Поиск
Сатира двенадцатая
Право, Корвин, этот день — рождения дня мне приятней.
Праздничный дерн ожидает обещанных богу животных:
С белым овечку руном приведем мы Юноне-царице,
Белую также овцу мы дадим горгоносной Минерве;
Жертва, которую ждет от нас Тарпейский Юпитер,
Резво трясет своей длинной веревкой, готова бодаться,
Так как ведь это — игривый теленок, созревший для храмов,
Для алтаря, окропленья вином; не сосет уже вымя
Матери он, он портит дубы вырастающим рогом.
10 Если бы в доме моем был достаток, равный влеченью,
То притащили б вола пожирней пресловутой Гиспуллы,
Грузно-ленивую тушу, вскормленную не по соседству,
Но от умбрийских кровей — с изобильных пастбищ Клитумна,
С шеей, достойной удара слуги подюжее: ведь нынче
К нам возвратился друг, лишь недавно страх претерпевший;
Трепетен он до сих пор, удивляясь, что цел он остался,
Ибо, помимо морских невзгод, избег он ударов
Молнии: тучей сплошной превратилось в густые потемки
Небо, внезапно огонь поразил корабельные реи;
20 Каждый поверить готов, что в него и ударило пламя,
В ужасе тут же поняв, что опасней кораблекрушенье,
Чем загоревшийся парус судна. Происходит все так же
Тяжко, как в случае бурь, о которых писали поэты.
Слушай, какая еще есть опасность, — и ты пожалеешь
Снова его, хотя все остальное — лишь доля того же
Жребия, правда, ужасная, впрочем, известная многим,
Как это нам говорит и множество досок обетных
В храмах, — недаром известно: Исидой живут живописцы.
Участь такая постигла и нашего друга Катулла:
30 Так как средину судна уже всю заливало волнами,
Коих удары и тот и другой борта расшатали,
Так что и кормчий седой своим опытом им не принес бы
Пользы, — Катулл, уступая ветрам, стал выбрасывать вещи
За борт, бобру подражая, который себя превращает
В евнуха, чтоб избежать погибели из-за тестикул:
Так понимает зверек, что струи лишь бобровой нам надо.
«Все, что мое, — бросай!» — говорил Катулл; он готов был
Выкинуть самое ценное даже — пурпурные ткани,
Годные стать одеяньем изнеженного Мецената;
40 Ткани другие — из шерсти, которой окраску природа
Трав благородных дала, помогал золотиться источник,
Чудный таинственной силой своей, как и воздух бетийский.
Не усомнился Катулл побросать серебро и сосуды —
Дело Парфения рук, целый кубок вместимостью с урну,
Кубок, достойный хоть Фола-кентавра, хоть Фуска супруги;
За борт пошли и лохани, и множество утвари разной,
Чаши резные, из коих пивал и Филипп Македонский.
Есть ли на свете другой кто-нибудь, кто бы нынче решился
Жизнь предпочесть серебру и имуществу — только спасенье?
50 Не для того, чтобы жить, составляют себе состоянье
Многие, нет, — как слепцы, живут состояния ради.
Большую часть самых нужных вещей побросал он, и все же
Легче не стало; тогда он доходит, теснимый нуждою,
Вплоть до того, что, схвативши топор, подрубает и мачту, —
В этом спасенье его: при опасности крайней мы ищем
Средства защиты, корабль облегчая насколько возможно.
Вот и доверь свою жизнь ветрам, полагаясь на мачта
Да на борта: ты от смерти далек на четыре иль на семь
Пальцев, и то лишь тогда, если очень толсты эти доски.
60 Сразу, пловец, запасай вместе с хлебом в плетенке с пузатой
Флягой — надежный топор: он тебе пригодится при буре.
После ж того, когда море уляжется, благоприятной
Станет погода, судьба путешественника одолеет
Ветры и волны пучин, и сучат рукодельницы Парки
Лучшую пряжу рукой благосклонной и белую нитку
Тянут тебе, и подул ветерок немногим сильнее
Легкого вздоха — судно понеслось не бессильным искусством,
Жалкое, вместо одежд лишь в раздерганных клочьях, с единым
Парусом, что на носу. Утихают ветры, и с солнцем
70 Всходит надежда на жизнь. Уже видно высокую местность
С острой вершиной, ценимую Юлом дороже Лавина,
Города мачехи: имя свое получило то место
От белоснежной свиньи с удивительным выменем — радость
Трои сынам, — с тридцатью небывалыми в мире сосцами.
Входит и он наконец в огражденную мола громадой
Гавань: Тирренский маяк; как плечи округлые, дамбы
В море далеко бегут, оставляя Италию сзади;
Так ли тебя удивит от природы нам данная гавань,
Как этот порт? С разбитой кормой устремляется кормчий
80 Внутрь, в безопасный залив в глубине этой бухты, доступный
Даже лодчонке из Бай. Матросы с обритой макушкой
Рады там поболтать об опасности и о спасенье.
Ну-ка, идите, рабы, тишину соблюдая, приличье,
Храмы гирляндой увейте, ножи посыпайте мукою,
Сделайте мягкий алтарь украшеньем зеленого дерна.
Сам я за вами иду — совершить по обряду большую
Жертву; вернувшись домой, где украшены только венками
Малые лики богов, что блестят от хрупкого воска,
Милости буду просить у Юпитера нашего, ларам
90 Я фимиам воскурю, разноцветных рассыплю фиалок.
Все засверкало кругом: простирает длинные ветки
Дверь, и лампады с утра участвуют в праздничных жертвах.
Брось подозренья, Корвин. У Катулла, в честь возвращенья
Коего столько воздвиг алтарей я, ведь трое малюток,
Трое наследников. Что ж ожидать, чтобы другу такому,
Вовсе ненужному, кто пожертвовал хоть бы больную,
Полуослепшую куру: затрата была бы чрезмерна;
Ради чужого отца никто не подаст перепелки.
Если почувствует жар Галлита бездетная или
100 Паций-богач, то таблички «за здравье» весь портик закроют;
Даже иной лицемер готов обещать гекатомбу,
Раз уж не видно слонов и нельзя их купить по соседству:
Этот не водится зверь на латинской земле и под нашим
Небом; его привезли, получив из страны чернокожих,
Он и пасется с тех пор в рутульских лесах, на полянах
Турна-царя, как Цезарев скот; никому он из частных
Лиц никогда не послужит: ведь предки слонов Ганнибалу
Тирскому только служили, да нашим вождям, да Молоссу;
Предки рутульских слонов носили когорты на спинах,
110 Целую войска часть или башни, идущие в битву.
Значит, не в Новии здесь, не в Пакувии-Гистре помеха,
Что к алтарям не влекут слоновую кость в приношенье
Ларам Галлиты как жертву, одну лишь достойную этих
Самых божеств — и ловцов их наследства достойную также.
Если позволишь заклать, так иной обречет тебе в жертву
Самых красивых рабов, самых крупных и телом дородных,
Либо он даже рабу иль служанке наложит повязку
Прямо, как жертве, на лоб, и если есть дома невеста,
Там Ифигения, что ль, он отдаст алтарям и невесту,
120 Хоть бы не верил в подмен ее тайный трагической ланью.
Я земляка хвалю, предпочту завещанье неверной
Тысяче я кораблей, ибо если болящий избегнет
Смерти, то он уничтожит таблички, попавшись в ловушку
После заслуги такой изумительной, и, вероятно,
Сразу имущество все получит один лишь Пакувий:
Гордо он будет шагать, победивши соперников. Видишь,
Как исключительна польза — принесть Ифигению в жертву.
Пусть же Пакувий живет хоть Несторов век, я согласен,
Пусть он богат, как Нерон с грабежей, пусть золота — горы,
130 Но он не мил никому, да и сам никого он не любит.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: