Не было ли это одним из множества случаев проявления того бесконечного разума, который, возможно, одушевляет пространство, миры и существа, обитающие на них? Отчего я должен лишать себя дивного наслаждения, которое наполняет меня счастьем, и не верить в передачу материнских чувств, вернувшихся в лоно бесконечного, откуда они брали свое начало, и чувств моего незабвенного Россетти?

Я описал в другом месте прекрасные душевные качества этого человека[28]. Быть может, я умру неуспокоенным, так и не поставив крест на американской земле в том месте, где покоится прах достойнейшего среди верных сынов нашей прекрасной и несчастной родины. Останки доблестного лигурийца, павшего во время внезапного ночного нападения бразильцев на деревню, в которой он случайно оказался, должны покоиться на кладбище в Виамао[29].

Несколько месяцев прошли в бездействии, и вот Россетти и я занялись торговлей, но мы не были созданы для нее.

Во время войны между республикой Риу-Гранди и Бразильской империей были захвачены в плен Бенто Гонсалвис[30], президент, командующий армией республики и его генеральный штаб; в плену оказался также его секретарь Дзамбеккари, сын знаменитого болонского воздухоплавателя.

Россетти получил разрешение от республики, и мы здесь же, в порту Рио-де-Жанейро, вооружили небольшое судно «Мадзини».

Корсар! Выйдя в океан с двенадцатью товарищами на борту гароперы[31], мы бросили вызов империи! Впервые у этих южных берегов стало развеваться знамя свободы, республиканское знамя Риу-Гранди.

В море против острова Илья-Гранди мы повстречали шхуну с грузом кофе и захватили ее. «Мадзини» пришлось затопить, ибо у нас не было лоцмана, который мог бы вести его в открытом море.

Россетти был со мной, но не все мои товарищи были под стать ему, т. е. не все они были чисты душой так, как он. К тому же некоторые из них, чей вид не внушал слишком большого доверия, держали себя с чрезмерной свирепостью, чтобы запугать наших ни в чем не повинных противников. Я постарался, естественно, утихомирить их и рассеять испуг наших пленников, насколько это было возможно.

Когда я поднялся на шхуну, один из ее пассажиров-бразильцев подошел ко мне и с умоляющим видом предложил шкатулку с тремя великолепными бриллиантами. Я отказался их принять — ведь мною был отдан приказ, запрещавший посягать на личные вещи экипажа и пассажиров. Такого правила я придерживался во всех подобных обстоятельствах, и мои приказания никогда не нарушались, так как мои подчиненные твердо знали, что от меня нельзя было ждать здесь снисхождения.

Мы высадили пассажиров и экипаж «Луизы» (так называлась шхуна) к северу от мыса Итапекоройа, разрешив им взять в шлюпку помимо их личных вещей все необходимые припасы.

Наш корабль поплыл на юг, и через несколько дней мы вошли в гавань Мальдонадо, где население и местные власти тепло приняли нас, в чем мы увидели доброе предзнаменование.

Мальдонадо, лежащий в устье Ла-Платы, имеет важное значение благодаря своему положению и достаточно удобной гавани, в которой мы застали французское китобойное судно. В Мальдонадо мы, как корсары, весело провели несколько дней.

Россетти отправился в Монтевидео, чтобы урегулировать там наши дела. Я оставался здесь со шхуной примерно восемь дней, когда над нами стали собираться тучи. Дело могло бы иметь для нас плачевный исход, если бы наместник Мальдонадо был менее достойным человеком, а я — не столь удачливым. Он предупредил меня, что права Риу-Грандийской республики не только не признаются (вопреки ранее данным инструкциям), но что даже пришел приказ задержать меня и мое судно. Это заставило нас поднять паруса и двинуться с северо-восточным ветром вверх по Ла-Плате, притом почти наугад; у меня едва хватило времени передать одному знакомому, что мы направляемся к мысу Хесус-Мария, у barrancas[32] Сан-Грегорио, севернее Монтевидео, где будем ожидать решений, которые примут Россетти и наши друзья в столице.

Мы достигли Хесус-Марии после трудного плавания, едва было не потерпев кораблекрушения у Пьедрас-Неграс из-за тех непредвиденных обстоятельств, от которых часто зависит жизнь многих людей.

В Мальдонадо, узнав об угрозе ареста и не слишком доверяя благожелательности наместника, я, находясь на берегу, чтобы закончить некоторые дела, передал на судно распоряжение подготовить оружие. Этот приказ был тотчас же выполнен. Но случилось так, что оружие, извлеченное из трюма, сложили — дабы оно всегда находилось под рукой — в отсеке, расположенном рядом с компасом.

Когда стали поднимать паруса, в спешке никому не пришло в голову, что оружие находится в таком месте, где оно может влиять на компас. К счастью, мне не особенно хотелось спать. Сильный ветер, доходивший до шквального, заставил меня встать с подветренной стороны, рядом с рулевым, т. е. на правом борту судна. По привычке я вглядывался в очертания берега, который между Мальдонадо и Монтевидео очень опасен из-за рифов, подступающих к его мысам.

Была первая вахта, т. е. время от восьми до полуночи. Ночь была темной и бурной. Все же глазу, привыкшему отыскивать во мраке землю, было не трудно различать берег, тем более, что он, как мне казалось, все более приближался к нам, хотя я скомандовал рулевому румб[33], который должен был отдалить нас от берега.

«Левее на кварту! Еще левее на кварту!»[34] Я приказал взять влево уже более, чем на целый ветер (т. е. от четырех до пяти кварт), а берег все больше приближался.

Около полуночи вахтенный на носу закричал «земля!» Какая там земля! Через несколько мгновений нас отнесло к бурунам, кипевшим среди черных страшных скал, которые угрюмо выглядывали из воды. Обойти их было невозможно. Нам угрожала неминуемая опасность. Не оставалось иного выхода, как устремиться в просветы между скалами и постараться найти там проход. Счастье, что я не растерялся. Взобравшись на самый верх грот-мачты, я, напрягая голос, как только мог в свои двадцать восемь лет, стал направлять шхуну в такие места, которые казались мне менее опасными, одновременно приказывая рулевому совершать необходимые маневры.

Бедную «Луизу» захлестывали волны, которые разбивались о ее палубу с такой же яростью, как и о скалы.

Здесь передо мной открылось новое зрелище: множество морских волков[35], несмотря на бурю, сновали вокруг судна и играли, как дети на цветущем лугу. Однако их головы, такие же черные, как окружавшие нас скалы, и что-то угрожающее, что чудилось в их забавах, не внушали большого доверия. Кто знает — не таилась ли в этих черных, как сажа, башках мысль о том, что недурно было бы испробовать наше мясо.

Но грозившая нам опасность заставляла забыть обо всем остальном. То, что нам удалось выйти из этого лабиринта, не наскочив на рифы, было невероятной удачей. Малейший удар об эти страшные скалы превратил бы в щепы наше потрепанное бурей судно.

Как я сказал, мы достигли мыса Хесус-Мария в скалистой местности Сан-Грегорио примерно в сорока милях от Монтевидео, вверх по Ла-Плате.

Лишь в этот день я узнал, что оружие было извлечено из трюма и сложено в отсеке рядом с компасом.

В том месте, которого мы достигли, ничего нового не произошло. Это было вполне естественно, ибо Россетти, преследуемый властями Монтевидео, вынужден был скрываться, чтобы избежать ареста. Поэтому он и не смог заняться нами.

Припасы кончились, а у нас не было лодки, чтобы высадиться на берег. А между тем нужно было утолить голод двенадцати человек. Заметив примерно в четырех милях от берега какой-то дом, я решил добраться до суши на столе и во что бы то ни стало доставить на судно продовольствие. Между тем дул pampero[36], переходивший у берега в траверсию[37], так что высадиться на сушу было бы трудно даже с помощью шлюпки.