остались апельсины?.. Сходи, пожалуйста, в санчасть. У Бухалова сынишка лежит, воспаление легких... Пожалуйста...

Уфа встретила приезжих веселым звоном трамваев, скатывающихся откуда-то с гор, и радужными мартовскими лужицами. Впрочем, никто из них толком разглядеть шумный пестрый город, залитый первым весенним солнцем, и не успел. Для капитана Лебедя и лейтенанта Меженцева сутки пролетели в работе, для Уразовой — в нервном напряжении.

И вот первая встреча.

Гречко неторопливо положил на вешалку шапку, снял калоши, на секунду замешкался, размышляя, снять ли и шинель, и ограничился тем, что лишь расстегнул ее. Шинель на нем была черная, с форменными пуговицами, сохранившаяся, должно быть, с тех пор, когда он служил в гражданской авиации. «Считает, что ненадолго», — отметил про себя капитан Лебедь, переглядываясь с черноволосым лейтенантом-башкиром.

Как и на фотографии, Гречко был острижен под машинку. Костистый, изрезанный продольными морщинами лоб казался от этого еще больше. Острый подбородок был покрыт седоватой щетинкой.

Гречко сел. Его серые широко расставленные глаза спокойно встретили внимательный взгляд капитана милиции.

— Гречко, Максим Михайлович?

— Так точно.

Резво, словно наверстывая за долгое молчание, зазвонил телефон. Лейтенант-башкир проворно передал трубку Лебедю.

— Да. — Капитан плотно прижал трубку к уху. Он давно уже ждал этого звонка.

— Товарищ капитан, докладывает Меженцев. — Провода четко доносили молодой, звучный голос лейтенанта. — Обыск ничего существенного не дал. Никаких вещественных улик. Самое интересное: с Утиной Гречко зарегистрирован с сентября сорок первого года, когда он тут в госпитале лежал...

— Ладно, приезжайте, — сдержанно распорядился Лебедь, покосившись на Гречко. Тот с равнодушным любопытством разглядывал пустоватую, залитую солнцем комнату.

— Он у вас? — не терпелось Меженцеву.

— Да.

Лебедь положил трубку и, сохраняя на лице выражение деловой озабоченности, кивнул Гречко.

— Продолжим. Год рождения?

— Девятьсот тринадцатый.

— Партийность?

— Беспартийный. — В голосе Гречко прозвучали нетерпеливые нотки. — Зачем все это?

— Придет время — узнаете.

— У меня рабочий день.

— Ничего.

В серых глубоко посаженных глазах Гречко мелькнуло удивление. Лебедь уловил это и в свою очередь удивился тоже: «Не догадывается или умеет держаться?..» Гречко пожал плечами и все так же спокойно, чуточку скучающим тоном ответил на все последующие вопросы: место рождения, имя и фамилия жены, домашний адрес. Все это было названо правильно, Лебедь с удовольствием заполнил первую страницу и дал подписаться.

— Вот здесь, внизу.

Бегло, но внимательно Гречко просмотрел запись, расписался. Понимая, что сейчас должно последовать объяснение, зачем его сюда вызвали, он с явным любопытством ждал.

Лебедь отодвинул, наконец, пластмассовое пресс-папье в сторону.

— В Заломовске бывали?

Гречко оказался под наблюдением двух пар глаз — цепких, пристальных, откровенно подстерегающих, — но ни один мускул на его крупном продолговатом лице не дрогнул.

— Нет, никогда не был.

Не ожидая другого ответа, Лебедь удовлетворенно кивнул, и тут Гречко выдал себя: не размыкая тонких длинных губ, незаметно, почти бесшумно, перевел дух. С точки зрения криминалистики это, конечно, пустяк, нюанс — такое неуловимое движение не зафиксируешь, не подошьешь к делу, но для ведущего следствие — важная поддержка.

— А в госпитале вы там не лежали?

Длинные костлявые пальцы Гречко, спокойно разминавшие папиросу, только на какую-то долю секунды остановились и снова спокойно продолжали начатую работу.

— Нет, не лежал.

Черноволосый лейтенант башкир смотрел на Гречко не отрываясь, натянутый, как струна; капитан Лебедь, выслушав очередной ответ, непринужденно покачивал головой, произносил коротенькое «угу» и просто, без нажима, словно в обычной беседе, задавал следующий вопрос:

— Уразову Екатерину не знали?

— Понятия не имею.

— А дочери Ольги у вас не было?

— Нет.

— Ну что же, давайте запишем.

Капитан перевернул страницу протокола, посмотрел на свет перо и осторожно снял с кончика какую-то пушинку. Как оперативника, Лебедя отличали удивительная терпеливость, методичность. Сейчас, словно утрируя свои же качества, капитан вслух повторял свои вопросы и ответы Гречко, нарочито медленно, отставляя буковку от буковки, записывал. В уголовном розыске такую манеру допроса называли «убивать терпением». Многие осуждали ее, но во всех случаях, когда оперативники, теряя выдержку, готовы были сдать путаное, затянувшееся дело в архив, на помощь приходило долготерпение Лебедя. Кое-кто из сослуживцев поспешно объяснял методичность капитана его ограниченностью, недалекостью; впечатление такое, должно быть, усиливалось еще и простодушным «боксерским» видом капитана, его пышущим здоровьем лицом, в котором все было добротно и прочно. И только крупный, с горбинкой нос и лукавые искорки, время от времени мелькавшие в светлых, неопределенного цвета глазах, нарушали это цельное, но поверхностное впечатление ограниченной безмятежности. Лучше всех в отделе знал Лебедя капитан Бухалов, и не случайно всегда, когда он почему-либо не мог принять участия в операции сам, старшим по его рекомендации назначался медлительный Лебедь.